Оба уныло поплелись вон, поддерживая друг друга под руки. Слишком толстый и слишком тонкий еле переставляли непослушные ноги. Много страданий доставляет наука!
…А Филипп Иванович с Герасимом Ильичом Масловским пришли на квартиру.
Повесили головные уборы на вешалку. Встретились глазами. Посмотрели. И вдруг рывком обняли друг друга.
Потом Герасим Ильич спросил:
— Ну как? Все сдали?
— Сдал. Сказали — скоро разберут.
— Будем ждать.
— Ждать.
— Ждать и надеяться!
Глава шестнадцатая
Перевертни, путаные карты и новое поприще Карлюка
А дальше пошли интересные события — и печальные и веселые.
Ираклий Кирьянович заболел расстройством нервной системы и несколько дней не выходил на работу. Карп Степаныч хотя и похудел малость, но искал выхода из создавшегося положения. Думал.
Так прошло два месяца.
И вот однажды Карп Степаныч получил записку от Чернохарова. Эту записку он немедленно подшил в «Личное дело». А написано в ней было так:
«Возвратился из Москвы Столбоверстов. Сегодня вечером он будет у меня. Приходите. Дело серьезное. Жду в десять.
Ч.»
Карп Степаныч пришел ровно в десять, почти одновременно со Столбоверстовым.
— Приветствую вас, дорогие мои! Приветствую! — встретил их хозяин.
Они сели за стол, за чашку чая. Чернохаров начал:
— Мы с удовольствием послушаем сообщение… Гм… Надеюсь, будем откровенны. Гм…
— Что думает Москва? — спросил Карп Степаныч.
— Да. Москва думает, — в задумчивости пробубнил Столбоверстов, помешивая ложкой в стакане. — Главные устой сельскохозяйственной науки пересмотрены… Вильямс ошибался. Следовательно, ошибались и мы. Травы — под сомнением. Упор на паропропашные севообороты.
— Значит, признавать ошибку? — поспешно спросил Карлюк.
— Нельзя, — категорически заявил Чернохаров.
— Но и в бездействии быть невозможно. Нужно принять меры, — возразил Столбоверстов.
— И что же вы думаете практически? — спросил ободренный Карлюк.
Столбоверстов ответил:
— Думаю, пока не получены указания сверху, мы уже должны…
— Перехватить? — спросил Карлюк.
— Не перехватить, а перестроиться, то есть…
— Вот именно. Как бы «не перехватить»… лишнего Гм… — перебил его Чернохаров. — Как бы не попутать карты… Гм…
— А что бы вы предложили? — спросил Столбоверстов.
— Надо выступить в печати.
— Именно так. Выступить, пока не перехватил Масловский.
— И ликвидировать полностью все травы при институте. Все! Гм… — дополнил свою рекомендацию Чернохаров.
Все трое согласились в концу беседы: надо выступить в печати и ликвидировать травы на всех полях института. Так они и перестроили свои многолетние убеждения за один вечер. И сразу же приступили к коллективному сочинению статьи для областной газеты.
Через две недели в газете появилась подвальная статья «Система земледелия на черноземах» за подписью трех: Чернохарова, Столбоверстова и Карлюка. В этой статье обстоятельно доказывалось на материалах института, что единственно правильная система земледелия — паровая, что, по многолетним данным, травы себя не оправдали, что даже трехполка лучше травопольной системы, что травы должны быть изгнаны повсюду, что профессор Плевелухин прав, ратуя за паропропашную систему земледелия. В статье ученые писали: «Честно заявляем, что учение Вильямса тормозило практику». Получилась очень сильная статья! Смелая, обстоятельная, вполне соответствующая ветру, подувшему с высокогорных вершин науки. Ясно, направление изменилось.
Но внешне Столбоверстову измениться уже не удалось. В свое время он стриг голову «под Менделя», потом расчесывал «под Лысенко», теперь он очень желал бы иметь прическу «под Мальцева», но… был уже лысоват, с редкими торчащими шипиками. Впрочем, это и не так уж важно. Важно внутреннее убеждение. Важно то, что Столбоверстов всегда был хозяином своего слова: дал слово — и взял его обратно.
Карлюк энергично перестраивал тематику своего учреждения.
Чернохаров упорно говорил студентам:
— Думать надо, товарищи!.. Гм… Думать. И тогда Гм… Собственные ошибки вы сможете использовать на пользу народа. Гм… Думать и думать.
