Она схватила мою ладонь, уставилась своими глазищами, пытаясь понять, насколько серьезны слова.

Я потупила взгляд, пряча набежавшие слезы, вздохнула, справляясь с эмоциями, и поправила завернувшийся воротник Лялькиной кофточки:

— Так надо, Ляль. Мне больше нельзя жить с вами. Иначе всем нам будет очень плохо!

Сестра имеет право на часть правды. Оставлять ее одну, без присмотра было очень трудно. Я привыкла оберегать Ляльку от всяких неприятностей, также как она — меня. Мы нуждались друг в друге. Раньше. Мы и сейчас друг другу необходимы, только на роль защитника я больше не гожусь. И не могу позволить сестре заботиться о ворующем ее энергию и здоровье существе.

Лялька открыла глаза еще шире — слишком редко она видела мои слезы, чтобы спокойно их принять.

Протянула руку, погладила по щеке:

— Саша, не плачь!

Прищурилась и сердито посмотрела на Валгуса, словно ждала от него чего то. Юноша в ответ на этот требовательный взгляд сказал:

— Я позабочусь о ней. А ты, Ляля, пока родителям ничего не говори, ладно? Саша хочет сама. Попозже.

И Лялька — словно это она была старшей сестрой, а не я — по-взрослому кивнула в ответ.

— Я буду недалеко! — пообещала я, больше самой себе, выпрямилась и быстро пошла прочь, не оглядываясь. Вытирая ладонями мокрое лицо. Чувствуя спиной, как сестренка смотрит вслед.

Дорога до дома прошла в тишине. На душе было муторно. Я словно часть себя потеряла. Навсегда. А ведь еще предстоит прощание с мамой! От этой мысли стало совсем нехорошо. Я не представляла с какого конца подступить к этому разговору! Зайти в бывший дом, как в гости? Написать письмо? Позвонить? А что сказать?

На мгновение мелькнула малодушная мысль обратиться за помощью Валгусу, чтобы тот внушил, что нам надо, но тут же пропала: вина за такой поступок будет давить всю оставшуюся жизнь. Мама должна знать, что ее дочь жива здорова. Да и шила в мешке не утаишь: живу-то в соседнем подъезде. Это, конечно, не деревня, чтобы помнить всех соседей. Я сама знаю только тех, кто держит собак или живет на моей площадке. Но это я… А вот жадные до сплетен бабульки, точно обратят внимание, что я выхожу из другого подъезда, да еще не одна. И полезут расспросами к маме или… к отчиму. Представляю его ответ.

Нет. Без разговора с мамой не обойтись! Но только не сегодня. Сегодня уже не смогу, просто не вынесу, закачу истерику. Да и не знаю пока, что можно сказать, а что нельзя. Ляпну в расстройстве лишнее и подведу под монастырь и маму, и себя и… Валгуса.

Вдруг на меня опять откроют охоту? Хорошо если чужаки: они станут искать именно меня, а не моих родных. А если "свои"?! Дорожка уже протоптана, и адрес известен. Обнаружат в пять минут. Одна надежда, Ярослав говорил — вольна уйти. Вот только насколько широки границы этой вольности? Вполне вероятно, что стая следит за теми, кому с ней не по пути. Я бы на их месте… приглядывала. Особенно первые несколько лет. Так, на всякий случай.

— Саша, это ты?

Удивленный, полный надежды голос прозвучал прямо над ухом, заставив мгновенно открыть глаза. Некоторое время я не решалась даже шевельнуться. Сердце колотилось так, словно я промчалась пару километров стремительным аллюром.

— Ты чего? — поднял голову Валгус, моментально почувствовав напряжение. Он еще не успел заснуть и сразу отреагировал на мое закаменевшее тело.

Я молчала, вслушиваясь в ночь, пытаясь отыскать в ее звуках, то что заставило минуту тому назад сбежать дрему. Нет, ничего необычного: все те же шорох шин по асфальту, шелест деревьев, громкое тиканье за стенкой, писк кодового замка в соседнем подъезде. Да еще шаркающие шаги под окном — кто-то навеселе возвращается с ночной прогулки. Я же искала другое: едва различимый шорох под мягкой волчьей лапой, легкое нетерпеливое поскуливание или наряженный рык перед последним прыжком. Тщетно… Ни звуков…. - вдохнула поглубже — … ни запахов. Но я ведь слышала! Только что! Меня звали! Точнее звал. Ярослав. Уж что-что, а хрипловатый голос наставника ни с чьим другим не перепутать!

