Они сидели в баре и смаковали бренди. Байрон недавно вернулся из Африки, а Везерби едва ли не накануне принял решение отойти от «большой охоты». Некоторое время они вспоминали былые дни, когда вместе отправлялись в свою последнюю экспедицию в северо — западную Канаду, и Джон обмолвился, что собрался на покой. Байрон тогда огорчился, даже рассердился. Да и сам Везерби особой радости не испытывал. Это было окончательное решение: он был уже не молод, глаза утратили былую остроту а мышцы — прежнюю силу. Все свои молодые годы Везерби, в сущности, посвятил охоте, но время шло, и он уже не решался пускаться в опасные авантюры, тем более, что в подобных случаях его присутствие могло бы не столько сослужить приятелям добрую службу, сколько стало бы для них досадной обузой.

Что же до Байрона, то для него охота всегда была чем-то большим, нежели просто удовольствием или обычной страстью — в охоте таилась сама философия его жизни. Да, Байрон тогда сильно разволновался, пытался убедить друга, что тот совершает роковую ошибку, намереваясь погрузиться в тихую и спокойную лондонскую жизнь. Его голос звучал проникновенно, глубоко, а, разгорячившись и возбужденно жестикулируя, он несколько раз повысил тон.

Неподалеку от них стояло несколько новых членов клуба. Молодежь с интересом присматривалась к выразительным жестам Байрона, вслушивалась в его громкую речь, но явно считала и Байрона и самого Везерби чудаками. Один из них — молодой человек с надменным выражением лица — приблизился к ним. По виду это был вожак одной из недавно народившихся групп либеральной аристократии. Подмигнув приятелям, он остановился рядом с Байроном, причем настолько близко, что тот, даже увлеченный своим жарким монологом, не мог его не заметить.

Байрон замер на полуслове и взглянул на юношу. Это не был взгляд обыкновенного человека: он не столько смотрел, сколько вглядывался, словно находился в густых джунглях. При этом он не произнес ни слова. Молодой человек попытался было ответить ему столь же решительным взором, однако его, видимо, подвели чересчур изысканные манеры, и он решил найти спасение в словах.

— Прошу прощения, сэр, что случайно подслушал ваш разговор, — проговорил он с подчеркнутой вежливостью, делая особое ударение на слове «сэр».

Байрон, похоже, его даже не услышал.

— Насколько я понял, вы проповедуете так называемую «охоту по-крупному»?

Байрон снова промолчал, вместо него заговорил Везерби:

— Вы правы, молодой человек, мы оба являемся ее поклонниками.

Однако юноша не обратил на Везерби никакого внимания. Под взглядом же Байрона он заметно покраснел.

— Может, скажете мне — я всегда хотел в этом разобраться, — какое удовольствие получает взрослый и, очевидно, вполне интеллигентный человек, убивая беззащитных животных?

Подобных вопросов задавать Байрону явно не стоило.

Рассердился даже Везерби: и терпение имеет свои пределы. Приятели молодого человека тоже приблизились и лукаво посмеивались за его спиной. Байрон продолжал хранить молчание. Он смотрел на юношу, и постепенно выражение его лица изменилось: теперь могло показаться, что он разглядывает предмет, на который неосторожно наступил.

Молодому человеку стало не по себе. Приятели явно ожидали от него какой-нибудь блестящей реплики, тогда как сам он не мог найти сил даже для того, чтобы взглянуть в глаза Байрона.

— Прошу прощения, повторяю, я никоим образом не хотел вторгаться в вашу беседу, — проговорил он, — но скажите, — подбодренный звуками собственного интеллигентного голоса, он снова улыбнулся, — скажите, это что — ощущение собственной силы и удали? Или какое-то особое достижение? А может, некий атавизм, возврат к прошлому, когда убийство являлось почетным и необходимым занятием?

— Я не могу вам ответить, — сказал наконец Байрон.

— Я так и подумал, — кивнул юноша. Он уже собирался отвернуться — на губах его играла ухмылка, а приятели удовлетворенно ухмылялись, наблюдая победу своего дружка.

