Обычно Малко повсюду возил с собой большую панорамную фотографию замка. На этот раз она осталась на Барбадосе вместе с вещами, которые он отдал Ральфу Плерфуа. Австрийцу ее сильно недоставало.

Правда, прилегающий к замку парк был не больше детской площадки: остальная территория парка после войны отошла к Венгрии. Замок был единственной причиной, заставлявшей Малко работать на ЦРУ. Если Господь сохранит ему жизнь, он когда–нибудь поселится в родных стенах и спокойно проведет в них оставшиеся годы…

А на сегодняшний день он успел лишь превратиться в кастровца и убийцу…

Держа Малко за руку, Эсперенца подвела его к молчаливой брюнетке, сидевшей на белом ковре в окружении остальных членов группы. На женщине было строгое серое платье с широким поясом.

– Знакомься, Эльдорадо: это Мерседес Вега. Она служит примером для всех наших товарищей.

Мерседес протянула Малко руку. Ее рукопожатие было энергичным и твердым, как у мужчины. В темных глазах ничего невозможно было прочесть.

– Добро пожаловать, – сказала она негромким низким голосом. – Эсперенца рассказывала мне о вас. Мы рады принять в наши ряды нового борца за свободу.

Малко поблагодарил. У него было такое ощущение, что Мерседес произнесла давно заученные фразы. Он сел, и Эсперенца принесла ему стакан пепси. Таконес Мендоза сидел напротив него и по своему обыкновению покусывал ногти. Эль Кура перекладывал в углу пачки листовок; Хосе Анджел рассеянно смотрел в потолок. Хмурый здоровяк Рамос курил сигарету, стоя у двери.

– Бобби не смог прийти, – объявила Эсперенца. – У него очень ревнивая жена, она постоянно за ним следит. Того и гляди, провалит операцию…

Таконес что–то пробормотал насчет мартовских кошек, но никто его не поддержал.

Мерседес явно отличалась от всех остальных. Малко чувствовал, как ее проницательные глаза изучают и оценивают его, словно насекомое под микроскопом. Она определенно не была папенькиной дочкой, играющей в революцию.

Малко испытывал одновременно и удовлетворение, и горечь. Да, первая часть операции удалась: его приняли за настоящего посланца Кубы, за человека, приехавшего вдохнуть новую жизнь в Отряд народного сопротивления. Но для этого ему пришлось убить человека.

Эсперенца подняла свой стакан с пепси:

– Вива Гевара!

Все сдержанно приложились к напитку империалистов. Видимо, спиртное – особенно ромовый коктейль «Свободная Куба» – употреблялось в этом кругу только по случаю больших торжеств: убийств или массовых беспорядков.

Опустошив стакан, Эсперенца с ходу объявила:

– Чтобы доказать Фиделю нашу решимость, группа должна провести ряд активных операций с целью оказать психическое давление на общественность и вызвать стихийное пробуждение народного самосознания. Первая операция была проведена вчера. Это была ликвидация генерала Орландо Леаля Гомеса нашим новым товарищем Эльдорадо.

Хосе Анджел с отсутствующим видом все еще разглядывал потолок.

– Следующей операцией явится физическое уничтожение вице–президента США, который прибывает к нам с визитом на следующей неделе.

Эсперенца умолкла. Молчали и все остальные.

– Не лучше ли сначала подготовить население с помощью листовок? – зазвучал наконец спокойный голос Мерседес. – Люди еще не готовы к массовым выступлениям. Мы не извлечем из этого убийства никакой пользы, к тому же за нами сразу начнет охотиться полиция. Думаю, лучше ограничиться похищением.

Она говорила голосом убежденного профессионала. Но Эсперенца горячо запротестовала:

– Нам нужно напомнить о себе! Наши листовки уже никто не читает… А похищение еще опаснее убийства. Когда нас наверняка схватят.

Мерседес не стала настаивать. Мужчины по–прежнему молчали.

– Я буду держать вас в курсе, – подытожила Эсперенца. – Собрание окончено.

И она вернулась к своей неоконченной картине. Мерседес подошла к Малко:

– Расскажите мне о Кубе…

К счастью, Малко хорошо выучил свой урок. Мерседес слушала не перебивая, лишь изредка бросая на него задумчивые взгляды.

