– Бога ради, успокойтесь, – отозвался доктор Фелл, нервно попыхивая трубкой. – Кипятиться сейчас ни к чему. За ночь вы, наверное, собрали богатую информацию? Теперь садитесь, потешьте желудок, а потом, гм… позаботимся о душе…

Хедли заверил, что есть не хочет, но когда он, умяв две порции, выпил несколько чашечек кофе и закурил сигару, настроение у него немного улучшилось.

– Ну вот, а теперь начнем, – сказал он решительно, доставая из своего чемоданчика бумаги. – Рассмотрим это газетное сообщение строку за строкой, а заодно и то, что между строчками. Гм… Во–первых, что касается Блеквика и Шорта. Эти двое заслуживают доверия, а кроме того, один из них, безусловно, не может быть братом Анри. Мы позвонили в Бирмингем и узнали, что оба – хорошо известные, состоятельные жители города и быть свидетелями в этом деле не откажутся. Констебль Визерс тоже вполне надежный человек. Уж если они все говорят, что никого не видели, то это в самом деле так. Если только их самих не обманули.

– Обманули? Как?

– Не знаю, – покачав головой, ответил Хедли. – Знаю только, что это могло быть. Я мимоходом осмотрел улицу, хотя до жилища Флея и не дошел. Это, конечно, не площадь Пиккадилли, но и там не так темно, чтобы нормальный человек с его пятью чувствами ошибся в том, что видит. Призрак? Не знаю. По поводу следов ног… Я, если Визерс присягает, будто их не было, ему верю.

Доктор Фелл хмыкнул, а Хедли продолжал:

– Теперь об оружии… Флей убит выстрелом из «кольта» тридцать восьмого калибра. Гримо тоже. Брат… убийца имел только два патрона, и с обоими ему повезло. Видите… современный пистолет выбрасывает гильзы, как автомат. Если гильзы найти, они могут о многом рассказать… Но револьвер – оружие старого образца, гильзы у него остаются в барабане. Выяснить, кому револьвер принадлежал, нет никакой надежды. Он в прекрасном состоянии, у него большая убойная сила, пуля пробивает бронежилеты. Кто–то хранил его много лет.

– Анри ничего не забыл, Гарри. Ну, а куда Флей шел, вы узнали?

– Да. Он шел к Анри…

– Вы хотите сказать, что у вас есть какая–то зацепка? – широко открыл глаза доктор Фелл.

– Это единственное, что у нас есть, – веско ответил Хедли. – И если эта зацепка в течение нескольких часов не даст никаких результатов, то я съем свой чемоданчик. Помните, я говорил по телефону, что Флей отказался выступить и ушел прошлым вечером из театра? Так вот. Мой полисмен в штатском разговаривал с театральным администратором Айзекстайном и акробатом О'Рурком. Этот второй был с Флеем в более близких отношениях, чем остальные. Он приезжал и в морг.

В субботний вечер на Лаймхауз–уэй, естественно, всегда толпится народ. В театре с часу дня до одиннадцати ночи идут без перерыва разнообразные сценки варьете и эстрады. Особенно людно вечером. Первое свое выступление Флей должен был начать в восемь пятнадцать. Приблизительно за пять минут до этого О'Рурк, который повредил руку и выступать не мог, спустился в подвал выкурить сигарету. Там у них угольная топка парового отопления. Соммерс записал рассказ О'Рурка, и тот его подписал. Вот он!

«Прикрыв за собой огнеупорную, обитую асбестом дверь, я услышал, будто там кто–то ломает щепки. Быстро спустившись вниз, я увидел, что дверцы топки открыты, а старый Луни крушит топором свой реквизит и бросает в огонь. Я спросил: «Бога ради, Луни, что ты делаешь?“– «Уничтожаю свой реквизит, синьор Пальяччи, – ответил он. – Пальяччи Великий – это мое сценическое имя, но Луни называл меня так всегда. – Моя работа закончена. Мне он больше не нужен“. В пламя летели его веревки, пустотелые бамбуковые палки. Я сказал: «Луни, Бога ради, возьми себя в руки! Через несколько минут твой выход, а ТЫ еще не готов“. На это он ответил: «Разве я не говорил, что собираюсь навестить своего брата? Он что–нибудь сделает, чтобы довести наше давнее общее дело до конца“.

