Те части тела Элис, которые оказались неповрежденными после инцидента, были окрашены различными оттенками серого и красного цветов. Неорганические трансплантанты, такие, как ее новые сердце и почки, выделялись ярко- серебристым цветом. Поврежденные части тела, которые не были удалены, — пурпурным, а те, что были пересажены, например, кости бедра, — черным. Те органы, над которыми еще предстояло работать, были окрашены ярко-желтым цветом.

Прежде чем получить диплом доктора биологии, Карл немало поднаторел в медицине и прекрасно знал, что несколько веков назад и десятой части проблем Элис хватило бы, чтобы отправить ее к праотцам. В женщине было так много чужеродного, что Карл даже представил себе шутку какого-нибудь доктора-острослова, что, мол, трансплантанты столь необычного пациента скоро отторгнут первородную ткань.

Ах, если бы он отправился в этот злополучный полет с настоящим пилотом… Если бы он пересел в другой «челнок»… Если бы…

— Лейтенант Стэнтон не виновен, — заявил адвокат Рог Дамеко.

Карл пригляделся к лицам присутствующих. Судья Томпсон оставался безучастным, тогда как один из его помощников сидел хмурый как туча, а другой нервно покусывал свои губы. Карл рассмотрел и обвинителя — молодую женщину; заявление защитника она встретила так, будто была уязвлена в лучших своих чувствах. Лица других членов суда лейтенант не стал рассматривать. Он и так уже понял, что все, буквально все видели в нем главного виновника происшедшей трагедии.

Предварительные слушания обещали затянуться на несколько дней, однако Рог Дамеко заверил Карла, что следующих слушаний не будет.

— Что ж, давайте выслушаем ваши аргументы, — дал слово адвокату судья Томпсон.

Рог Дамеко поднялся с места. Хоть адвокат получил лицензию лишь в прошлом году, Карл чувствовал себя рядом с ним довольно спокойно. Умный и рассудительный, Дамеко быстро завоевал симпатию у своего подопечного.

— То, что я намерен сказать суду, требует детального разбора, — начал Дамеко. — Однако я постараюсь изложить все достаточно кратко. Буду говорить прямо, господа: я искренне убежден, что мой подзащитный стал жертвой несчастного случая и ни в коем случае не проявил халатности и небрежности. Конечно, в моих руках нет веских доказательств его невиновности: отсутствуют показания «черного ящика». Однако я уверен, что и уважаемому суду не хватает материалов для доказательства вины моего подзащитного.

Адвокат замолчал. Непроницаемый судья крякнул и предложил продолжить.

— Хорошо, — Рог Дамеко глубоко вздохнул. — Во-первых, записывающее устройство каким-то образом было испорчено либо до, либо во время, либо после происшествия. Сам «черный ящик» не имел никаких признаков постороннего вмешательства, а при тщательном осмотре «челнока» не было найдено ни одного предмета, с помощью которого можно было бы вскрыть «ящик». Во-вторых, обе энергетические установки во время полета отказали, словно сговорившись, одна за другой, предположительно, из-за попадания микрометеоритов. У меня есть техническое заключение разработчиков «челнока», в котором указывается, что одновременный отказ установок и систем теплообмена представляется довольно фантастическим делом, но, тем не менее, вполне мог вызвать нарушение работы записывающего устройства, систем контроля, жизнеобеспечения и даже связи. В-третьих, ни один из опрошенных мною не мог допустить мысли, что кому-то взбредет в голову преднамеренно вести курс «челнока» на столкновение со станцией. Из того же опроса я сделал вывод, что мой подзащитный никогда не проявлял таких черт характера, как заторможенность, близкую к сонливости, или беспечность. Подытоживая, я хочу заявить, что невозможно представить себе ни мотивацию, ни намерений моего подзащитного, которые привели к данному происшествию. И потому я считаю, что мы имеем дело с несчастным случаем. Я уверен также, что иного доказать невозможно.

