Он смотрел на меня благосклонно и ласково, страстно желая выглядеть абсолютно сговорчивым и справедливым. Выше по побережью в укромных местах располагались свитые в особняках гнездышки международных банкиров, к югу — финансируемые мафией обманчивые курортные отели. Старик точь-в-точь смахивал на игрока, который сделал ставку на двух открытых королей, имея пару троек и еще проходную тройку и прекрасно помня, что видел двух других королей в чужих руках, причем один из них — проходной — неизбежно откроется, когда рука шевельнется.

— Мистер Карби, — заключил я, — по-моему, мы прекрасно поладим. Можете даже продать мне безраздельную половину доли по двести за акр, и мы будем считать предприятие совместным.

— Приятно иметь с вами дело, мистер.

На мой взгляд, старый мистер Ди Джей Карби отлично умел плавать в коварных и бурных водах, и я вдруг почувствовал уважение к хитрости Престона Ла Франса. Однако, как только старику удастся его поймать для короткой беседы, его положению не позавидуешь. Возле собачьего загона стоял старый дряхлый фургон «интернэшнл харвестер», и казалось вполне вероятным, что Ди Джей отправится в Саннидейл нынче вечером или завтра ранним утром.

Когда я приехал в город Броуард-Бич, было уже совсем темно. Магазины работали — завтра Сочельник. Дюжие девицы из Армии спасения в маркитантских колпаках позвякивали котелками с немногочисленной мелочью, на пальмовых стволах и подсвеченных шестах красовались пухлые Санта-Клаусы из пенопласта, подвешенные повыше, чтобы дети не оборвали пенопластовые ноги. Откуда-то, должно быть, из церкви в южной части города, повалили Adeste Fideles[19] с электронным перезвоном колоколов, вызывающим зубную боль и заглушающим розничные записи сезонной музыки повеселее. Проехав через весь город, я выехал на пляж, поставил машину на стоянке у того места, где назначил встречу, — у дорогого, сияющего, не правдоподобного мотеля «Дьюн-Эвей», при котором было заведеньице под названием «Аннекс», где еда и выпивка стоили заплаченных денег, даже в мертвый сезон, где симпатичные девочки при желании могли рассчитывать, что их подцепят, причем персонал с острым нюхом следил, чтоб все было прилично и гладко, тогда как при нежелании те же самые профессионалы охлаждали случайных Лотарио[20] быстро, тихо и навсегда.

Заглянув из дверей в зал, я увидел Пусс в одиночестве на банкетке у дальней стены. Подходя к ней, почуял, что внимательный официант уже двинулся пересекающимся курсом, однако одновременно со мной заметил ее быстрый приветственный взгляд и просиявшее лицо, поэтому отодвинул столик, позволяя мне сесть рядом с ней, и удалился, приняв наш заказ.

— Ты разминулся с нашим другом на десять минут, — сообщила она. — Он очень мил, но не мой тип. Тонко костный, смуглый, немножко скованный. Старается попадать в такт, но смеется либо чуть-чуть рано, либо чуть-чуть поздно, и как бы управляет машиной, а не просто рулит. Дай припомнить. Ему тридцать один год, на Линде он женат пять лет, у них двое детей, она фантастически играет в гольф, ее отцу принадлежит в Саннйдейле агентство «Бьюик», и его беспокоит ее склонность к выпивке. Ради меня он все время шевелил бровями, может быть, репетировал перед зеркалом, а когда я садилась поближе, у него руки становились липкими. Ему не хватило духу наброситься на меня прямо средь бела дня. Ему требовалось поощрение, чтобы он мог заверить себя, что не сам это начал, он ведь просто мужчина, правда? Жутко нервничал насчет производимого им впечатления, постоянно молол какую-то праворадикальную белиберду про заговоры, банкротство Америки и китайские бомбы, было просто невыносимо слушать этого зануду с вытаращенными глазами, вставляя «ох, ах, подумать только». У него куча гражданских дел, он берется за все, считая себя бесстрашным адвокатом, защитником справедливости и чистоты. Как говорит наш дорогой судья, дерьмо собачье. Он старался помочь Ташу Бэннону, а потом, когда сильней запахло жареным, бросил. Знаешь, как он это мне объяснил? Просто прелесть!

