— И это все? Джеко Вэнс сказал вам, что проводил Шэз Боумен до порога, и вы поверили ему на слово?

— У нас нет оснований думать иначе, — ледяным тоном возразил Уортон.

— И это вы говорите о человеке, последним видевшем ее живой? Разве такие люди обычно не заслуживают более пристального внимания?

— Нет, если между ними и жертвой отсутствует очевидная связь, если у них хорошая репутация, никогда не вызывавшая сомнений, и если с жертвой они распрощались за двенадцать часов до того, как было совершено преступление, — подхватил Уортон, и голос его был полон язвительности. — Особенно если это инвалид, человек без одной руки, а его подозревают в том, что он одолел натренированного, физически полноценного офицера полиции.

— Могу я задать один вопрос?

— Задавайте.

— У их встречи были свидетели, или Вэнс говорил с Шэз с глазу на глаз?

— Его жена открыла ей дверь, но вскоре после этого оставила их наедине. Боумен оставалась с ним наедине. Но, сами понимаете, это еще не означает, что он говорит неправду. Я не первый год на службе. Могу сразу определить, когда врут. Признайте, доктор, вы промахнулись. Не стану обвинять вас в том, что вы нарочно старались нас сбить, но мы по-прежнему будем искать среди тех, кто знал ее лично.

— Спасибо, что позвонили.

Боясь, как бы в сердцах не сказать лишнего, Тони опустил трубку на рычаг. Слепота рода человеческого никогда не переставала его удивлять. И дело не в том, что Уортон был глуп: он всего лишь привык верить, что такие люди, как Джеко Вэнс, не могут быть жестокими убийцами, верить несмотря на годы, проведенные в полиции.

Можно сказать, звонок Уортона был ожидаем. Местная полиция была не в силах отомстить за смерть Шэз Боумен и признать нужность его собственной работы. Теперь все зависело только от него, и он находил в этом что-то вроде горького удовлетворения. Кроме того, ответ Уортона подтвердил его взгляд на Вэнса как на главного подозреваемого. Судя по всему, это он. Тони уже раньше исключил для себя психически неуравновешенного фанатика. Теперь он также исключил и человека из ближайшего к Вэнсу круга. Если никто третий не присутствовал при их разговоре, то никто не мог проследить за Шэз после того, как она вышла из дома.

Снова сняв телефонную трубку, Тони набрал номер, который он уже раньше позаботился получить в справочной, ожидая, что он может понадобиться. Когда на коммутаторе ответили, он попросил: «Нельзя ли соединить меня со студией, выпускающей „Полдень с Морган“?», после чего откинулся на спинку кресла и стал ждать. Его губы слегка кривились в невеселой ухмылке.

Джон Брендон теребил ручку кофейной чашки.

— Мне это не нравится, Кэрол, — признался он.

Она уже открыла рот, чтобы возразить, но он предостерегающе поднял палец, и она замолчала.

— Да, я знаю, вы сами не больше моего в восторге от этой идеи. Как ни крути, а обвинять пожарную службу — не шутка. Остается надеяться, что мы тут не совершаем ужасной ошибки.

— Прежде Тони Хилл всегда бывал прав, — напомнила она. — И если вы посмотрите на его выкладки, они покажутся вам логичнее всех прочих версий.

Брендон удрученно покачал головой и в эту минуту больше, чем обычно, напомнил ей разочарованного в жизни гробовщика.

— Я знаю. Но от этого знания не становится легче. Ставить под удар людей — и ради чего? Когда копы оказываются нечисты на руку, то от этого по крайней мере не погибают.

Он отхлебнул из чашки. Аромат ударил в ноздри Кэрол, и ей ужасно захотелось кофе. Обычно он всегда предлагал ей чашечку. То, что сейчас она не наслаждалась кофе вместе с ним, лучше всяких слов говорило, насколько он был растерян и подавлен.

— Хорошо, — вздохнул он. — Держите меня в курсе, чем занимаются ваши люди. Буду весьма признателен, если первым узнаю об аресте.

— Это будет совсем не трудно. Но есть и еще кое-что, сэр. Вы позволите?

— Из разряда плохих или хороших новостей?

— Скорее плохих: зависит от вашей точки зрения на еще один вопрос. — Кэрол улыбалась, но эту улыбку нельзя было назвать жизнерадостной.

Хозяин кабинета вздохнул и повернулся в своем вращающемся кресле так, чтобы видеть дельту. Как всегда, у начальства лучший вид из окна, ни с того ни с сего подумалось Кэрол, пока огромный океанский траулер, плавно скользя, исчезал в одном окне, чтобы тут же появиться в другом.

