Дон Хосе совершенно не согласен с подобными объяснениями назначения «Чак-Мулов», у него есть своя версия. В своей книжке, представляющей собой путеводитель по Чичен-Ице, дон Хосе сообщает:
«О так называемых «Чак-Мулах». Это название не имеет никакого отношения к делу, а настоящее название этих статуй, возможно, никогда не будет установлено. Это — статуи жрецов, лежащих на спине, согнув ноги в коленях… Каждый из них держит квадрат с четырьмя «погремушками» и изображением солнечного диска в центре, что символизирует небо с четырьмя гремучими змеями по углам»[105].
В той же книжке дон Хосе описывает и «саркофаг Чак-Мула», известный также как «Плита Венеры»:
«Тут уже два неверных названия неизвестного предмета. Здесь и был обнаружен знаменитый «Чак-Мул». Плита украшена символами гремучей змеи, а также иероглифом месяца Поп — первого месяца года у майя. Назначение этого предмета неизвестно»[106].
В другом месте автор утверждает, что ацтекский праздник «нового огня» связан с сакральным деревянным предметом на груди жертвы[107]. Читая эти строки, я подумал: а не могли ли эти Чак-Мулы из Чичен-Ицы быть «заменой» таких жертв? Первое, что мне пришло в голову — это изображения божков «нового огня», который в нужное время зажигали на «блюде», и эти божки держали его на животе. Вспомним рассказ Саагуна о том, как ацтеки во время церемонии «нового огня» приносили нечто под названием «ку», что обозначало одновременно и бога и храм. Не могли ли такую роль играть статуи Чак-Мулов, божков огня, которые одновременно могли служить и алтарем?
Но каким образом зажигали этот огонь? Из вышеприведенного рассказа явствует, что ацтеки делали это вскоре после полуночи, когда Плеяды проходили меридиан. Каким образом это делалось, де Саагун не рассказывает, но можно заключить, что в те времена огонь либо высекали с помощью кремня, либо получали трением кусков дерева друг о друга. Но на новогодних празднествах майя такой способ вовсе не был обязательным. У нас нет сведений, что огонь зажигали именно в полночь. Ланда сообщает, что идолов, принесенных по этому случаю, помещали на ковер из листьев. Известно, что после зажжения Нового огня курильницы поддерживали в течение пятидневной церемонии. Я подумал, что это могло быть как-то связано с листьями и идолами. Может быть, «курильницы» зажигали рядом с «идолами», а ароматные листья служили «топливом»? Но, принимая во внимание символику этого ритуала, вполне возможно, что майя получали свой Новый огонь не с помощью кремней или деревяшек, а прямо от Солнца. Они могли вполне использовать какой-то вид лупы после восхода Солнца, чтобы зажечь костер рядом с «Чак-Мулом» или «ку».
РОКОВОЙ ЧЕРЕП
Интересное, хотя, на первый взгляд, малозначительное, открытие было сделано в 1927 году в Британском Гондурасе (ныне Белиз). За несколько лет до того выдающийся археолог Ганн из Ливерпульского университета объявил об открытии древнего города на реке Рио-Гранде, неподалеку от гватемальской границы. Этот город мог иметь какое-то отношение к майя, хотя кто его построил, не было известно. 26 июля 1924 года в «Иллюстрейтед Ландон ньюс» Ганн писал:
«Там были сооружены каменные ступенчатые пирамиды с каменными лестницами с одной стороны. Первым зданием, очищенным археологами, была пирамида длиной в 90 футов, шириной у основания 75 футов и высотой в 30 футов… Сооружена она была из песчаника и известняка, и камни не были скреплены никакими специальными веществами… Прежде чем покинуть этот город, мы назвали его «Лубаантун», дословно — «место, где разбросаны камни» на языке майя. От других городов майя этот город отличался тем, что здесь нет казенных дворцов или храмов, основанием которым служили бы пирамиды, как нет и каменных скульптур и огромных каменных монолитов, на которых написано, когда они здесь появились. Майя в Центральной Америке и на Юкатане делали это с интервалами в 20, а позднее — в 5 лет».
