– Думаю, ты не волновался.

– Волновался о чем?

– Один из моих гротесков вел себя странно. Я собиралась выбраться в город ночью, но до тебя я не дошла. Ты не думал, что что-то могло случиться?

На мгновение повисла тишина, пока он размышлял над этим.

– Нет. Думаю, ты собираешься сказать мне, что что-то случилось.

Я вытерла глаза. У меня не было сил на споры. Я рассказала ему обо всем произошедшем: странном поведении Фруктовой Летучей Мыши, видении, маминых воспоминаниях. Он так долго молчал после того, как я закончила рассказ, что я постучала по глазу котенка.

– Я здесь, – сказал он. – Нам повезло, что с тобой не случилось ничего непоправимого во время видения.

– Что думаешь насчет поведения Фруктовой Летучей Мыши? – спросила я.

– Кажется, он знает о тебе, – сказал Орма, – но я не понимаю, почему произошло это изменение. Джаннула видела тебя изначально.

– И она стала так сильна и восприимчива, что от нее было сложно избавиться, – сказала я. – Возможно, безопаснее запереть Фруктовую Летучую Мышь сейчас, пока я еще могу.

– Нет, нет, – сказал Орма. – Если он подчинится твоим просьбам, он может стать ресурсом, а не угрозой. На такое количество вопросов еще нет ответов. Почему ты его видишь? Как он видит тебя? Не теряй такую возможность. Ты можешь вызывать видения: поищи его.

Я пробежала пальцами по клавишам спинета. Последнее предложение было излишним, но и полностью избавиться от Фруктовой Летучей Мыши тоже казалось неправильным.

– Возможно, он найдет способ в конце концов поговорить с тобой, – сказал Орма.

– Или, возможно, я однажды поеду в Порфири, выслежу его и пожму ему руку, – сказала я, слегка улыбаясь. – Но только после визита Ардмагара Комонота. До этого я буду слишком занята. Виридиус ужасен, когда дело касается придумывания дел.

– Отличная идея, – сказал Орма, определенно полагая, что я говорю серьезно. – Я мог бы поехать с тобой. Порфирийский Библиагатон стоит увидеть.

Я широко улыбнулась при мысли о его одержимости библиотеками, и все еще улыбалась, когда заползла в кровать. Я не могла заснуть. В мыслях я путешествовала со своим дядей, встретила Фруктовую Летучую Мышь в настоящем мире и, наконец, получила несколько ответов.

Между поздним походом в постель и ранним подъемом я слишком мало спала. Я стоически выполнила свои обязанности, но Виридиус видел, что мне сложно.

– Я вычищу твои ручки, – сказал он, забирая перо из моей слабой руки. – Тебе нужно лечь на диван и поспать полчаса.

– Маэстро, уверяю вас, я… – Гигантский зевок прервал мой аргумент.

– Конечно, да. Но ты нам нужна со всеми своими способностями для Голубого салона сегодня вечером, и я не уверен, что ты внимательно слушала мою диктовку. – Он посмотрел на пергамент, где я записывала его композиторские идеи, пока он напевал их. Его брови опустились, и он стал слегка фиолетовым. – Ты записала три. Это гавот[14]. Танцоры будут спотыкаться друг о друга.

Я собиралась ответить ему, но уже добралась до дивана. Он затянул меня, и мое объяснение превратилось в сон, в котором святой Полипус танцевал гавот в три четверти с идеальной легкостью. Но у него было три ноги.

Этим вечером я прибыла в Голубой салон рано, в надежде, что смогу засвидетельствовать свое почтение, встретиться с протеже Виридиуса и уйти до того, как прибудет бо́льшая часть гостей. Я сразу поняла свою ошибку: Виридиус еще не пришел. Конечно, его не было, он появится позже, старый пижон. Я не получу похвалу за то, что пришла, если сбегу до его прибытия. Я только продлила свое ощущение неловкости.

Мне всегда были чужды вечеринки, еще до того, как я узнала, сколько всего нужно скрывать. Большие группы малознакомых людей заставляли меня сразу же замыкаться в себе. Я готовилась стоять одна в углу, запихивая масляные пирожные в рот весь вечер.

