— Ага, снова честная драка, — удовлетворенно констатировал Чои. Он вытер руки о штаны и вышел в самый центр коридора, чтобы нападающие не могли его обойти.

— В чем дело? — спросил Бергрен, бросив быстрый взгляд на два лежащих на полу трупа.

— Твои слизняки не сгодились бы Бун и в подметки, — спокойно и твердо ответил Чои. — Но она мертва, а ты почему-то жив. Мне кажется, это несправедливо.

Единственный оставшийся в живых из первых троих повернулся к Бергрену.

— Ларсон приказал нам задать трепку этому парню, который забыл о субординации, но мы к нему и подойти не успели, он сам бросился, как бешеный.

— А я и есть бешеный, ты, засранец, — Чои двинулся на него, и все трое охранников сделали шаг назад.

— Трусы, — засмеялся Чои. — Моя Бун погибла ради ублюдка профессора и кучки трусов. Разве это правильно, что скажете?

— Но ее смерть была ненапрасна, — возразил Бергрен. — К счастью, профессору удалось сохранить ее прекрасную кожу и тело от кислоты, и ее еще можно использовать.

Удивленный Чои, пытаясь понять смысл сказанного, немного расслабился.

— Использовать? Что за…

Он не успел продолжить, Бергрен вскинул сеткомет Тазера и выстрелил.

Чои не успел среагировать, парализующие иглы сетки Тазера вонзились в его тело и мгновенно начали действовать, сетка словно налилась свинцовой тяжестью. Чои упал на одно колено.

Ему удалось высвободить руки, но, прежде чем он успел сорвать с себя сетку, его ноги подкосились и он тяжело рухнул на пол.

Чои хотел продолжать борьбу, но тело, опутанное сеткой, предназначенной для в двадцать раз более сильных чужих, не слушалось, и он только неподвижно лежал на полу.

Бергрен повернулся к одному из охранников и указал на лежащие на полу тела:

— Посмотри, можно ли что-то сделать для Павина и Томаса, если, конечно, еще не поздно.

Он склонился над Чои, подав второму знак, чтобы тот помог.

— Убью, — с трудом выдавил Чои. Перед глазами у него все кружилось, он чувствовал, что теряет сознание.

Бергрен рассмеялся:

— Помечтай, помечтай, вояка. Когда ты увидишь, с кем тебе придется иметь дело, сам позовешь меня, чтобы я спас твою драную шкуру.

Последнее, что услышал Чои, перед тем как его поглотила тьма, был смех Бергрена.

Джойстик села и глубоко вдохнула, стараясь набрать в легкие побольше воздуха. Пот стекал со лба и заливал глаза, каждая пора тела излучала жар, ее тепла хватило бы, чтобы нагреть по меньшей мере половину базы.

— Теперь можно и умереть, — чуть слышно прошептала она и упала на Хэнка, но тут же скатилась с его потной, тяжело дышащей груди. Лежа на спине на измятых, влажных простынях, она смотрела на облицованный плитками потолок спальни Хэнка, стараясь удержать это ощущение тепла до следующего раза, когда придется выходить из заморозки.

— Ну как, жива? — спросил Хэнк, касаясь ее руки Джойстик рассмеялась:

— Вполне. Даже не верится, что Земля так далеко. — Она сделала еще один глубокий вдох и, с усилием приподнявшись на локте, пристально посмотрела на Хэнка.

Его лицо раскраснелось, и сейчас он выглядел этаким здоровяком, каких редко встретишь среди бледных работников космических станций. Его густые темно-каштановые волосы слиплись от пота, а судя по мускулам груди, он регулярно занимался тяжелой атлетикой. Ей нравилось прикасаться к его белой коже так резко выделяющейся на фоне ее черной. Как если бы между ними была невидимая черта, и это давало ей чувство дополнительной безопасности. Эта черта отгораживала его, да и всех остальных, от ее внутреннего «я».

Но сейчас Джойстик радовало его присутствие рядом и она не хотела никаких границ между ними.

Она погладила его гладкую грудь:

— А ты как себя чувствуешь?

— Очень, очень рад, что ты снова здесь.

— Думал, я уже не вернусь, а? — Она провела пальцем по его руке.

— Да, я думал, что ты останешься на Земле или пойдешь на ближние рейсы и мы уже не встретимся.