Она помолчала, когда официант принес напитки, а потом вновь принялась изображать Стива Бессекера:

— Пока нам приходится действовать в капиталистической системе, Пусс, — только не забывайте, что до сих пор в мире ничего лучшего не придумано, — необходимо мириться с деловым риском и с тем, что одни выигрывают, а другие проигрывают. Я не отрицаю, на Бэннона было оказано определенное давление, но он все это так воспринял, точно против него некий заговор, начал ныть, прекратил борьбу. Тогда я потерял к нему уважение и умыл руки.

— Да, — согласился я, — просто прелесть. Очень мило.

— Я никогда не видела твоего друга Таша, Тревис. Но не думаю, чтоб он когда-нибудь ныл.

— Он понятия не имел, как это делается. Поздравляю. Ты отлично обработала нашего друга. Были проблемы?

— Никаких! Пододвигала стул ближе, ближе, говорила очень тихо, таинственно, широко таращила глаза, касалась его руки кончиками пальцев. Объявила ему, что работаю на Гэри Санто, что мы навели о нем справки и сам мистер Санто пришел к выводу о возможности поручить ему определенные частные деликатные переговоры, касающиеся одной деловой операции мистера Санто в этом районе, и питать уверенность, что он не разгласит имя клиента. Все это до того секретно, предупредила я, что, если ему хватит ума попытаться поговорить с мистером Санто лично или по телефону, он сам себя погубит. Но если дела пойдут хорошо, может надеяться на ежегодное получение пятизначной суммы. Знаешь, когда он начал переваривать это, глаза у него заблестели, как глазированные, а челюсть отвисла. Я чуть не расхохоталась. Потом он, как миленький, обратился в банк с предложением восьмидесяти тысяч долларов, а при следующей нашей встрече, жутко расстроенный, сообщил, что миссис Бэннон восстановлена в праве собственности, после чего продала ее какому-то таинственному незнакомцу по имени Макги из Форт-Лодердейла. Я уж думала, он заплачет. Мистер Санто, заверила я, безусловно сочтет, что он сделал все возможное. Дальнейшие указания, сказала я, он получит от меня по телефону или при личном свидании. Поинтересовалась, согласен ли он время от времени со мной встречаться в случае необходимости. В Майами, а может быть, даже в Гаване или в Нью-Йорке. Все расходы, естественно, будут оплачены.

— Кто тебе посоветовал?

— Сама сообразила. Идея показалась хорошей. Я хочу сказать, в результате он больше раздумывал обо мне, а не о том, что для такого человека, как Санто, это довольно странный способ делать дела. Я была не права?

— Нет. Мне нравится. А финальный удар? Не забыла?

— Нет, только нанесла его как бы совсем между прочим, и только когда он пришел сюда выпить со мной. Просто сказала, будто знакома со стилем мышления мистера Санто, который непременно поинтересуется, не связывает ли что-либо мистера Престона Ла Франса с мистером Макги, нет ли меж ними каких-нибудь деловых связей, и если он сможет выяснить это до моего звонка, то произведет на мистера Санто хорошее впечатление.

— Как он отреагировал?

— В общем никак. Пообещал постараться и выяснить. — Она пожала плечами. — Милый, он в самом деле обыкновенный, простой, тривиальный человечек. Впервые в жизни на него чуть повеяло чем-то важным, значительным, в своем роде шикарным. Он едва в силах вынести это. Пожалуйста, покорми меня. Я сижу здесь в страданиях и в тревоге, не спуская глаз с двери, откуда выходят официанты со стейками.

Она ела с изящной методичностью дикого зверя, время от времени издавая тихие удовлетворенные звуки. Я объявил, что в награду за выполнение особого шпионского задания и за убедительное вранье закажу самые изысканные из имеющихся в «Дьюн-Эвей» апартаментов.

— А утром вернемся на лодке? — спросила она. — Не сочтешь ли ты слишком вульгарной, милый, просьбу об особом одолжении? Столько всего произошло и я так перегружена информацией и впечатлениями, что могу думать лишь про гигантскую, фантастическую, великолепную кровать на борту «Флеша», где будет неимоверно приятно проснуться утром перед Рождеством, и хочу оказаться в той кровати быстрей, чем способна доставить меня твоя славная лодочка. Это возможно?