— Возможно, вы знакомы с ним слишком долго и ему надоели ваши… прелести? — с видимым спокойствием возразила Элисия, хотя внутри у нее все заныло от отчаяния. Но она не собиралась показывать этой особе, что ее укус достиг цели.
— Надоели? Я ему надоела? — недоверчиво повторила Марианна. Она пришла в ярость от сознания правдивости этих слов. Но она не могла оставить без ответа замечание молодой, красивой женщины. — Да как ты смеешь… Ты, потаскуха! Неужели ты думаешь, что сможешь удержать такого мужчину, как Алекс? — Она смерила Элисию уничтожающим взглядом и оскорбительно рассмеялась. — Он вернется ко мне… Он всегда возвращается. И он все еще меня хочет, меня, а не тебя! Ты владеешь только его именем… но не его любовью.
Леди Вудли повернулась, чтобы выйти из комнаты. На губах ее играла торжествующая улыбка: ей удалось заронить зерно сомнения в душу леди Тривейн.
— Да, я владею титулом. Я ношу имя Алекса и буду носить его детей. Вы сказали, что я удержу лишь звание жены? Что ж, это звание отдает мне драгоценности, которые вы так жаждете, земли Уэстерли и высокое положение в обществе. Алекс женился на мне, и это навсегда. Да. Мои владения обширны, — проговорила ей вдогонку Элисия, остановив на полдороге к двери. — Вы обманываетесь, думая, что мне не удержать Алекса. Я удержу его самого, а не только его имя. Это вы, леди Вудли, остались ни с чем. Вам не принадлежит ничего из тех вещей, на которые вы с такой самонадеянностью претендовали: у вас нет ни Алекса, ни его титула, которого вы добивались. Я могла бы предостеречь вас, что цыплят по осени считают. Доброго вам вечера, леди Вудли. — И, надменно расправив плечи, Элисия выплыла из библиотеки мимо лишившейся дара речи вдовы, направляясь в гостиную, откуда доносились веселые мужские и женские голоса.
На обратном пути из Блэкмор-Холла карету подкинуло на очередном ухабе, и Элисию бросило на маркиза. Она отпрянула, словно обжегшись, и отодвинулась подальше на сиденье. Отвернувшись от его удивленного взгляда, она уставилась в окошко, пристально разглядывая царившую за ним темноту. Мысли ее снова и снова возвращались к колкостям леди Вудли, в голове звенел ее злобный смех. Неужели Алекс все-таки вернется к вдовице? Неужели он на самом деле просил ее руки и был отвергнут? Судя по сплетням, которые она невольно подслушала, он подобного предложения прелестной вдовушке не делал. Но если она сказала правду, то женитьба на Элисии действительно избавляла его от насмешек и прибавила весу в обществе. Алекс не должен узнать о том, что она в него влюблена… особенно теперь, когда оказалось, что его связь с леди Вудли еще далека до завершения.
Элисия покривила душой, заявив вдовице, что земли и богатство Алекса имеют для нее какое-то значение. С какой радостью терпела бы она нищету, лишь бы он ее любил! Что толку в роскошном доме, если она будет в одиночестве бродить по его залам и гостиным? Кто увидит ее в нарядах из шелка и атласа, увешанную драгоценностями с головы до пят? Не пустой титул ее тревожил, а пустота в сердце.
Она опрометчиво решила, что, будь у нее время, сумеет пробудить в Алексе любовь к себе. Возможно, такое могло бы случиться, не знай она о причине женитьбы маркиза на ней. Она поверила его словам в гостинице, что пришла пора ему жениться, а их брак убьет двух зайцев — сохранит ее репутацию и упорядочит его жизнь. «Ложь, одна ложь и только ложь», — безмолвно рыдало ее сердце. Теперь все рухнуло, теперь она знала, что в его жизни была другая женщина. О какой любви к Элисии может идти речь, когда на горизонте маячит зловещая фигура леди Вудли!
Обреченно вздохнув, она почти не прислушивалась к разговору между Алексом и Чарлзом. Их голоса воспринимались ею как монотонное жужжание, а взор был поглощен непроглядной чернотой ночи. Вдруг ей показалось, что где-то в море блеснула вспышка света, но тут же исчезла, и сколько Элисия ни напрягала глаза, больше она ее не увидела. Наверное, это был отблеск горящих внутри кареты светильников в окошках экипажа. Она уставилась на слабое отражение своего лица, пока в глазах не замерцали радужные круги Поплотнее запахнувшись в теплый, подбитый мехом плащ, Элисия с наслаждением ощутила нежное прикосновение меха к обнаженным плечам и разгоряченным щекам. Закрыв глаза, она погрузилась в грезы о том, что могло бы быть.