– До чего же интересно послушать человека, который только что оттуда… – мечтательно произнесла она. – Но здесь тоже идет непримиримая борьба. Американцы творят, что хотят, а народ терпит огромные лишения… Кстати, если вам понадобится помощь, звоните. Вот мой телефон.

Малко запомнил номер, гадая, носит ли это приглашение исключительно деловой характер. Мерседес подобрала сумочку и направилась к двери. Мужчины тоже потянулись к выходу.

Когда они остались одни, Эсперенца подошла к Малко и обняла его.

– Что ты скажешь о Мерседес?

– Незаурядная личность, – осторожно ответил Малко.

– Именно она приобщила меня к революции, – сказала Эсперенца. – В то время я была богатой бездельницей, лишенной всякого политического сознания…

Малко про себя подумал, что превращение богатой бездельницы в истеричную фанатичку – не такое уж большое достижение.

– А где ты с ней познакомилась?

– На художественной выставке. К тому времени я уже была о ней наслышана. Она состояла в Венесуэльской компартии, и ее несколько раз арестовывал Дигепол. Она посмотрела мои картины и сказала, что они никуда не годятся. Чтобы ей угодить, я сожгла их, а деньги, вырученные за прошлую выставку, решила отдать бедным соотечественникам. Но Мерседес сказала, что существует и другой способ помочь им… Как раз в это время погиб Че Гевара. Я проплакала несколько ночей…

Эсперенца умолкла и поставила на проигрыватель пластинку. Малко едва не заскрипел зубами, услышав все ту же песню о Падре Торресе… Девушка выключила в комнате свет, оставив гореть лишь зеленый ночник, и легла на ковер.

– Иди сюда, – прошептала она. Австриец растянулся на ковре, положив голову на пачку листовок. Эсперенца молчала.

– Как ты собираешься действовать, когда приедет вице–президент? – спросил Малко.

– Не скажу, – ответила она. – Я хочу самостоятельно провести эту операцию.

Малко не стал допытываться. Возможно, выведать секрет Эсперенцы ему поможет Мерседес…

* * *

Мерседес ждала автобус на углу улицы Авила. При виде ее стройной фигуры многие автомобилисты притормаживали и призывно махали ей рукой, несмотря на се суровое лицо.

У нее не было постоянного мужчины. Иногда Мерседес позволяла какому–нибудь незнакомцу посадить ее в машину, отвезти за город, где она отдавалась его неласковым, эгоистичным объятиям, испытывая при этом какое–то мазохистское удовлетворение…

Наконец подошел автобус. Мерседес уже опаздывала. Через двадцать минут она вошла в «Кокорико», маленький тихий бар на бульваре Сегундо, неподалеку от проспекта Авраама Линкольна. Человек, с которым она должна была встретиться, не значился ни в одном полицейском протоколе и считался ее любовником. Всякий раз он противно тискал ее в маленьких кабинках бара, специально предназначенных для романтических свиданий. Она знала его под именем Пако.

В своем светлом полотняном костюме Пако ничем не отличался от простых городских служащих, сидящих в кабинете за шестьсот «болос» в месяц. У него было стандартное, ничем не примечательное лицо. Однако он являлся одним из лучших латиноамериканских стратегов невидимой войны. Никто не знал ни его национальности, ни настоящего имени. Он говорил по–испански с заметным мексиканским акцентом. Мерседес приходилось проводить с ним ночь, но это не доставляло ей удовольствия: он занимался любовью рассеянно и лениво. Точно так же он ел и пил. Пако производил впечатление не человека, а человекоподобного существа, не нуждавшегося ни в еде, ни в любви. Временами она была почти уверена, что так оно и есть: ведь он провел многие месяцы в лесах Колумбии и Боливии в составе партизанских отрядов, прошел через тюрьмы и пытки…

Пако полностью доверял Мерседес и поэтому поручил ей собрать воедино разрозненные остатки кастровской организации, работавшей в Венесуэле, и если не руководить ими, то хотя бы осуществлять постоянный контроль за их действиями. Каждую неделю она представляла ему подробный отчет.