— Но показать могу, — словно продолжая предыдущую фразу, проговорил Байрон.

Молодой человек удивленно обернулся. Байрон отошел от стойки бара — теперь он тоже улыбался, и улыбка его как бы подтверждала справедливость поговорки: «Улыбается тигр, а гиена смеется».

— Простите? — переспросил молодой человек.

— Я мог бы показать вам, — повторил Байрон, — какое удовольствие лично я получаю от убийства, да вот только сомневаюсь, что вы способны принять смерть с благородством животного.

В зале воцарилась гнетущая тишина. Губы юноши чуть шевелились, но он так ничего и не сказал. Улыбки сползли с лиц его друзей: все увидели в глазах Байрона нечто темное — такое, что едва ли смогли бы когда-либо понять. Спустя несколько секунд молодой человек отвернулся, а Байрон пожал плечами и снова повернулся лицом к бару. Везерби стоял рядом и, казалось, не дышал. Он видел Байрона в момент убийства и очень хорошо знал это выражение его лица. Такое действительно непросто забыть. Вскоре после этого молодой человек ушел.

— Я почему-то подумал… — медленно проговорил Везерби.

Байрон кивнул.

— Все получилось бы совсем просто, — сказал он.

В этом Джон не сомневался.

Таков был Байрон.

Официант принес счет, по опыту зная, что за столом Везерби пьет лишь вино. Везерби расписался и, встав, направился через солидные, обшитые дубовыми панелями комнаты в сторону бара. Он оказался высоким мужчиной со стального цвета волосами и угловатыми чертами лица. Костюм его был сшит настолько классно, что вовсе не производил впечатления нового. Возраст действительно несколько притупил его зрение, замедлил реакцию, хотя в остальном цивилизованная жизнь не оставила на нем сколь-нибудь заметных пагубных следов. Он по-прежнему был подтянут, строен, не сутулился и весил ровно столько, сколько в нем было во время их последней с Байроном охотничьей экспедиции в Канаду. Входя в бар, Везерби снова вспомнил друга.

Странное это было совпадение.

У стойки бара стоял старший инспектор полиции Джастин Белл и потягивал пиво. У него было коричневато-красное лицо, одет он был в неприметный серый костюм и в самом деле очень походил на полицейского. В знак приветствия он поднял свой стакан, и Везерби присоединился к нему. Инспектор всегда был ему симпатичен. Белл принадлежал к числу ветеранов клуба, и Джон даже когда-то выступил его поручителем при вступлении — тогда еще велись оживленные дискуссии на тот счет, следует ли относить профессию полицейского к разряду «приключенческих», — в результате чего Джастин получил необходимое большинство голосов. Но все это было в далеком прошлом, когда клуб «Искатели приключений» действительно соответствовал своему названию. В целом же к Беллу здесь относились хорошо, у него была достойная внешность и вполне сносный характер, в результате чего его, даже несмотря на специфическую профессию, ввели в правление.

— Привет, — сказал Белл.

— Как дела, Джастин?

— Устал.

— Давненько что-то тебя не было видно.

— Времени все нет. Завидую твоей вольной жизни. Всегда завидовал. Везет же людям, которые могут сменить удовольствие на отдых, не занимаясь в промежутке между ними надоедливой работой.

Везерби рассмеялся. Впрочем, он всегда думал так же и без малейшего оттенка снобизма полагал, что ему здорово повезло родиться богатым.

— Выпьешь? — спросил он.

Белл прикончил свой стакан и двинул его вдоль стойки; бармен в тужурке винного цвета отличался должной сноровкой и отменной вежливостью. Совсем еще молодой, он, тем не менее, умел отличать старых «искателей приключений» от модных новичков и понимал разницу между достоинством и фамильярностью. Везерби заказал себе бренди, а Белл еще один стакан пива. Пристрастие к этому напитку начало уже сказываться на его брюшке, хотя он лишь казался еще более солидным стражем закона.

— Рад тебя видеть, — произнес Везерби.

— Кстати сказать, я рассчитывал тебя здесь встретить. Надеялся, что ты тоже заглянешь.