На этой неделе у меня уже состоялась продолжительная беседа с корпоративным психологом, которая корректировала мое отношение к жизни. Мадам, по-доброму скалясь акульей улыбкой – у нее точно было 64 зуба, посоветовала мне быть более агрессивным потребителем, не отказываясь от кредита под залог внутренних органов – приверженность сотрудника рыночной «свободе» оценивается по баллам, которые он накопил в глобальной базе активных покупателей. Психологиня намекнула, что иметь только аттестат «молодого яппи» в моем возрасте уже несолидно. Спросила несколько раз, почему тяну с дальнейшей сертификацией? Отчего не стремлюсь получить сертификат «европейского профессионала»? Да, у меня давно лежит в ящике стола длинный список вопросов для получения сего сертификата. А там есть и такие вопросы: «Испытываете ли вы стыд за вашего деда, служившего в Красной Армии?» Если не испытываешь, то минус десять баллов…

Так, в «Гей-энд-хетеробук» я запустил вместо себя бота с умственными способностями не ниже, чем у среднего офисного работника. Может просматривать популярные видеоклипы, копипастить сообщения об очередной перемене пола и внешности Сеней Общак и высмеивать «быдло» (тех, что не попали в «сертифицированные европейцы», потому что гордятся Девятым Мая и Гагариным и хотят делать на заводах ракеты, вместо того чтобы продавать интракорпоральные гаджеты или собственную печень). А на корпоратив мне, пожалуй, надо сгонять. Я зашатался, мой статус неустойчив, возможно, под меня копают, да вот еще стычка с охранником добавилась. Деятельным участием в вечеринке засвидетельствую свою «индивидуальность» (так называется копошение на корпоративной тусовке) и психолог добавит мне несколько баллов. Пригодятся, когда HR-менеджер будет готовить очередное «жертвоприношение» и оценивать список кандидатов на увольнение. Происходит корпоратив в «уютном отеле на лоне природы» – судя по номеру дистрикта, это бывшая Ленинградская область. Близнецам, по сути, все равно, где баловаться со своими гаджетами, а там хоть свежий воздух будет – этот дистрикт давно опустел. Предприятия упали еще при первом «гайдаровом» нашествии капитализма, а «новая экономика» в виде разного типа торговли телом и дешевого аутсорсинга там не прижилась – люди предпочли вымереть.

Фирма делает подарки только престарелым сотрудникам, согласившимся на эвтаназию вместо выхода на пенсию, однако цена у этой поездки не запредельная, а доехать можно за пару часов. Покручусь еще часок среди «своих» и все, отбыл номер. Самое главное – там же снег есть, который здесь вытравливают химикатами. Намажем лыжи и вперед.

А, ладно, пошлю подтверждение…

Двинулись далеко не с утра – пришлось еще выдержать обстрел подушками, который устроили сынки, не желающие вставать, и длительные поиски двух носков и одного ботинка. Едва не напялил – в силу условного рыночного рефлекса – рекламную куртку «от Pear». Успел все же сообразить, что этак будет зябко в условиях русской зимы, да и неохота передавать все время данные о своем местоположении на СУЧ-2.

Рассекали сперва по скайвею «city highs», идущему на высоте триста метров мимо небоскребов питерской лагуны над ее волнами, лениво-голубыми и несколько соплевидными (благодаря поверхностно-активным веществам). Потом, съехав около памятника «мученикам рыночных реформ», где в стиле спагетти сплетены Чубайс, Кох, Гайдар и прочие «борцы за освобождение денег от тоталитарного гнета», по наноплантовой трассе «go west». Здесь плата за проезд уже снималась не автоматически, а каждые пять километров изволь вложить кредитку в ротик роботу-шлагбауму. Наноплант (тм), который был в свое время разрекламирован как саморастущий и самопрограммирующий материал, оказалось, страдает своими наноплантовыми болезнями, наносклерозом и нанопоносом. Лечит его все та же заморская фирма, которая его придумала на беду всему миру – а деньги на лечение ездокам отстегивать. Перед съездом на областную трассу неподалеку от Лайдонера (это бывший Ямбург-Кингисепп, переназванный в честь эстонского генерала, который бил красных при помощи белых русских, а затем уморил и белых благодетелей) я благоразумно решил подзаправиться. Ребятишки побежали в сортир, а затем в кафешку за пищящими по последней моде снэксами.

