Ладысь, энтакое бывает токмо в большом городе. Могли бы вы себе токмо представить, что мы еще раз с ним повстречались, с энтим-то дылдой. Не позжа, чем опосля двух часов, перед большим домищем, которое, кажись, было чем-то вроде дворца епископа Пантрюшского, как энто по-ихнему говорится, когда ихний город по ихнему прозвищу называют. Он был тама, тот же дылда, и болтался туда-сюда с другим парнишкой того ж сорта, и чаво ж он воному говорил, другой-то парнишка того ж сорта? Он говорил, другой парнишка того же сорта, он ему говорил: «Ты должон перешить энту пуговицу вон сюды, малость повыше, так-то будет ладно». Вот чаво он воному говорил, большой-то дылде, энтот другой парнишка того ж сорта.

Псс! Хе! Ах! Ох! Ум! Ах! Уф! А! Вот! Ох! Пф! Паф! Ой! Ай! А! Хо! Хе! Пфф!

Вот! А! Пф! Ох! Хе! Бац!

Это происходило около окрестностей июльского полудня. Солнце в сиянии множества стрел царило над горизонтом. Асфальт мягко трепетал, источая нежный аромат гудрона, наводящий больных раком на мысли, одновременно наивные и горькие относительно источника их заболевания. Автобус, чьи цвета — зеленый и белый, и вился таинственный стяг S, следовал от парка Монсо с малым числом избранных в кандидаты в пассажиры во влажных рамках растворения пота. На задней площадке этого шедевра современной французской автомобильной индустрии, где везомые размещены были подобно сельдям в бочке, некий повеса, постепенно приближающийся к тридцати, носящий меж шеей квазизмеиной длины и шляпой, обведенной струною, голову столь же невзрачную, сколь и плюмбаговую, поднял голос, чтобы пожаловаться с непритворной горечью, которая, казалось, исходила из стакана горечавки или другой жидкости с похожими свойствами, на явление повторяющегося тычка, которое, как он полагал, имело своим источником сопользователя hic et nunc в ООТПР. Он взялся развивать свою жалобу кислым тоном старого видама, которого ущипнули за мягкое место в писсуаре и который, по своей экстраординарности, не одобрял такого поведения и не играл в эти игры. Но, завидев свободное место, он тут же кинулся к нему.

Позже, когда солнце уже опустилось на несколько степеней по парадной лестнице знаменитого парада, и когда мчался я опять в другом автобусе той же линии, я снова увидел вышеописанного персонажа, что перипатическим образом направлялся к площади Рима в компании с индивидуумом ejusdem farinoe, на месте, посвященном циркуляции автомобилей, дававшим ему советы элегантности, которые не простирались дальше пуговицы.

Приятели были в кафе, когда к ним присоединился Альберт. Вокруг стола сидели Рене, Роберт, Адольф, Жорж, Теодор.

— Ну, как дела? — сердечно спросил Роберт.

— Нормально, — сказал Альберт.

Он подозвал официанта.

— Мне пикон, — сказал он.

Адольф повернулся к нему:

— Ну, Альберт, что новенького?

— Ничего особенного.

— Погода хорошая, — сказал Роберт.

— Немного холодно, — сказал Адольф.

— Да, я видел сегодня нечто забавное, — сказал Альберт.

— Но все же жарко, — сказал Роберт.

— Что? — спроси Рене.

— В автобусе, когда ехал обедать, — ответил Альберт.

— В каком автобусе?

— В S.

— И что же ты видел? — спросил Роберт.

— Я их пропустил, наверное, штуки три, пока смог зайти.

— В такое время в этом нет ничего удивительного, — сказал Адольф.

— Ну, так что же ты видел? — спросил Рене.

— Там было тесно, — сказал Альберт.

— Хорошая возможность ущипнуть кого-нибудь за попку.

— Пуф! — сказал Альберт. — Речь не об этом.

— Тогда рассказывай.

— Поблизости от меня был один смешной тип.

— Какой шеей? — спросил Рене.

— Длинный, тощий, со смешной шеей.

— Какой? — спроси Рене.

— Как если бы ему ее нарочно вытягивали.

— Пролонгация, — сказал Жорж.

— И его шляпа, я еще подумал: смешная шляпа.

— Какая? — спросил Рене.

— Без ленты, но с плетеной тесьмой вокруг.

— Забавно, — сказал Роберт.

— К тому же, — продолжал Альберт, — он оказался занудой, этот тип.

— Как так? — спросил Рене.

— Он взялся разносить своего соседа.

— За что? — спросил Рене.

— Он утверждал, что тот наступает ему на ноги.

— Нарочно? — спроси Рене.

— Нарочно, — сказал Альберт.

— А потом?

— Потом? Он пошел садиться, вот так.

— И все? — спросил Рене.

— Нет. Самое забавное, что я увидел его снова через два часа.

— Где? — спросил Рене.

— Перед вокзалом Сан-Лазар.

— Чего это он там шнырял?

— Я не знаю, — сказал Альберт. — Он прогуливался взад-вперед со своим знакомым, который показывал, что на его пальто пуговица расположена слишком низко.

— Но я и в самом деле дал ему такой совет, — сказал Теодор.