Триумвират ученых перестроился коренным образом. Травы уничтожались безжалостно. Срочно закладывались опыты для подтверждения пропашной системы, откапывались из архивов данные старых опытных станций, выбирались нужные для перестройки материалы и обобщались. Карлюк денно и нощно сидел над бумагами (к чему у него был выдающийся талант). Кажется, он уже решил изменить тему будущей диссертации согласно моменту. Все шло хорошо и быстро. Думалось, все карты разложены правильно.
Но произошла неприятность.
Егоров у себя в колхозе прочитал в областной газете статью «могучей тройки». Он вскипел, побежал к Николаю Петровичу Галкину и, сунув ему газету, закричал:
— Перевертни! Блудословы! Они снова будут «руководить» сельским хозяйством! К черту! Не могу!
— А ты утихомирься. Подумай. И напиши свою статью, — советовал Николай Петрович.
Дома повторилось то же самое. Только те же слова Егоров говорил жене Любе. Та успокаивала:
— Ну что тебе все надо? Что ты — хочешь вмешиваться в дела области?
— Хочу! Буду! Не могу молчать!
Ночью Филипп Иванович ворочался с боку на бок, кряхтел, что-то шептал и никак не мог уснуть. Тихонько встал, взял лампу, бумагу и чернила и ушел в клеть. Там он зажег огонь и стал писать.
Любовь Ивановна все это слышала, тихонько выходила во двор, видела огонь в клети и, вздыхая, шептала:
— Вот уж неугомонный. И так всю жизнь.
Филипп Иванович написал в газету такое письмо.
«Ответ Чернохарову и Столбоверстову.
Открытое письмо.
Недавно я прочел вашу статью „Система земледелия на черноземах“. В этой статье вы признаете единственно правильной системой паровую, даже трехполье. Вначале замечу: а все-таки травы мы сеять будем, но там, где они растут. Вы же размахнулись уничтожить травы под корень. Неужели это писали вы, Чернохаров? Ученому Столбоверстову все это не страшно подписать, он уже третий раз меняет „убеждения“. Но вы-то, вы, опубликовавший в той же газете год тому назад статью о „единственно правильной травопольной системе земледелия“, неужели считаете за дураков всех тружеников сельского хозяйства и специалистов сельского хозяйства?
Вы были ярым „травопольщиком“ всю свою сознательную „научную“ жизнь. А теперь отреклись от того самого евангелия, которое сами же создали для нас, и строго наказывали нас за „неверие“. Может быть, вы не подумали о том, сколько стоила ваша защита докторской диссертации и вся работа научно-исследовательского института? Нет, вы отлично знаете, что три миллиона в год затрачивал институт по вашим темам, а за пятнадцать лет это сорок пять миллионов! А что из этого получилось? Пшик! Чьи это деньги? Народные, деньги рабочих и колхозников. Почему вы не сказали раньше о том, что травы якобы не оправдали себя и у вас? Почему годами жили, присосавшись к теме, наплодивши „ученых“, подобных Карлюку, зная, что ничего не выходит из исследований? Разве вы не знали, что несколько выпусков студентов сельскохозяйственных вузов воспитаны на данных вашего института, что студенты выходили с „единственно правильной“ системой в голове и оказались теперь опустошенными, встречая на полях колхозов противоречие всему тому, чему их учили? И вы не посмеете ответить. Вам нечего ответить. Отвечу я, бывший когда-то вашим студентом.
Все это потому, что вы потеряли чувство гражданского долга, чувство чести. А теперь срочно „перестроили“ научные „убеждения“. Не было у вас никаких убеждений, нет их у вас и не будет в будущем, ибо вся ваша жизнь „большого“ ученого — это жизнь подхалима, замаскировавшегося цитатами, чужими обобщениями и чужими же исследованиями.
Вы не поняли, что после вашей последней статьи вы оказались голым. Голый человек на вышке науки! Слезайте, голый человек! Если этого не случится, то вы придумаете еще какой-нибудь новый шаблон в земледелии, у вас будет новая маска и вы во что-то оденетесь, присосетесь, чего доброго, к Мальцеву при помощи опытного в этих делах Столбоверстова и „талантливого“ ученика Карлюка.
Ф. Егоров».
