КЗ рухнул в воду первым. Ледяная вода обожгла. Тонкая корка льда пошла кусками. Через минуту все, кроме Эльхи, плескались в проруби. Когда они вылезли, Сыч ласково улыбнулся Эльхе:

– Не бойся, человек может все, что захочет.

– И по воде пройти аки посуху? – ехидно поинтересовалась Эльха.

Сыч вздохнул и сердито пошлепал по поверхности воды к противоположному краю. Ступив на лед, он повернулся и выжидающе посмотрел на Эльху. Та захлопнула разинутый рот, сердито зыркнула на глазеющих побратимов и, скинув рубаху, сиганула в прорубь.

К исходу зимы они научились чувствовать друг друга метров с трехсот. Угадывали все загадки и понимали друг друга, беседуя каждый на своем языке: Эльха на иврите, Конрад на немецком, Фил на английском, а Бьерн на норвежском. У Конрада по этому поводу имелась масса гипотез: начиная от взаимодействия электромагнитных полей мозга и кончая информационным полем Земли.

По весне из них поперло что-то первобытное, животное. Однажды поутру Сыч вывел их за ограду и, указав на лес, в котором только появились первые прогалины, сказал:

– Вот вам дом, обживите его, обратно жду на Красную горку, – и ушел в дом.

Они постояли, переглядываясь, потом припомнили: «Человек может все, что захочет» – и разошлись. Через пару дней КЗ, устраиваясь на ночлег под раскидистой сосной, почувствовал, как кто-то из побратимов приблизился к нему. Он подождал немного. Но тот, дав почувствовать свое присутствие, остановился. У КЗ екнуло. Он не торопясь выбрался со своего логовища и пошел в сторону зова. Эльха ждала его, сидя на поваленном дереве. Когда КЗ подошел вплотную, она поднялась ему навстречу, улыбнулась как хозяйка ночи и провела рукой по волосам. КЗ почувствовал, как кровь вскипела в жилах, а девушка скинула платье и потянула его рубашку. Похоже, за ту ночь они до основания растопили солидный сугроб, на который в нетерпении повалились. Утром Эльха ушла, улыбаясь, точно кошка, умявшая тазик сливок. А через неделю вернулась. И до самой Красной горки они расставались лишь на день-два. И, в отличие от той первой отлучки, после каждой последующей Эльха набрасывалась на него с какой-то первобытной жадностью. Но, когда они вернулись, все отступило и незаметно сошло на нет.

Летом Сыч обучал их воинской премудрости.

– Перун – бог воинов и все свои дары защитникам и заступникам земли Родовой вручил, посему прямая наша обязанность всему этому обучиться.

Конрад тут же оседлал своего конька и стал развивать теорию о возникновении Сычовых премудростей от безысходности.

– Нет, вы посмотрите, – горячился он, – со степи волны идут, сначала гунны, потом саксы, потом аланы, все этими местами прошли, да и других народов сотни, что мы не знаем. Кто из них исчез, кого следующая волна с места сдвинула. Саксов вон до Британских островов оттеснили, а славяне удержались. Хазар отбросили, половцев, печенегов, – перечислял он, старательно выговаривая имена народов, известных по зимним сказам старейшины Изяслава, – за счет чего? Вот ведь ответ – Собор Перуна. Создали генерацию воинов, способных малым числом держать степь.

По осени Сыч опять вывел их за ограду и указал в сторону леса:

– Пора вам молодших братьев искать.

Неделю КЗ бродил по укромным урочищам, прислушиваясь к глубинным ощущениям, и наконец однажды под утро он проснулся как от толчка. Где-то недалеко шла охота. Он вскочил на ноги и помчался сквозь лес. Вскоре он вылетел на пригорок и притормозил. Внизу, на небольшой прогалине, стояли друг против друга красавец лось и крупный, матерый волчара. КЗ захлестнула волна волчьих ощущений. Он на несколько секунд замер, привыкая к новому чувству единения с сильным, могучим зверем, а потом осторожно двинулся вперед, приближаясь к лосю. Волк почувствовал его. На несколько мгновений растерялся от неожиданности. И лось, угадав эту растерянность, прыгнул, загибая рога. Но КЗ оказался быстрее. И огромный, горделивый зверь рухнул рядом с волком с порванным человеческой рукой горлом. Напившись крови и наевшись до отвала сырого мяса, КЗ и волк посмотрели друг другу в глаза. КЗ поднялся и пошел к дедовой избе. Волк постоял немного, будто раздумывая, потом шумно выдохнул и скачками помчался догонять человека.