От скалы отделилась узкая полоска и бесшумно переместилась из темного укрытия на дорогу. Человек, неподвижный как статуя, проводил взглядом большую черную карету, мгновенно растаявшую во мраке. Звук копыт стих в отдалении, и снова воцарилась тишина.
Человек поглядел на море. Глаза его зорко всматривались в волны, пока не дождались тройной вспышки света Затем свет погас. Неизвестный перевел взгляд на прибрежные утесы, зная, что ответной вспышки полуприкрытого фонаря не увидит, хотя не сомневался, что из какого-то потайного местечка должны были подать сигнал кораблю в море. Теперь этот корабль направится к одной из бесчисленных бухточек. Если бы он не был знаком с этой местностью, он не смог бы обнаружить место, где такой кораблик сумел бы незаметно причалить и выгрузить контрабанду. Вся береговая линия Корнуолла была изрезана тайными бухточками и узкими, глубоко заходящими в сушу заливчиками, где можно было не один раз останавливаться, не привлекая нежелательного внимания, и без помех заниматься своими тайными делишками.
Дэвид Фрайдэи пересек дорогу, растреножил коня, оставленного им заранее среди скал, и легко вскочил на него, поворачивая в сторону, противоположную только что промчавшейся карете. Проехав несколько миль, Фрайдэи добрался до береговой излучины, образующей природную гавань с глубоким оврагом, по которому в нее вливалась струившаяся с пустошей речушка. По проходу, промытому ею в скалах, было легко пробираться как к дороге, так и к гребню утесов.
Дэвид спешился, оставив коня под прикрытием старых сосен, потихоньку спустился к краю оврага и осторожно перегнулся через край. Обутые в сапоги ноги искали упор среди скользких камней. Внезапно нога его соскользнула. Не удержавшись, он качнулся вперед и покатился на дно оврага. Приземлился Фрайдэи на небольшом каменном выступе, впрочем, достаточно широком, чтобы зацепиться, иначе падение закончилось бы смертью Тяжело дыша, он лежал не шевелясь, пытаясь прийти в себя одновременно прислушиваясь, не раздастся ли крик тревоги и шаги вслед за ним тех, кого встревожил внезапный шум. Но все было тихо, слышался лишь мерный шорох прибоя. Дэвид облегченно вздохнул. Должно быть, все отправились в устье заливчика выгружать доставленный товар. Шепот волн заглушил легкий шум его падения, а пост наверху, у дороги, находился слишком далеко, чтобы поднять тревогу.
Дэвид Фрайдэи оказался в очень выгодном для наблюдения месте и теперь воспользовался негаданной удачей. Ему отсюда была видна как на ладони вся гавань и очертания люгера — небольшого парусника, бросившего якорь за полосой прибоя. Маленькая шлюпка гребла к песчаному берегу, где ее встречали несколько человек.
Каменный выступ, на котором лежал Дэвид, нависал прямо над тропинкой. Да, этот насест как нельзя лучше подходил для наблюдения. Устроившись поудобнее, он стал ждать, когда на берегу покончат с разгрузкой и начнут подниматься на дорогу. Терпения ему было не занимать: требовалось поймать с поличным всю шайку контрабандистов. Тем более что его интересовали не столько они сами, разбойники, сколько тот, кто их нанял, человек, рисковавший их головами. Им приходилось то и дело переплывать пролив, патрулируемый флотом его величества и береговой охраной. Толпившиеся сейчас внизу люди были руками и ногами, а его интересовала голова — человек, благоденствующий на британской земле, главарь, который всем распоряжался, не марая своих белых, холеных рук, мозоли на которых могли быть только от пересчитывания золотых гиней. В каждом большом порту, в каждой рыбачьей деревушке или в маленьком поселке из трех домиков было по шайке контрабандистов. От Ромни-Марш до Йорка на всем побережье процветала контрабанда. Она была признанным местным промыслом. В этом краю отличным французским коньяком можно было насладиться и в придорожной таверне, и за обедом у викария, а душистый импортный чай подавали после полудня во всех элегантных гостиных почтенных, добропорядочных леди.
