— А что вы еще знаете о Кобылянском?

— Сейчас — ничего. Даже наши связи не помогают. Он исчез, словно бы растворился здесь, в Москве. Известно лишь, что в самом конце восьмидесятых он покинул Киев и приехал сюда. Он обращался в газеты, на телевидение, радио, пытаясь привлечь внимание к своей персоне. Он первым обнаружил закодированную информацию в сеансах Кашпировского, которого Горбачев использовал в качестве психологических вожжей в период становления гласности и демократии, иначе Горбачева сразу бы смели, как смели коммунистов в странах бывшего соцлагеря. Кобылянский обращался и к некоторым из нас, но мы, к сожалению, не воспринимали его всерьез. Сейчас он не числится ни в каких списках, его словно вообще не существует и никогда не существовало.

— А может, его уже убрали? — предположила я.

— Не думаю, что кто-то станет резать курицу, несущую золотые яйца. Тогда бы убрали и Пенькова, и многих других. Без создателя аппарат не будет работать — это страховка, которую каждый ученый оставляет для себя на случай, если от него захотят избавиться.

Вот вам фотография Кобылянского… Хотя он наверняка поменял внешность и фамилию. — Он положил передо мной снимок черноволосого мужчины лет тридцати, с волевым лицом и маленькими круглыми, глазками. В нем было что-то от фанатика. — Поищите его по сектам, может, кто-то из тех, кто там заправляет, слышал о нем. Но, умоляю, будьте осторожны, не выдайте себя. Если хоть что-то заподозрят — сразу убьют и фамилии не спросят. После того, что они делают со своими сектантами, человеческая жизнь для них уже ничего не значит. Они тщательно охраняют источники дохода, и об этих аппаратах знают только посвященные.

— Но вы сказали, что в сектах используют УВЧ, — напомнила я. — При чем здесь Кобылянский?

— Кто знает, что они там используют, — нахмурился профессор. — Нужно все проверить. Ведь посмотрите, сектанты стремятся любой ценой затащить человека на собрание, чтобы он попал под воздействие излучения. Один такой сеанс, и личность совершенно меняется, вопреки всякой логике и прежнему образу жизни. Они подавляются в его сознании, и вместо них искусственно внедряются другие. Часто этот процесс бывает необратимым. Это излучение может быть закодировано в музыке, песнопениях, сопровождаемых различными телодвижениями, или вообще существовать без всяких видимых и слышимых признаков. Людей калечат, а власти смотрят на это сквозь пальцы, разбираясь с сектантами только на уровне комиссии по свободе совести. Их как бандитов и убийц ловить нужно, а не как верующих. Не все, конечно, такие, но подавляющее большинство. Когда власти поймут и разберутся, что к чему, половина страны уже станет идиотами…

Кох вдруг смолк и страшно побледнел, уставившись куда-то за мою спину, на входную дверь, расширенными от ужаса глазами. Я туг же уронила салфетку и, когда поднимала ее, мельком взглянула на вход. Двое рослых мужчин в белых плащах и черных шляпах стояли, опершись о косяки, и, не скрываясь, со снисходительными улыбочками смотрели в нашу сторону. Это что еще за фраера?

— Кто это? — тихо спросила я, выпрямившись.

Кох с трудом отвел от них глаза, судорожно сглотнул и просипел:

— Это КГБ, бывшее. Сейчас уже не знаю, на кого они работают. Выследили, подонки. Я ведь предупреждал вас. Теперь они знают вас в лицо. Все пропало… — он сокрушенно уронил голову. — Какой же я болван…

— А может, они думают, что вы просто сняли молоденькую девушку и гуляете от жены? — попробовала я успокоить его.

— Эти звери? — Он взглянул в их сторону с ненавистью, смешанной со страхом. — Им плевать на все, они знают, что мне ни с кем нельзя общаться. Они уберут вас, как уже убрали многих, с кем я пробовал поговорить.

— Что же они вас тогда не уберут? Было бы проще.

— Без меня они ни одной ракеты запустить не смогут — там моя установка используется с секретом. Простите меня, Машенька, но мне казалось, что я ушел от них. Убегайте

как-нибудь и забудьте обо мне. Не беспокойтесь, деньги на ваши похороны мы перешлем в ваш офис…

— Рано хороните, папаша, — мрачно процедила я, поднимаясь. — Сидите здесь и ждите меня, что бы ни происходило.

