— Полковник! — предупреждающе крикнул Адамс.

Князь повернулся, но не в ту сторону, в которую было нужно. Он обернулся на голос, и мгновенье спустя сообразил — не туда!

Пять шагов разделяли Волынского-Басманова, сидевшего во главе стола буквой «П», и Верещагина, стоявшего у подножия. Эти пять шагов Арт преодолевал целую вечность, как последние пять шагов до вершины К-2. Целую вечность он шел через белый мрак, застивший его глаза, пока одно из розовых пятен над столом не оформилось в лицо Главнокомандующего.

Но это была быстрая вечность, и никто из полковников не успел даже встать.

Он знал, что сейчас свалится. И знал, что перед тем, как свалится, врежет Басманову, а дальше будь что будет. Есть предел терпению. Есть предел всему.

…Скачу в Карасу-Базаре для Волынского-Басманова…

Два шага. Волынский-Басманов заслонился рукой.

…Африка, сэр… Упрямая старая коза, губы — как подметки…

Шаг. Шевардин махнул через стол.

…Арт… Сделай люфтэмболию… Я не смогу жить калекой…

Поздно. Он подхватил со стола графин и направил удар точно в породистое, благородно увядающее лицо князя.

Удар опрокинул того вместе с креслом. Шевардин схватил пустоту: Арт упал на колени возле стола, хватаясь за край. Дыхание рвалось хрипом, все тело сотрясала дрожь.

— Боже мой, — Салтыков охнул. — Охрана!

Охрана, как и все остальные, думала, что капитану и карандаша не поднять. Химия, господа, очень забавная наука…

— Врача! — гаркнул казакам Шевардин.

Полковник Басманов задыхался в луже воды и собственной крови, царапая руками левую сторону груди.

— Сердце, — сообразил Клембовский. — Где чертовы врачи?! Он сейчас умрет!

— Я не хотел, — еле ворочая языком, сказал Арт.

Охранники подняли его на ноги.

Князь Волынский-Басманов замер. Лицо больше не кровоточило.

— Пульса нет… — Берингер, стоя на коленях возле полковника, рванул его мундир, полетели пуговицы. — Сердце не бьется.

«Бог мой, — понял Арт, — я же убил его…»

— Смотрите, — голос Салтыкова дрожал. — Смотрите, что вы наделали!

— Не надо меня бить, — прошептал капитан. — Я больше не могу…

Он еще понимал, что мелет не то, но не смог поправиться: сознание выскользнуло, как хрустальный шар из мокрых пальцев, и разлетелось на сотню кусков.

— Унесите его, — приказал Воронов. — Госпиталь, палата 4-С.

Сметая все на своем пути, в зал ворвались медики.

— Наконец-то! Где вас черти носят? — Адамс отодвинул кресло, пропуская каталку.

— Электрошок! — медик хлопнулся на колени рядом с телом князя. — Откуда вода, почему разбито лицо?

— Капитан, — глухо сообщил Шевардин. — Графином.

— Я говорил! Я предупреждал! — врач еще сильнее разорвал мундир и рубашку князя, приложил к его груди контакты шокера, встал с колен. — Все назад! — сейчас он тут был генералом. — Разряд!

Волынский-Басманов дернулся, его глаза распахнулись, воздух попер в легкие с надсадным сипом.

— На каталку! — скомандовал врач фельдшеру. Полковники бросились на помощь. Когда каталка с бывшим главнокомандующим скрылась за дверью, господа старшие командиры переглянулись.

— Интересно, Кронин, все ваши младшие офицеры так же плохо держат себя в руках? — спросил Салтыков.

— Нет. Только те, которых сначала избивают враги, а потом жестоко унижают свои же командиры.

— Это последствия наркотического воздействия, — сказал Воронов. — Врач предупреждал. После медикаментозного допроса многие люди неадекватны…

— Боюсь я, что командование дивизией придется принять мне, — сказал Шеин. — Я должен был сделать это еще сегодня утром, когда у Василия Ксенофонтовича был первый приступ…

— Да, так было бы лучше, — кивнул Кронин. — Видит Бог, еще секунда — и на месте капитана оказался бы я.

