— Что вы сказали родителям? — спросил Гримстер.

В ответ Лили пожала плечами.

— Написала, что стала его секретаршей и по роду работы должна жить в его доме. Но они, конечно, докопались до правды. У них в Акфилде остались друзья, те им все и выболтали. Мама настрочила мне ужасное письмо. Но Гарри помог ответить и, знаете ли, она мало–помалу успокоилась. Я дала ей понять, что мы собираемся пожениться.

— Разве он обещал жениться на вас?

— Совсем наоборот. Сразу сказал, что не женится. Он в формальности не верил. Мы решили так: останемся свободными, но заключим соглашение, которое сможем разорвать, если дела пойдут плохо. Честно говоря, — улыбнулась Лили, — я в это не поверила, но и не расстроилась. У Гарри вечно возникали бредовые идеи, но мне было ясно, что рано или поздно ему захочется оформить наши отношения. Я вот что имею в виду: чем больше я стала бы ему нравиться, тем сильнее он захотел бы сделать все как полагается.

Эти слова удивили Гримстера. Ева вертит Адамом. Гримстер решил спросить о вилле в Беркшире, которую снимал Диллинг. По просьбе Гримстера Лили описала ее, но лишь в общих чертах.

— Вы бывали в его лондонской квартире? — спросил Гримстер.

— Нет. В столицу с ним никогда не ездила. Он оставлял меня на вилле, — ответила Лили без обиды.

— А друзья у него там могли останавливаться?

— Нет.

— Вы уверены?

— Конечно. Во–первых, там только одна спальня. Нет, есть еще комната, но без кровати. Послушайте, Джонни, куда вы клоните? Ведь все это не связано с тем… ну, о чем вы хотите узнать.

— Как знать… Скажите вот что: в последний день, когда вы поехали в Лондон, а оттуда во Флоренцию, как вы договорились встретиться с Диллингом?

— Он говорил, что у него важное дело, на нем можно заработать кучу денег. Он еще неделю назад купил мне билет на самолет и забронировал номер в гостинице. Я должна была остановиться во Флоренции и дожидаться его.

— Раньше вы за границей бывали?

— Дважды. Один раз ездили с Гарри в Париж отдохнуть. А в другой раз были в Берлине.

— В Берлине?

— Да. На обратном пути пару дней провели в Гамбурге. Германия понравилась мне больше Парижа.

— Гарри объяснил, почему решил отослать вас за рубеж?

— Да, более или менее. Он сам не хотел оставаться в Англии после заключения сделки. Мы собирались жить за границей. Он поговаривал о том, чтобы купить где–нибудь дом. К тому же срок аренды виллы истекал, а ему не хотелось ее продлевать… Вот и получилось, что я должна уехать. Да и список не ждал.

— Какой список?

— Список того, что я должна посмотреть во Флоренции. Картины там всякие, галереи и замки. Его мне Гарри написал. Флоренция входила в мою образовательную программу. — Лили прыснула. — Я Гарри чуть–чуть обманывала. По церквам и музеям, конечно, не ходила, там скучно и затхлым пахнет. Но магазины во Флоренции классные. Вот что я купила в лавке под названием «Феррагамо». — Она вытянула ноги, напрягла мышцы и, словно делая упражнение утренней зарядки, оторвала ступни от пола и продемонстрировала Гримстеру тупоносые коричневые туфли с медными пряжками на красных бархатных ромбах.

— Вы однажды обмолвились, что за виллой следил какой–то человек.

— Да.

— Вам об этом сказал Гарри?

— Да. Он как–то показал его мне и заверил, что волноваться не стоит. Те, с кем заключается сделка, прислали его якобы для нашей же безопасности.

— Это вас не насторожило? Ведь такое объяснение могло означать, что жизни Гарри кто–то угрожает.

— Нет. Гарри заверил, что так бывает всегда, когда заключаешь крупную сделку с правительством.

— Он так и сказал «с правительством»?

— По–моему, да. А разве это не правда?

— Правда. Тот человек ходил за вами повсюду?

— Старался. Но когда нам хотелось побыть одним, мы от него отрывались. Мы забавлялись, ускользая от него на перекрестках. Или заходили в пивную, выбирались через черный ход и дворами шли к автобусной остановке. Шпик был не очень умен… А может быть, просто ленив.

