Так и есть. Разве не горе он перенес? Ужасное горе. Потерял все, что было у него. Грязь проклятая и его дочку уничтожила. Сначала мама умерла от инфекции, потом дедушка умер в своих испражнениях, Варя погибла от рака, а рак — это грязные клетки, которые родятся внутри человека, чтобы пожрать его. А теперь еще и дочь…
Но он будет жить дальше. Будет хранить память о дорогих и близких и постарается бороться с грязью этого мира.
Так он и делал. Не мог только выбросить из головы диссонирующее своей жизненной программе ощущение освобождения, которое захлестнула его, когда он понял, что его дочь теперь чиста.
Боровиковка
Иван провел платком по Пашиному лбу, на котором снова появилась кровь.
— Я буду сопротивляться, — пообещал ему Паша, морщась от головной боли. — Ты разве не знаешь, что убийство — это самое омерзительное и грязное, что может сделать человек?
Иван вздохнул и отложил завершенную работу. Достал нож, нагнулся и перерезал веревки на ногах Паши.
— Вставай, — сказал он. — Пора ехать.
Полы под ногами Седова ходили ходуном. Он встал на ноги, покачнулся и, потеряв сознание, свалился в темноту.
— Хватит прикидываться, — услышал он над ухом голос Ивана. — Притворяться ты умеешь, я это видел. Пил в баре воду, а изображал, что налакайся до безобразия…
Паша открыл глаза и снова поднялся на ноги. Иван, заступив ему за спину, неожиданно и больно обхватил его за шею. Кончик ножа уперся в горло:
— Иди уже!
Оказавшись в багажнике «жигулей», Седов ощутил почти облегчение: когда он лежал, его меньше тошнило. Связанными руками он попытался ощупать свои карманы, надеясь, что Иван позабыл о его мобильнике. Но Иван о мобильнике не забыл.
Остальные двадцать минут Паша лихорадочно раздумывал о путях спасения. Дело было не в том, что реальная угроза жизни вдруг разбудила в нем инстинкт самосохранения. Выжить он собирался из элементарного упрямства, которое являлось скрытой частью Пашиной натуры. Он уже пять лет стоял на пути саморазрушения, но умирать по воле постороннего человека не собирался. А если Паша позволит Ивану укокошить себя, то в ближайшем будущем тот исчезнет в неизвестном направлении, а Роберт получит пожизненное заключение. Такой расклад никуда не годился.
«Жигули» остановились, двигатель смолк. Сквозь шум в собственной голове Паша расслышал плеск моря. Даже сейчас, когда по замыслу Ивана море должно было стать могилой рыжему сыщику, он почувствовал, что рад морю.
Багажник почему-то долго не открывался. Паша стал ощущать скрытое беспокойство, ибо смерть в раскаленном багажнике — а он раскалится завтра к десяти утра — казалась ему необыкновенно жуткой. Уж лучше прохладная вода.
Наконец, крышка у него над головой поднялась, лицо Ивана на фоне звездного неба казалось черной дырой.
— Выбирайся, — сказал бильярдист, поднимая Пашу за плечи.
Неловко выбравшись из багажника, Седов сообразил, что они не в бухте отеля, а в соседней. Машина стояла возле причала, вокруг покачивались на волнах несколько катеров.
— Иди. — Иван бесцеремонно толкнул Пашу в спину кулаком.
Они подошли к металлической лестнице, расположенной на краю причала. Внизу, на мелких коротких волнах, покачивалась лодка.
— Я не буду в лодку прыгать, — заупрямился Седов. — Делай что хочешь.
Иван кольнул его в спину острием ножа. Паша отпрянул и повернулся к Ивану:
— Можешь меня тут зарезать.
Иван шумно набрал воздуха в легкие и вдруг ударил его ножом в плечо. Паша задохнулся от боли, его колени ослабли, доски причала стали приближаться. Иван ловко подхватил его и не без труда поволок к сходням.
Очнувшись, Паша обнаружил себя лежащим в лодке. Иван греб от берега в черноту ночи. Плечо болело невыносимо, заставляя Пашу постанывать с каждым вдохом.
— Иван, — сказал он, понимая, что разговор этот последний. — Ты же убийца и больше ничего. Ты грязный будешь до конца жизни ходить. Тебе самому очиститься надо…
Иван оставил весла, встал на ноги и взял в руки увесистый булыжник, припасенный, видимо, ранее.