Луни отправился к лестнице, а потом резко обернулся. Лицо у него было, словно у белого коня из Апокалипсиса (да простит меня Бог за такие слова). В отблесках пламени вид у него был ужасный. Потом он сказал: «В случае, если со мной что–нибудь случится, найдите моего брата на той самой улице, где живу я. Его дом в другом месте, но он сиял там комнату».

В эту минуту в подвале появился старый Айзекстайн. Он не мог поверить ушам, когда услышал, что Луни отказывается выступать. Они поссорились. Айзекстайн кричал: «Вы знаете, что будет, если вы не выступите?» А Луни голосом человека, у которого на руках все козыри, ответил: «Да, я знаю, что будет». Потом, подняв шляпу, вежливо добавил: «Спокойной ночи, джентльмены. Я возвращаюсь к своей могиле», – и, ничего больше не сказав, ушел по лестнице наверх».

Хедли свернул листок и положил его в свой чемоданчик.

– Да, он был неплохим артистом, – проговорил доктор Фелл, зажигая трубку. – Жаль, что брату Анри пришлось… А что было потом?

– Поможет это нам найти брата Анри или нет, но найти его временное укрытие на Калиостро–стрит мы должны, – вслух рассуждал Хедли. – Встает вопрос: куда шел Флей? Он проживал в доме два–Б в начале Калиостро–стрит, прошел немного больше, чем половину улицы, и был убит посреди мостовой, между домами номер восемнадцать справа и номер двадцать один слева. Я послал Соммерса, чтобы он, начиная с этих номеров и дальше, перевернул вверх ногами каждый дом и выяснил, не окажется ли там нового, подозрительного или необыкновенного жильца. Там много женщин, хозяек меблированных комнат, но это не имеет значения.

Доктор Фелл, сидевший в большом глубоком кресле, взлохматил свои волосы.

– Так. Но я не стал бы уделять внимание лишь одному концу улицы, – произнес он. – А что, если Флей тогда от кого–то убегал?

– Убегал в сторону тупика? – вырвалось у Хедли.

– Все это не так! – воскликнул доктор Фелл, выпрямившись в кресле. – Эта воображаемая простота может свести с ума. Фокус в четырех стенах. Потом улица. Свидетели оборачиваются, а убийцы нет. Где он? Может, револьвер пролетел в воздухе, выстрелил Флею в спину и отлетел в сторону?

– Нелепость!

– Знаю, что нелепость. И все–таки я спрашиваю, – кивнул головой доктор Фелл. Сбросив с носа очки, он закрыл глаза ладонями. – Я спрашиваю: какое отношение все это может иметь к Рассел–сквер? Если принять во внимание то, что там все под подозрением, то не можем ли мы кое с кого подозрение снять? Даже если в доме Гримо нам кто–то и говорил неправду, никто из них револьвера «кольт» на середину Калиостро–стрит не бросал.

– Я забыл сказать, – саркастически усмехнулся старший инспектор, – что с одного–двух подозрение можно было бы снять, если б убийство на Калиостро–стрит произошло намного позднее или даже раньше. Флей убит в десять двадцать пять. Иными словами, через пятнадцать минут после Гримо. Брат Анри предвидел, что мы, как только поднимется тревога, пошлем констебля найти Флея, и он или кто–то иной благодаря своему фокусу с исчезновением опередил нас.

– Или кто–то иной? – переспросил доктор Фелл. – Интересно, почему кто–то иной?

– Именно это я и хочу выяснить, – сказал Хедли. – Пятнадцать минут после убийства Гримо! Я изучаю новые нюансы преступления, Фелл. Если желаешь совершить несколько хитро сплетенных убийств, то не обязательно совершать одно, а потом ждать драматического момента, чтобы совершить второе. Второе убийство надо совершить сразу после первого, пока никто, в том числе и полиция, не может вспомнить, где, кто и когда находился в определенное время. Мы можем это сделать?

– Ну… – буркнул доктор Фелл, чтоб не говорить, что лично он сделать этого не может. – Вспомнить нетрудно, Попытаемся. Мы прибыли в дом Гримо… Когда?

– Как раз когда Менген выскочил из окна, то есть не позднее, чем через две минуты после выстрела. Скажем, в десять двадцать. – Хедли сделал короткую запись на листке бумаги. – Мы побежали наверх, увидели, что дверь заперта, нашли плоскогубцы и открыли дверь. Прошло, скажем, еще три минуты.

– Это не мало? – вмешался Ремпол. – Мне кажется, мы суетились дольше.