— Что вы задумали? — испугался он. — Они наверняка вооружены.

— Я тоже.

Оставив сумочку на столе, я легкой походкой, с очаровательной улыбкой прошла мимо здоровенных амбалов, вперившихся в меня тупыми взглядами, и направилась в сторону кухни. Проходя мимо туалетной двери, я обернулась и помахала им ручкой. И скрылась за перегородкой. Там быстрым шагом пересекла кухню и выскочила во дворик. Когда я уже подбегала к мусорным ящикам, то увидела, как из открывшейся двери вывалился один амбал и стал озираться по сторонам. Убедившись, что он меня заметил, я юркнула в дырку в заборе и, перепрыгивая через кучи мусора, помчалась к большому пролому в стене здания. Если проблема заключалась только в том, что меня теперь знали в лицо эти двое, то был лишь один способ решить ее. Именно им я и решила воспользоваться без малейшего зазрения совести.

Подхватив валявшуюся среди мусора железную трубу, я затаилась за стеной у пролома и стала ждать. Если это бывший гэбэшник, то он наверняка очень хорошо подготовлен физически и с ним не так-то легко справиться. Но у меня был козырь — этот дуболом вряд ли ожидал, что хрупкая девушка вдруг станет оказывать сопротивление. Послышались его торопливые шаги и учащенное дыхание — он приближался к пролому. Еще пара шагов, и его профиль четко вырисовался на светлом фоне противоположной стены. Он, наверное, даже не понял, что его убило, когда я врезала по этому профилю обломком трубы. Удар пришелся прямо по лбу. Шляпа отлетела в сторону, а ее хозяин свалился на грязный пол, пачкая совсем новый светлый плащ. И больше он не шевелился. Один готов.

Пощупав у него пульс и убедившись, что этот уже никому не скажет, как я выгляжу, я взяла его за ноги и потащила к глубокому проему в полу. Туда я и сбросила беднягу вместе со шляпой, пистолетом под мышкой и удостоверением сотрудника ФСБ, которое нашла в его кармане. Значит, все же в словах Коха была доля правды. Но какая именно — это еще предстояло выяснить. Все происходящее уже начинало действовать мне на нервы. Еще немного, и я разозлюсь, и тогда держитесь все кому не лень…

Приведя себя в порядок, я обошла ресторан кругом и вошла в парадную дверь. Коллега покойника ошарашенно посмотрел на меня, когда я нагло улыбнулась ему в рожу, и чуть было не бросился ко мне. Я села на свое место и спокойно сказала ошеломленному профессору:

— Умоляю, не пяльтесь так на меня. Сделайте хотя бы вид, что рады мне. Выпейте что-нибудь, ручку поцелуйте.

С трудом взяв себя в руки, он натужно улыбнулся, отхлебнул колы и, перегнувшись через стол, поцеловал протянутую мной руку.

— Вы очаровательны, мадам, — сипло проговорил он. — В вас столько энергии, — и сел. — А где тот, что пошел за вами?

— Я от него сбежала. Что сейчас делает второй?

Кох скосил глаза и пролепетал:

— Кажется, звонить собирается. У него радиотелефон в руке. Разговаривает с кем-то, на нас смотрит. По-моему, он чем-то сильно расстроен. Все, поговорил, подозвал нашего официанта, беседуют…

— Какого черта? — улыбнулась я. — Может, хочет поставить нам бутылку шампанского? Кстати, я хочу мороженого.

— А вы знаете, пока вас не было, я уже заказал от волнения. Вы любите с орехами?

— Обожаю. И давно за вами следят таким образом?

— С тех пор как ушел на пенсию. Непонятно, что им все-таки нужно. Ну подошли бы, поговорили, так нет, что-то вынюхивают, сволочи, жизни не дают. Догадываются, наверное, что мы им хотим хвост прищучить… Вот, кажется, мороженое несут.

Официанту как-то странно посмотрев на меня, поставил перед нами посыпанное орехами ананасовое мороженое и быстренько улизнул. Я не придала этому значения и туг же принялась уплетать любимое лакомство, а Кох даже не притронулся к нему, продолжая нервно крутить пустой бокал дрожащими пальцами.

— Знаете что, — предложила я, — вы, наверное, идите. Им теперь только я нужна. Они же знают ваш адрес?