Даже Глиссельда еще не появилась. Вот как рано по глупости я пришла. Слуги зажигали свечи в подсвечниках и расправляли скатерти на столиках, бросая на меня любопытные взгляды. Я прошла в дальнюю часть салона, мимо обитых стульев официальной гостиной, к месту для танцев с паркетным полом. Музыкальные установки и стулья были свалены в углу. Я расставила их для квартета, надеясь, что делаю что-то полезное, а не из ряда вон выходящие.

Прибыли пять музыкантов – Гунтард, две скрипки, волынка и барабан, – и я поставила пятый стул. Они, казалось, были рады меня видеть и удивились тому, что учительница музыки расставляет стулья. Может, я смогу весь вечер стоять в углу, переворачивать страницы и приносить эль.

Вино то есть. Это дворец, а не «Солнечная обезьяна».

Придворные прибывали, разодетые в роскошные шелка и парчу. Я надела свое лучшее платье, из темно-голубой каламанко[15] с неброской вышивкой по краям, но то, что считалось роскошью в городе, здесь было лохмотьями. Я прижалась к стене и надеялась, что никто не заговорит со мной. Я знала некоторых из этих придворных: дворец нанимал профессиональных музыкантов, таких как Гунтард и его группа, но многие молодые джентльмены любили заниматься музыкой. Они обычно присоединялись к хору, а вот тот светловолосый самсамиец напротив меня играл на виоле да гамба[16].

Его звали Джозеф, граф Апсига. Он заметил мой взгляд и пробежал рукой по волосам цвета пшеницы, словно красуясь. Я отвернулась.

Самсамийцы славятся своей аскетичностью, но даже они затмевали меня. Их торговцы носили в городе коричневый, придворные – дорогой черный, умудряясь быть одновременно строгими и элегантными. Еще самсамийцы отдавали предпочтение крупным кружевным рукавам, выглядывающим из-под манжет, и твердым белым воротничкам. Мы, гореддийцы, не умели так хорошо распознавать дорогие ткани.

Придворные Ниниса, в отличие от самсамийцев, пытались сочетать в своем облачении все цвета и украшения – вышивку и ленты, разноцветные штаны и яркий шелк, выглядывающий из прорезей в рукавах. Их страна находилась далеко на мрачном юге, там почти не было ярких цветов, кроме тех, что они носили на себе.

Я заметила в толпе нинианскую острую шапочку ярко-зеленого цвета на пожилой леди. На носу у нее были очки с толстыми стеклами, из-за чего ее глаза казались выпученными, а сама она – раздраженной. Глубокие морщины у широкого рта делали ее похожей на огромную осуждающую жабу.

Еще она напоминала мисс Суетливость, старая бедняжка.

Нет, это точно была мисс Суетливость. Этот сердитый взгляд не мог принадлежать никому другому. Мое сердце застряло в горле. Мне придется все же съездить в Порфири. Один из моих гротесков стоял прямо посреди комнаты!

Мисс Суетливость со своим маленьким ростом затерялась в роще придворных дам, но несколько мгновений спустя появилась рядом с рыжим придворным из Ниниса. Я начала пробираться к ней.

Но далеко мне уйти не удалось, потому что в этот самый момент прибыли вместе принцесса Глиссельда и принц Люсиан. Толпа расступилась перед ними, образовав широкий проход, и я не посмела пересечь его. Принцесса светилась золотым и белым, парча платья была украшена мелким жемчугом. Она сияла, рассматривая окружающих, затем позволила придворному-нининцу проводить ее на свое место. Принц Люсиан в красном камзоле королевской стражи не позволил себе расслабиться, пока обожающий взгляд толпы не проводил его кузину в другой конец зала.

Принцесса Глиссельда заняла диван полуночного синего цвета, где не смел сидеть никто другой, и начала болтать со всеми вместе и с каждым по отдельности. Люсиан Киггз не садился. Он стоял чуть в стороне, осматривая комнату. Казалось, он никогда не забывал о долге. В соседней комнате музыканты наконец заиграли не лишенную приятности сарабанду[17]. Я искала мисс Суетливость, но она исчезла.