Достоевскому мало всего этого, добрался и до родственников Тургенева: «А маменька его, чай, не раз порола этих Калинычей да Хорей (персонажи рассказа Тургенева — В. Б.) и драла с них по семи шкур. Да и сам-то он не отказался бы от этого удовольствия, только положение его не таково…». Ну вы подумайте! А если бы кто-то стал уверять, что Миронов не отказался бы от удовольствия содрать семь шкур с коммунистов или пенсионеров?

Правда, вечером 8 июня 1880 года после своей знаменитой Пушкинской речи Достоевский писал жене: «Все обнимали меня и целовали, все плакали от восторга. „Пророк! Пророк! Вы наш святой!“ — кричали в толпе. Тургенев, про которого я ввернул доброе слово, бросился меня обнимать со слезами: „Вы гений! Вы более, чем гений!“… Историческое событие!».

Замечательно. Однако, во-первых, и здесь речь о вспышке любви не Достоевского к Тургеневу («ввернул»), а скорее наоборот. Во-вторых, Достоевский потом уверял, что Тургеневу, который тоже произнёс тогда речь, аплодировали больше только потому, что он нанял хлопальщиков. Наконец, по свидетельству современника, писатели буквально на другой день случайно встретились у Никитских ворот и вдрызг разругались. Мириться времени не осталось: через полгода Достоевский умер.

Вот такая печальная картина. Жизнь-то штука сложная, в ней много всего, а Миронов как профессиональный лакировщик, ничего, кроме пылкой любви представить себе не может и под видом просвещения дурит людям головы. И что с него, бедолаги, взять, говорю? Но чего лезет туда, где ни уха, ни рыла не смыслит? Увы, всё это так.

Но Михалков-то! Его отец рассказывал: «Мои сыновья воспитывались средой искусства. Она формировала их мировоззрение и характер. В нашем доме бывали крупные художники, мастера слова, пианисты, артисты… Мои ребята с детства общались с пианистом Софроницким, Рихтером, артистом Москвиным, Алексеем Толстым, Эренбургом. Среда их воспитывала».

И дальше всю жизнь будущий нижегородский landlord Mihalkov жил в мире искусства — литературы, кино, театра. А по Чехову даже поставил фильм. И вот итог: ученик Софроницкого и Рихтера славит профессора Серебрякова, как человека дела и прогресса. Да ведь у Чехова это ясное воплощение бездарности и самовлюбленности, паразитизма и пошлости! Старый сухарь, учёная вобла двадцать пять лет пишет об искусстве, ничего не понимая в нём, говорит дядя Ваня, за счёт труда которого тот паразитирует. А в конце концов задумал продать имение, в котором на него работают другие. Да оно ещё и не ему принадлежит! Дядя Ваня не выдерживает такой наглости, хватает револьвер и палит в паразита: бах! — промах, бах — промах… Какая досада!

А тот, уезжая вскоре из имения, как ни в чём ни бывало наставляет остающихся работяг: «Дело надо делать, господа!». О, мог ли Чехов вообразить, что через сто с лишним лет клич этого персонажа подхватит воспитанник Алексея Толстого и Москвина и бросит всему народу. Думаю, Чехов дал бы дяде Ване возможность пальнуть третий раз и уже не в профессора…

^{И. Сталин}

Возвращаясь к образу Ленина, а затем Сталина, нельзя не вспомнить ещё раз Михалкова — как он начал о Столыпине, который-де находится в крайне неблагоприятном положении по сравнению с остальными одиннадцатью кандидатами. В чем дело? Да как же, говорит, нам в школе говорили и нём неправду, и это сказалось на восприятии образа, и вот мне предстоит преодолеть это и сказать всю правду, как есть. Как он сказал, мы видели.

Но действительно когда-то могли говорить в школе о Столыпине в какой-то мере упрощенно, схематично или даже неверно. Но это же было лет пятьдесят тому назад. А последние лет 15–20, как правильно заметил А. Ткачёв, его «подняли на щит», с ним носились, как с писаной торбой, поэт-орденоносец Кублановский совсем не одинок, объявляя его солнцем.

А что в эти же годы происходило с образом Ленина? Да не было такой мерзости, в которой его не обвинили бы на самом высоком уровне самыми мощными средствами пропаганды. И в этом принимали участие не только официальные СМИ, высокопоставленные чиновники, но и известнейшие писатели Так ваш Столыпин, Никита Сергеевич, находится в несравненно выигрышным положении, чем Ленин. Это признал бы даже профессор Серебряков.

Вот как и теперь организаторы телеигры просвещали народ о Ленине при обсуждении его кандидатуры по телевидению, а до этого — в интернете (скорей всего, это текст профессора Лаврова, автора книги о Ленине): «Кем был Ильич — гением? пророком? философом? учёным? резидентом? Наверное, всем понемногу». Хоть стой, хоть падай!.. Немного гений (процентов 8–9), немного пророк (5–6 %), немного учёный (3–4 %), немного глава правительства (8–9 %), немного немецкий шпиён (1–2 %)… Так в силах придумать только тот, о ком позволительно сказать в пушкинском духе:

Читаем дальше: «Ни одному фараону не снилось такое количество памятников». Верно. Но вот что интересно… Командируйте кого-нибудь из вашей компашки, кто помоложе, например, беглого коммуниста Ткачёва в Сталинград. Там в Городищенском районе 7 ноября 2006 года поставили памятник Ленину. И какой! Гранитный постамент весом в 12 с половиной тонн и само изваяние больше трех тонн, высота — 4 с половиной метра. Автор — скульптор В. Г. Фетисов. Или пусть Черномырдин сгоняет на лыжах в село Пономарёвка родной Оренбургской области — и там новый памятник Ленину! А то Глазунов как специалист сбегал бы в посёлок Макма Алтайского края — и там новый Ленин. Расспросили бы ходоки демократии, почему и как на свои трудовые люди вопреки начальству сооружают эти памятники. Ведь Николаю, Колчаку, Мазепе и Бандере ставят правители, а Ленину и Сталину — простые трудяги, народ. Чем объяснить? Загадка!