— Не могу сказать, что я об этом не думала. Но за этот рейс я получу столько, что как раз хватит заплатить за учебу детей.

Хэнк понимающе кивнул и, не глядя на нее, тихо сказал:

— Только будь осторожна.

— Почему? — спросила она. — Что здесь происходит?

Он взглянул на нее, и Джойстик поняла, что сказала лишнее, в его глазах она прочла безмолвный приказ «Молчи». Вслух, лишь слегка замешкавшись, он со смехом ответил:

— Да что здесь может происходить? Каждый день одно и то же, впрочем, я особенно и не обращаю внимания. — Он погладил ее бедро, и его рука скользнула выше. Улыбнувшись, он предложил: — Как насчет Горячего душа для двоих?

Джойстик сжала его руку ногами, но тут же спихнула его с кровати.

— Лучше начнем с холодного.

— Идет.

Обмениваясь ничего не значащими замечаниями, они отправились в ванную и встали вдвоем под душ.

Только тогда Хэнк еле слышно прошептал:

— Здесь нужно держать ухо востро. У профессора и его пса Ларсона повсюду камеры — на каждую из тех, что на виду, приходится десяток скрытых. Джойстик передернуло от одной мысли о том, что профессор с Ларсоном могли видеть их с Хэнком в постели. Неужели они все видели и слышали, каждый шепот, каждый звук?

Хэнк развернул ее кругом и принялся медленно намыливать ей спину. От его прикосновений неприятные мысли о профессоре немного отступили.

— Это правда, — шепнул он ей в ухо и, намыливая ей ноги, вслух произнес: — Ноги у тебя что надо.

Джойстик было приятно, но, когда она вспомнила, что за ними, возможно, кто-то наблюдает, удовольствие пропало. Несмотря на горячую воду и мыло, она чувствовала себя покрытой грязью.

Она повернулась к Хэнку и, притянув его к себе, словно в медленном танце, шепотом спросила:

— Так что же здесь происходит?

Хэнк, не переставая намыливать ее спину, ответил:

— Два года назад здесь было больше полутора тысяч человек: ученых, техников, рабочих и еще сорок десантников. Теперь, если устроить перепись, не наберется и тысячи четырехсот человек. От десантников осталась только половина. Люди куда-то исчезают: то несчастный случай, то просто, без всякой причины. Десантников все время отправляют на задания в муравейник, и все время кто-то из них не возвращается.

— Ты шутишь? — прошептала она, но он отрицательно покачал головой. Джойстик знала, что Хэнк не шутит, но не могла заставить себя поверить его слова?

Исчезновение такого количества людей на замкнуто станции было невероятным.

— Хотелось бы мне, чтобы это было шуткой, — шепнул Хэнк, поворачивая ее спиной под душ. Профессор превратился в какого-то злого божка, а его служба безопасности намного сильнее десантников — я слышал, что их уже больше сотни.

— Сто человек из тысячи четырехсот. С ума сойти. Зачем профессору держать сотню охранников на изолированной станции в глубоком космосе? Бред какой-то.

— Точно, — подтвердил Хэнк. — И любой, кто скажет что-то против профессора, Ларсона или даже Бергрена, моментально исчезает. И те, кто интересуется куда они исчезли, тоже исчезают.

Джойстик покачала головой:

— Но ведь это надо остановить.

Хэнк немного помолчал, подставляя свое тело под струи воды, и наконец спросил:

— А на земле или в ZСТ кто-нибудь хотя бы упоминал о названии проекта, над которым здесь работают?

— Ни слова. Мне запретили даже говорить о том что я лечу за пределы Солнечной системы, пока мы не вышли в открытый космос и не приготовились к заморозке. Я даже не была уверена в том, что мы отправляемся именно сюда, пока мы не отошли достаточно далеко от Земли. Мне сказали только, что рейс в дальний космос. А потом вдруг выяснилось, что я должна только доставить на Харон одного человека, а потом забрать его назад. И все это совершенно секретно.

— В этом все и дело, — сказал Хэнк. — Мы чертовски далеко от Земли, поэтому не можем ничего предпринять. Те редкие корабли, которые доставляют продукты и оборудование, оцепляют так плотно, что и муха не пролетит без ведома Ларсона и профессора.