Заправившись, я тоже зашел в кафе – типичная для заправок BP франшиза Road Cowboy. Из местных видно было только пару дядек бандюковатой наружности, пару дам развратного вида, пяток типов в бейсболках и клетчатых рубахах – вероятно, прибалты и ляхи, перегоняющие натовские грузы на Дальний Восток.

Мои парни уже расположились за столом, снэксы распихали по карманам и теперь активно жевали светящуюся тянучку, которая смеялась и лопотала, как живая, на кантонском диалекте китайского языка.

– Слушайте – это «гэ» нельзя брать в рот. От него моча становится синей, а кака – зеленой.

– Он нам запрещает, – Натик показал на меня пальцем. – Мам так и говорила, что он нам все будет запрещать, потому что он – коммуняка.

«Он»? Да, хорошо хоть не «оно».

– Ладно, пускай надувает щеки, – благодушно отозвался Максик. – Денек потерпим. Да и зеленая кака – круто. Порисуем. Сол Мешигенер на такой живописи миллионы заработал.

– Мешигенер себя как-нибудь отклонирует, а у вас из-за этой дряни собственных детей не будет.

– А оно нам надо? – стал философствовать Макс. – Я такого, как Нат, не хочу. Наглого и тупого.

– У Макса точно детей не будет, потому что ему нравятся мужчины, – хихикнул Натик в ответном слове.

У меня испарина поползла по спине.

– Уже? То есть, какие еще мужчины?

– Например, Брэд Питт из «Генерал Паттон: покоритель Берлина».

Немного полегчало.

– Это все – бред. Никакой Паттон не покорял Берлин, русские его брали, ваш прадед Царегородский Василий в том числе.

– Что никого не интересует, забудь. Теперь Берлин будет брать Брэд Питт, который Паттон, – внушил Макс.

– Ты – отсталый, – контратаковал меня Нат. – Мама говорит, что ты – лузер.

– Почему это я лузер? У меня, между прочим, работа есть – в мультинационале, понимаешь.

– И сколько ты там работаешь?

– Пятнадцать лет.

– Скоро выгонят, потому что ты не растешь и на твое место претендуют молодые, – умудренно молвил Макс.

Черт, нынешние парни в десять лет знают все то же, что и потертые дядьки.

– А что ты до того делал, как стал работать на «Pear»? Тебе ведь уже за сорок, в носу волосы седые, которые, кстати, надо стричь машинкой, так по телеку говорят, – Нат посмотрел хитрым глазом.

– Ходил в детсад, тогда такие еще были, в школу, в армию, в институт, некоторых еще бесплатно учили, потом КОТ, то есть «кризис обрушения техносферы», это когда советское наследие совсем состарилось, я всякой всячиной занимался, а затем уже в «Pear» попал.

– Всякой всячиной? – недоверчиво протянул Натик. – Ты о чем, папаша?

– Рэкет, – подсказал Макс. – Наверное, и модельными наркотиками приторговывал, от которых человек становится маньяком и про него в Голливуде фильм снимают.

– Значит, наш предок уже не додик какой-нибудь, этим можно и похвастаться, – одобрил Нат.

И тут мое внимание привлек тип, вышедший из подкатившего к заправке сферического «Доджболла». Не вроде бизнесмена, а скорее артист из шоу. Выбеленное лицо, на котором словно наклеенная бородка, аккуратная и кучерявенькая, напоминающая кое-что расположенное у проституток пониже пупа, ярко-красные надутые коллагеном губы, штанцы в обтяжку. Кажется, это тот, который выступал за перенос памятников советским воинам из города на свалку.

Артист подошел к стойке, демонстративно заглянул в декольте одной из развратных дам и что-то там лизнул, вызвав у нее притворное смущение, шлепнул по заднице водилу-прибалта, спровоцировав здоровое ржание у товарищей пострадавшего.

Пялиться на этого чмура не стоило, чтобы не привлечь его внимание, так что я отвернулся.

– Он – прикольный, – протянул Макс.

– Не то что папа, – поддержал Нат.