— Полковник!!!

— Я уже семнадцать лет полковник, господин Салтыков! Только не затевайте вы разговоров о капитуляции. Вам что, еще непонятно, что никакое мирное присоединение не было возможно с самого начала? С того момента, как убили Чернока?

— И вашего сына…

— Да, и моего сына! И если вы тоже подводите все под разновидность Эдипова комплекса, то шли бы вы к ебнутой матери!

— К ебаной матери, — поправил Берингер.

— Полковник, да вы соображаете, что вы говорите? — Клембовский брызнул слюной. — Вы понимаете, что совершили все мы, пойдя на поводу у этого авантюриста? Военный путч — вот что это такое! Армия должна подчиняться законному правительству, иначе это банда! А законное правительство приняло решение о присоединении к СССР! И причем тут мужество или трусость? Если страна приказывает солдату идти на смерть — он должен идти на смерть. А если солдат испугался идти в ссылку или куда-то там и вместо этого потащил за собой в могилу две страны… — Летчик слегка задохнулся и ослабил воротник.

В эту паузу вклинился Берингер.

— Мне кажется, вы преувеличиваете роль капитана во всей этой истории, господа. Не забывайте — автором авантюры был Востоков, его поддерживал Чернок, и не найди они Верещагина — нашли бы кого-нибудь другого. Давайте решим: мы бомбим Союз или нет? Время-то идет!

— Безумие… заразительно, — покачал головой Салтыков. — Мы не можем воевать с СССР! Мы можем только просить мира и молиться о том, чтобы условия мира не были слишком жесткими!

— Да вы никак обгадились, коллега, — процедил Кутасов. — Боитесь, что Советы повесят вас первым, если мы проиграем войну? Не бойтесь. Первым повесят полковника Адамса, потому что командующий теперь — он.

— Это заговор, — беспомощно сказал Клембовский. — Вы сговорились с этим капитаном. Это было подстроено…

— Нет! — отрезал Шевардин. — На присутствии капитана настоял сам князь Волынский. Я уж не знаю, почему…

— Я знаю, — усмехнулся Кронин.

— Господа, — сказал Адамс, — сейчас половина третьего. Эйр-форсиз находятся в состоянии готовности номер один. Я принимаю решение о превентивной бомбардировке военных аэродромов Одесского и Северо-Кавказского военных округов.

— Я слагаю с себя полномочия командующего ВВС, — сказал Клембовский. — Я не хочу больше участвовать в этой грязной, братоубийственной войне. Я не хочу иметь с вами, Адамс, и с вами, Кутасов, ничего общего.

— Мне будет жаль лишиться такого компетентного командира, — Адамс в своей обычной манере замаскировал просьбу.

— Ничем не могу помочь.

— Господин Скоблин, — Адамс повернулся к заместителю начштаба ВВС. — Принимайте командование.

— Николай, — сказал Клембовский, — не делайте этого. Не связывайтесь с ними. Кровь — не вода.

— Кровь — не вода, — эхом повторил Николай Скоблин, которому при всех других раскладах не видать поста командира ВВС еще лет десять. — Я принимаю назначение.

Всю ночь на аэродроме кипела работа, какую видели в Сарабузе только во время больших учений: к боевому вылету готовили одновременно все самолеты.

Подготовка началась еще днем, когда в холмах пехота гасила последние очаги сопротивления советских десантников. Приказ звучал ясно и недвусмысленно: подготовить к вылету все машины. Заправить под завязку. Достать из сейфа кассеты с планом «Северный Экспресс» и загрузить в бортовые компьютеры. Наладить связь и взаимодействие. Покрыть фюзеляжи и плоскости составом «гриффин». Подвесить бомбы, ракеты и зарядить пушки.

Летчикам не надо было лишний раз пояснять задание. Они знали план «Северный Экспресс» как свои пять пальцев. Они готовились к этому годы, все годы остервенелой вражды между матушкой-Россией и ее непутевой дочерью-Таврией. Менялись модели самолетов, уходили и приходили поколения летчиков, а план в общих чертах оставался тем же: они летели бомбить советские аэродромы.