Валгус все еще ждал моего ответа. Я поежилась:

— Ты ничего не слышал?

Юноша приподнялся на локте, насторожившись:

— Нет. Ничего.

Я облегченно вздохнула:

— Значит, приснилось. Прости, что разбудила.

Такой ответ Валгуса не устроил, он бесшумно поднялся и подошел к окну, всматриваясь в ночной мрак, прислушиваясь. Я вместе с ним ловила каждый звук, хотя уже поняла бессмысленность этого занятия: улица тут ни при чем. Голос прозвучал так, словно Ярослав стоял рядом со мной!

Чушь какая-то. Ерунда!

Но на всякий случай я тоже выпуталась из одеяла, бесшумно прошла к входной двери и приложила к ней ухо.

Ничего. Только зря переполошила и себя и парня.

Вернулась обратно в кровать, но ложиться не стала: села, закутавшись в мягкий плед по самые уши. Валгус примостился рядом, обнял за плечи и сказал:

— Не переживай. Всего второй день дома. Неудивительно, что тебя мучают кошмары. Нужно время, чтоб успокоиться.

Успокоиться? Разве это возможно, если вокруг все так неопределенно? Если каждое утро начинается мыслью — "еще не нашли?"

Я вздохнула, и Валгус погладил меня по щеке:

— Не накручивай себя. Не надо. Лучше скажи — твои волки могут тебя выдать?

Я покачала головой. Нет! Это невозможно! Стая разбирается сама. С теми, кто провинился. И не отдает на расправу: не так уж много нас осталось. Точнее — совсем мало. Дорог каждый волк. А тем более — волчица.

— Вот и хорошо, — улыбнулся друг. — На это я и рассчитывал! А кроме стаи никто про тебя не знает. Твою ауру я прикрою. Им даже в голову не придет, что оборотень и охотник могут быть вместе. Главное — не шуметь, не провоцировать и не выдавать себя глупыми поступками. Так что ложись спать, не мучай себя.

— А что будет потом? Когда окончим школу? — тихо задала я главный вопрос.

Валгус рассмеялся:

— О-о… за это время я разработал стратегический план, достойный самых придирчивых родителей. Мы поступим в институт, как и все. Выберем город побольше и затеряемся в нем на пять лет. Будем вести себя тихо и примерно. Этого времени должно хватить на решение главной проблемы — поиска союзников в нашем вопросе и обретение официального разрешения и статуса.

Валгус сказал это так уверенно, что все мои страхи тут же улеглись, затаились до лучшего времени глубоко в груди. В самом деле. Кому я нужна? Кроме стаи? Охотники и те убрались.

Мысль о родителях Валгуса подтолкнула меня к новой тревоге.

— Валгус, а как же тебе разрешили остаться?

На этот раз я спрашивала не о родителях, мой друг понял это.

— Ну, тебя все-таки не нашли, поэтому оставили меня. Одного. Охотник я не опытный, но встать на след могу. И вызвать подмогу, в крайнем случае.

"Охотник" — от этого слова меня в дрожь бросало. И еще кое от чего.

— Почему ты меня сразу не сдал? В сентябре?

Теперь, когда прошло столько времени, я пыталась заново разобраться с началом нашего знакомства.

Мой друг разжал объятья, ссутулился и вздохнул:

— Сам тогда каждый день задавал себе этот вопрос. Не знаю! Ты пахла как обращенная, как оборотень, а вела себя как человек. Я видел твоих сородичей. Они не способны на…. Ты должна была кинуться на меня! А вместо этого попыталась поговорить. Я не ожидал. Подумал — а кто меня торопит?

Юноша усмехнулся:

— Если честно, ты мне почти сразу понравилась. Хотя с первой же минуты заставила себя почувствовать нервным идиотом, который рвет. э… колготки девушкам. Я так разозлился — получилось, малолетка псоглавая вела себя достойнее меня! И я решил… попробовать понять — почему? Почему ты не бросаешься, не пытаешься убить меня? Вы ведь всегда так делаете. Почти все. Единицы могут терпеть наше присутствие рядом. Кстати… Не скажешь причину? Неужели нельзя контролировать звериные инстинкты?