Конечно же, Стэнтону хотелось услышать из уст адвоката куда более веские доказательства, но на процессе торжествовала логика, игра ума, и лейтенант понимал, что беспардонное давление лишь повредит делу.

Над головой судьи на стене красовалась эмблема Международного Космического Агентства — орел, волк и медведь в обрамлении лучей восходящего солнца. Животные символизировали три сверхдержавы — Америку, Японско-Китайское Сообщество и Россию. В промежутках между животными были видны эмблемы военного флота, армии и авиации.

Лейтенант Карл Стэнтон работал под эгидой Агентства; и если суд признает его виновным, то придется сменить не только организацию, в которой он служил, но и весь образ жизни. Тогда придется стать гражданским ученым с меньшим жалованием и меньшими возможностями. Приютить его могла лишь Генеральная Космическая Корпорация, бедная организация, у которой надо месяцами клянчить деньги на исследования.

Карл Стэнтон чувствовал, что его судьба сейчас готовится совершить крутой поворот и, возможно, не в лучшую сторону.

Из-за отсутствия доказательств вины подсудимого у суда не было иного выбора, как оправдать лейтенанта Карла Стэнтона. В свою очередь, Карл от души поблагодарил адвоката Дамеко, спасшего ему не только карьеру, но и репутацию. Жизнь продолжалась.

К полудню следующего дня известие о решении суда облетело всю станцию, и Карл справедливо рассчитывал насладиться своим триумфом. Однако, если друзья и коллеги встретили вердикт суда с величайшим энтузиазмом, то этого нельзя было сказать о других жителях станции. Стэнтона повсюду окружали недомолвки, сплетни, шепоток за спиной и даже открытая неприязнь.

Когда-то давно, еще в детстве, лучшего друга Карла обвинили в краже. Доказательств не было, и парня не выгнали из школы, но репутация если не вора, то изгоя закрепилась за ним вплоть до выпускного класса. Параллель с той давней историей Карл находил в своей нынешней ситуации. Он уже подумывал о том, чтобы попытаться получить назначение в экипаж какого-нибудь научного судна, которые сотнями бороздят всю Солнечную систему. К концу дня эта идея полностью захватила Карла.

Однако, в конце концов, лейтенант Стэнтон решил все-таки не горячиться: время лечит и не такие раны. Рано или поздно память о печальном инциденте сотрется из сознания даже самых злопамятных людей.

Восприятие окружающего мира давалось Элис с великим трудом. Долгое время она улавливала лишь краткие обрывки разговоров, настолько краткие, что смысл сказанного совершенно ускользал от нее. Это походило на искажения во время приема далекой и слабой радиостанции, когда помехи заглушают львиную долю передачи и потому слышны и понятны лишь отдельные слова и фразы, никак между собой не связанные.

«…Осторожно с…» — шум. — «…функционирует лучше…» — помехи. — «…Думаете, она…»

— снова шум. — «…Запомните, что…»

Медленно, очень медленно шумы и помехи становились все короче и приглушеннее, а слова и фразы — понятнее и длиннее.

«…Вы меня слышите, Элис?..» — шум. — «…Сердечные сокращения стабилизируются, а кровяное давление в пределах…» — шум. — «…Сращивается хорошо, отторжения нет, но лучше бы…»

С каждым часом восприятие становилось четче и осмысленнее. Наконец, Элис стала вполне осознавать, где она находится и чего хотят снующие вокруг нее люди.

— Элис! Элис Нассэм! Вы меня слышите?

— спрашивал мужской голос.

— Взгляните на монитор, Томми. Думаю, что она уже способна нас слышать, — второй голос принадлежал женщине.

— Элис, вы на станции «Токиан». Совсем скоро вы поправитесь и встанете на ноги, — успокаивал мужчина.

Элис попыталась заговорить, но острая боль в горле превратила ее голос в хрип:

— Привет.

— Элис! — заволновался мужчина. — Так вы меня слышите? Только успокойтесь. Я знаю, что ваше горло еще немного побаливает, поэтому говорите как можно меньше.

Элис собралась с силами и произнесла намного отчетливее:

— Что случилось?