Они вернулись последними. Когда они на пару перемахнули ограду, от колодца поднялись лохматые и даже чем-то похожие Конрад и медведь. Ласка на плече Эльхи вскинула мордочку, в вышине послышался клекот сокола, а Бьерн, почесав лежащую у его ног крупную выдру, улыбнулся и сказал:

– Вот и Волк вернулся. Теперь все в сборе.

Утром Волк проснулся с ощущением близкого расставания. Чем бы там ни являлись эти вещие сны, волей Перуна, или самого Рода-прародителя, или, как считал Конрад, результатом работы глубинных слоев подсознания, но с тех пор как Волк научился обращаться к воле богов, они его ни разу не подвели. Волк полежал еще немного, приводя в порядок мысли и ощущения, потом встал и подошел к воротам.

За воротами его ждал Сыч. Даже волхв не смеет разомкнуть круг ограды, пока общающийся с богами не сделает это сам. Поглядев на Волка, он сразу все понял:

– Уходишь?

Волк склонился в глубоком поклоне:

– Благослови, мудрейший.

Сыч неторопливо подошел к идолу Перуна и провел сухими, узловатыми пальцами по грубо обозначенным рельефным рукам.

– Сядь.

Волк молча повиновался.

– Говори.

– Виделось мне: волк с кабаньим выводком схватился. Деревья и кусты поломаны, береза молодая соком истекла. Волк сильнее, весь выводок положил, но самый матерый кабан в бой не вступил. Издали посмотрел и ушел. – Волк напряженно смотрел на Сыча. – И ушел совсем не потому, что слабее, но вот почему, я не понял, мудрейший…

Сыч заглянул в зрачки ученика и покачал головой:

– Это он, отрок, – Сыч вынырнул из глубин Ивановой памяти, – тот, кто отмечен знаком Триглава.

– Я догадался, мудрейший, – сказал Волк. – Но почему он ушел?

– В этот раз боги дают вам только встречу. Поединок будет позже. Но будет обязательно. Ты не увидел – он ушел волчьей тропой, значит, ей он и вернется.

От ворот послышался шорох. Собеседники повернули головы. В воротах стоял старейшина Изяслав, а за ним маячили остальные. Старейшина, тяжело ступая, двинулся в глубь святилища, переводя с волхва на Волка вопросительный взгляд.

– Ты был прав, старый Медведь, – произнес Сыч. – Они уходят.

Волк удивленно уставился на них.

– Но ведь сон касался только меня? – сделал большие глаза Волк.

Волхв грустно улыбнулся:

– Этот да, но теперь каждый увидит свой сон. Пришло время отрокам уходить в мир, становиться воинами. Где бы вы теперь ни были – вы вместе, однако, держась за родительский подол, сильнее не станешь.

– Но я думал, что, выполнив предопределенное, вернусь, – горестно молвил Волк. – Мне же еще так много надо узнать!

Сыч грустно улыбнулся:

– Захочешь – узнаешь. – И, потрепав его по плечу, добавил: – Ты же теперь знаешь как…

– Ну, дети мои, – обратился он к остальным, – чей сегодня черед?

Вперед шагнул Бьерн. Волк посмотрел ему в глаза и еле слышно прошептал: «Хом-м». Выдра улыбнулся. Перед самой инициацией, буквально за неделю до того, как они отправились искать своих молодших, Волк и Выдра затеяли потасовку. Оба когда-то занимались борьбой и никак не могли понять, почему старшие не устраивают ничего подобного спаррингам. Вот они и начали возиться на дворе.

Волк пришел в себя, лежа на траве, прижатый к дерну телами старейшины и Конрада, а Бьерна держали остальные. Сыч стоял посредине и гневно взирал одновременно на обоих. Как это у него получалось, Волк не понял, однако позже научился подобному сам.

– Никогда, запомните, НИКОГДА вы не должны биться между собой.

Позже, когда они чинили разнесенную в щепки ограду, ладили новый сруб на колодец и перебирали выбитые венцы стены, Волк спросил у Бьерна:

– Слушай, а что ты чувствовал?

– Я не помню, – отозвался Выдра. – Конрад рассказывал, что я бормотал что-то вроде «Хом-м» и волосы стояли дыбом. – Он провел по свежезатянувшимся шрамам на левом плече и груди. – Говорят, ты меня чуть на куски не порвал.