— Иди к черту, — сказал он. — И будь ты проклят, ищейка! Играл со мной, прикидывался честным человеком, а сам выслеживал. Будь ты проклят!
Он поднял камень над своей головой, а опустить его собирался прямо на голову Паше.
Седов прикрыл глаза, все еще не веря в смерть, как вдруг сквозь веки увидел, как вспыхнул свет. Он открыл глаза и разглядел: свет шел с берега, который от борта лодки оказался всего в двадцати метрах. Три автомобиля, развернутые к воде, освещали море и лодку.
Иван опустил камень на дно лодки и застыл, а Паша с облегчением рассмеялся:
— А вот и ОМОН, Ваня!
С берега донесся голос Льва Аркадьевича:
— Хорошо, что о причале упомянул, Павел! После разговора с тобой, я подумал, что ты не успокоишься, а пойдешь к маньяку. А у маньяка другого выхода нет, кроме как тебя замочить. Только странно, что ты до сих пор живой. Может, вы в паре работали, девушек убивали?
— Лев Аркадьич, я попробую уговорить Ивана вернуться на берег, — ответил ему Паша, к которому вдруг вернулись остатки сил, — но вы его под прицелом подержите, ладно?
— Не теряй времени, Паш… Мы вас обоих под прицелом держим. Вы оба мне не нужны живые, только мешаете. Иван должен исчезнуть, как я тебе и говорил. А вместе с ним и ты.
Сначала Паша решил, что неправильно понял слова следователя или не догадался о сути игры, им затеянной, но потом до него дошло: сейчас их двоих расстреляют тут, в лодке. И тогда те люди, на которых работал Лев Аркадьевич, получат все, чего добивались.
Паша с трудом приподнялся, потом встал на колени:
— Прыгай в воду, Иван!
— Нет!
В тот же момент Паша понял, что сейчас будут стрелять:
— Ты будешь жить у меня, скотина…
Он прыгнул на Ивана, намереваясь свалить его за борт. Раздался грохот выстрелов, воздух вокруг прошили пули. С берега донесся отчаянный женский крик.
Эпилог
Море всегда остается морем, что бы вы ни чувствовали, глядя на него. Ему плевать на ваши воспоминания, ассоциации и размышления. Море — это только вода. Соленая, не слишком чистая и равнодушная к нам стихия.
Паша Седов убедился в этом на собственном опыте. После всего, что случилось на берегу боровиковского пляжа год назад, он думал, что возненавидит море. Но, увидев его, как прежде, сияющим, бескрайним, равнодушным и неизменным, Паша невольно приложил руку к груди. Вечная любовь все-таки бывает.
А год назад он и вправду чуть не умер в прибое соседней бухты.
…Столкнув Ивана с лодки, Паша и сам свалился в воду. Это помогло ему не попасть под пули. Только если Иван мог вынырнуть и плыть, то Паша со связанными руками, сотрясением мозга и ножевой раной в плече пошел топором ко дну.
Сообразив, что неожиданно совпавшие планы Ивана и Льва Аркадьевича воплощаются и надо что-то делать, Паша предпринял отчаянную попытку выплыть, работая только ногами и плечами. Одежда тянула вниз, от соленой воды раны горели огнем, воздуха в легких не хватало. Седов двигался в темной воде, слабо надеясь выплыть.
Но вдруг слой воды над его головой истончился и прорвался.
Лишь только нос Павла Петровича оказался над поверхностью воды, он сделал вдох, давший ему силы, и тогда сосредоточился лишь на одной проблеме — не тонуть. Он ничего не ждал, ни на что не надеялся, не пытался думать. Просто старался не тонуть.
И пришло спасение.
Чьи-то руки подхватили его под мышки, поддержали голову над поверхностью воды. Женский голос, тихий, прерывистый от напряжения, зашептал в ухо:
— Все, Паш, все… я тебя спасла… теперь ты меня точно простишь.
Паша мало удивился тому, что перестали стрелять. Его сознание было дискретным, неуверенным. Всю историю своего спасения без купюр он узнал намного позже.
Его спасла Кира. Решив заслужить прощение, корреспондент газеты «Красный отдыхающий» ходила за Пашей как привязанная. Только в большинстве случаев не решалась попадаться ему на глаза, хоть это и противоречило выбранной ею стратегии. В тот вечер Киру очень удивило, когда в лифт отеля вошел абсолютно пьяный Павел, а через несколько секунд оттуда вышел тот же Павел, но совершенно трезвый.