— Что ж, послушаем, — оторвавшись от окна, разрешил он.

— Это касается опять же Тони Хилла, — продолжала она. — Вы слышали про убийство в его подразделении?

— Страшное дело, — дипломатично отозвался Брендон. — Потерять кого-то из своих людей — самое плохое, что случается в нашей работе. Но потерять так… Хуже ничего не придумаешь.

— Особенно если в памяти еще полно таких воспоминаний, как у него.

— Вы совершенно правы, — он искоса бросил на нее проницательный взгляд. — Но, кроме естественного в данном случае сочувствия, какое отношение все это имеет к нам?

— Говоря официально, никакого.

— А неофициально?

— У Тони не складываются отношения с полицией Западного Йоркшира. Такое впечатление, что они, вместо того чтобы опираться на его и его подопечных, видят в них главных подозреваемых. У Тони такое чувство, что они совершенно произвольно исключили для себя все прочие возможности, а сам он не может смириться с тем, что убийца Шэз Боумен уйдет безнаказанным только потому, что следствие ведется словно с завязанными глазами.

У Брендона ее слова вызвали невольную улыбку.

— Он сам так говорит?

В ответ Кэрол лукаво улыбнулась:

— Ну, не буквально. Я за ним не записывала.

— Могу представить себе, что он ощущает потребность что-то делать, — осторожно предположил Брендон. — Любой полицейский на его месте ощущал бы. Но есть правила, согласно которым люди, расследующие преступление, не должны иметь никакой личной заинтересованности. Эти правила существуют в полицейской службе потому, что преступления, касающиеся нас лично, мешают нам рассуждать здраво. Вы уверены, что не будет лучше дать йоркширцам разбираться с этим самостоятельно?

— Нет, если в результате маньяк останется разгуливать на свободе, — твердо сказала Кэрол. — В том, как рассуждает Тони Хилл, я, например, не усматриваю ничего ошибочного.

— Вы все еще не объяснили, какое отношение все это может иметь к нам.

— Тони нужна помощь. Он организовал работу вместе с несколькими офицерами из числа своих подопечных, но сейчас они все временно нигде не числятся, поэтому не имеют доступа к официальным каналам. Кроме того, ему нужен опытный следователь, чтобы с кем-то обсуждать свои выводы. Йоркшир в этом смысле совершенно бесполезен. Единственное, к чему стремится тамошняя полиция, это засадить его самого или кого-то из его людей за решетку.

— Начнем с того, что они с самого начала не хотели, чтобы новое подразделение размещалось у них, — согласно кивнул Брендон. — Неудивительно, что сейчас они пользуются случаем разнести его в пух и прах. И все-таки это их территория, и они не просили нас вмешиваться.

— Они не просили. Просит Тони. Я чувствую себя в долгу перед ним, сэр. Все, чего он от меня хочет, это разузнать кое-что для его людей — некоторые фамилии и адреса. И я собираюсь помочь ему, чем смогу. Но мне не хотелось бы подводить вас под монастырь.

Брендон сделал последние глотки и отодвинул чашку:

— Что за ерунда, ничем вы меня не подводите. Поступайте, Кэрол, как считаете нужным. Но учтите: вы действуете на свой страх и риск. Нашего с вами разговора не было, и, если все дойдет до начальства, мы с вами не знакомы.

С широкой улыбкой она встала:

— Спасибо, сэр.

— Не впутывайтесь в истории, старший инспектор, — угрюмо сказал он, жестом отпуская ее. Когда она уже открыла дверь, чтобы идти, он добавил: — Если что, у вас есть мой телефон.

Кэрол понадеялась, что ей не придется прибегнуть к его помощи.

Сандерленд находился далеко на севере, Эксмут был самой южной точкой. Между ними располагались Суиндон, Грэнтем, Тамуэрт, Уиган и Галифакс. В каждом из этих городков внимание Шэз привлекло исчезновение девочки-подростка. Кэй Хэллам понимала, что так или иначе, но ей необходимо заново перетряхнуть эти старые дела, прежде чем они подкрепят сооружение из косвенных улик, возводимое Тони, дабы обвинить Джеко Вэнса. Задача не из легких. Прошли годы, а за это время воспоминания потеряли остроту. Не лучшим вариантом было и заниматься этим одной. В идеале их должно было быть двое, и так, чтобы посвятить этому пару недель, опрашивая свидетелей на свежую голову, а не после выматывающих часов за рулем, колеся по стране.