В заключение Ганн писал:
«Руины Лубваантуна на Рио Гранде представляют собой одно из самых древних поселений майя и восходят к периоду, когда не было еще ни одного из ныне известных городов в Центральной Америке».
В 1927 году в этом месте, которое и теперь труднодоступно, 17-летняя дочь известного Мичел-Хеджеса нашла довольно странную и мрачную вещь — великолепно сделанный череп из горного хрусталя. Теперь нам известно, что индейцы Центральной Америки очень искусно умели делать разные предметы из обсидиана, или вулканического стекла — оружие, ритуальные орудия (немало их было найдено в районах, где жили майя). Но этот череп был изготовлен из горного хрусталя так умело, что даже челюсти двигались. Однако никто еще не дал удовлетворительного объяснения, каким образом был сделан этот предмет в эпоху, когда еще не знали железных инструментов. А с использованием тогдашних средств, по подсчетам специалистов, потребовалось бы около 150 лет. Но череп существует, и он явно был изготовлен во времена города Лубаантуна, более древнего поселения, чем все города майя. Я сделал вывод: если предки майя умели делать подобные вещи из горного хрусталя, то сами майя должны были это уметь во всяком случае. Если так, то майя вполне могли делать и выпуклые линзы, чтобы использовать их для зажигания огня. А почитав самого Мичел-Хеджеса, я даже подумал: а не был ли этот череп изготовлен именно с такой целью? Он писал:
«Роковой череп сделан из чистого горного хрусталя, и, по мнению ученых, 150 лет понадобилось бы не одному поколению мастеров, чтобы, наконец, из большого куска горного хрусталя возник этот замечательный череп.
Ему не менее 3600 лет, и, по преданию, верховный жрец пользовался этим черепом для мистических ритуалов. Говорят, что когда он желал кому-то смерти, используя магическую силу черепа, то смерть всегда наступала. Я не пытаюсь как-то объяснить этот феномен»[108].
Я обратил внимание не на таинственные и зловещие свойства, приписываемые этому черепу, а на то, что предание связывало его с мистическими ритуалами майя. Не могло ли быть одним из таких ритуалов и зажжение «нового огня»? Конечно, трудно что-либо утверждать без практической проверки, но округлая форма сама по себе не исключает того, что у этого предмета могли быть и свойства линзы, а значит, с его помощью, вероятно, можно было собирать в фокусе солнечные лучи и зажигать огонь.
В Антропологическом музее в Мехико я видел символ Солнца в форме черепа, окруженного диском с расходящимися от него лучами. Череп этот изображен с высунутым языком (что, как считается, символизирует источник жизни). Подумав над этим, я заключил: Солнце дает жизнь всему живому благодаря своим лучам. Умеренные дозы облучения способствуют, например, развитию растений, но слишком большие его дозы могут уничтожить те же самые растения. Может быть, череп из Теотиуакана, который я видел в музее — символ двойственности Солнца, способного нести и жизнь, и гибель, а «язык» символизирует излучение, идущее от Солнца, а возможно, и «солнечные ветры»? Чтобы понять, какая тут взаимосвязь, я стал изучать ацтекскую мифологию.
Мне не пришлось долго трудиться, достаточно было вспомнить ацтекский миф о старом, больном боге Нанауатцине, которому пришлось погибнуть на погребальном костре, чтобы возродиться Тонатиу, богом солнца нынешней эпохи. В другом мифе тот же Нанауатцин, разбив камни, дает возможность маису выйти на поверхность земли, так что род людской получает пищу[109]. Если теперь проанализировать оба мифа, то получится следующее. Нанауатцин создает жизненную силу растений, так что они могут стать людям пищей. А после сбора урожая на земле остается мертвый растительный материал, который можно сжечь, а при его сожжении освобождается энергия, которая, как верили ацтеки, возвращается к Солнцу. Таким образом, становится понятным смысл ритуальных костров, которые для индейцев были средством возвратить жизненную энергию Солнцу и тем самым обеспечить будущие урожаи; это касалось и майя, которые тоже ассоциировали огонь с плодородием. Они применяли подсечно-огневую систему и знали, что на очищенной земле легче получить хороший урожай.