«И то, и другое», — подумал Гримстер. Сэр Джон приставил к ним далеко не лучшего филера — он не считал, да и теперь, наверно, не считает, эту затею серьезной. Так, работает для очистки совести. Гримстер взглянул на стенные часы. Без четверти двенадцать. Он встал, подошел к серванту, налил две рюмки хереса. Час назад Лили отказалась от кофе. Джон подал ей выпивку, сел, держа свою рюмку между ладонями.

— Как вы считаете, у вас хорошая память?

— По–моему, нормальная. А кое на что очень даже приличная.

— На что именно?

— Да так, на всякую ерунду. К примеру, в парикмахерской мне запоминается болтовня девушек. Они говорят только о своих делах: что сказал ее любовник или кто к ним приходил на прошлой неделе. Кстати, кто здесь позаботится о моей прическе?

— В Чалмлее есть салон красоты. А можно и в Барнстепл съездить.

— С удовольствием. Там мы пообедаем, походим по магазинам. Вот на магазины и цены у меня тоже хорошая память. Это, по–моему, оттого, что я сама в универмаге работала.

Гримстер потягивал херес. Пока, по его мнению, — а он не сводил взгляда с глаз и рук Лили, этих лучших выразителей человеческих чувств и характера, она вела себя предельно естественно, говорила совершенно искренне и раскованно, думала, лишь как бы помочь делу.

— У вас хорошая память на стихи? — спросил он.

— Вообще–то — нет, — рассмеялась Лили. — Тут есть одна хитрость. Я не вспомню ни строчки, пока вы не скажете нужное слово.

— Слово?

— Да, какое–нибудь. Вы говорите его, и я что–нибудь вспоминаю. Как вчера, когда вы упомянули жаворонка. Жаворонок — и мне пришли в голову стихи. Так меня Гарри учил… Бедный Гарри. Он очень хорошо ко мне относился. Хотел сделать для меня так много, а теперь мы сидим и рассуждаем о нем, словно он герой романа или пьесы.

Слушая ее, Гримстер размышлял, какие же стихи Гарри заставил ее заучивать, а потом вспоминать по ключевому слову.

— Давайте поэкспериментируем, — предложил он. — Возьмем, к примеру, слово «ласточка». — Лили отрицательно покачала головой. — «Золотая рыбка»? — Снова тот же жест. Гримстер ворошил память в поисках стихотворных штампов, вспомнил комнату общежития, раскрытый на сером одеяле потрепанный том «Оксфордского сборника английской поэзии» и произнес: — «Радуга».

Лили улыбнулась. Вероятно, лук ее памяти разогнулся и выпустил стрелу:

Вновь я на радугу гляжу

И на душе светло.

Так было в детстве и потом,

Когда я взрослым стал,

Так будет в старости моей,

Иль лучше умереть!

Закончив, она засмеялась от радости, и он улыбнулся вместе с ней, вспомнив следующие строки:

Ты сын и будущий отец,

Так тоже должно быть.

А потому не забывай

Родителей почтить.

«В наши дни родителей так мало почитают», — подумал Гримстер и спросил:

— Вы вспоминаете стихи только по ключевому слову?

— Чаще всего. Но некоторые, любимые, могу прочесть в любое время.

Гримстер допил херес и попросил:

— Вы хорошо знали Гарри, поэтому подумайте, какое место он выбрал бы для тайника. Если бы спрятать нужно было что–то не очень громоздкое. Скажем, чемоданчик.

— Боже, ну и вопрос! Понятия не имею. Скажу одно — он поступил бы не так, как все. Гарри обожал загадки и головоломки, разгадывал кроссворды лучше всех. И штучки всякие любил мастерить. Он, бывало, говорил: «В нашем будущем доме я сделаю так: нажимаешь одну кнопку — раздвигаются шторы, другую — наполняется ванна, третью — на сковородку выливаются яйца». Для него, по–моему, было бы не очень сложно все это придумать, ведь он ученый.

— Значит, к тайнику он бы отнесся со всей серьезностью?

— Конечно.

Гримстер помедлил, пытаясь задать самый важный вопрос так, чтобы он не показался главным.

— Давайте вспомним последний день, который вы провели на вилле перед отлетом в Лондон. Пятницу, двадцать седьмое февраля нынешнего года. Что вы с Гарри делали?