— Не спрашивайте! Это Арнткотт?

— Да.

— Черт знает что за история с этим Сильвером! Великолепная была лошадь, — заявил Снелл. — Если бы наши заработки не были такими мизерными, я бы ставил на нее каждый раз, когда заходил на почту. Однако в моем кармане не так-то часто заводится свободных полкроны… Представляю как переживает Джон Гейл!

— Тренер?

— Да. Симпатичный малый, но немного излишне оптимистичен. Тренировал лошадей для герцога Мидхэмптона, пока у того не наступила полоса невезения. Года три назад приобрел старые Арнткоттские конюшни. Женился на Дафнии Прентис.

— На актрисе?

— Одно название. Она совершенно не умела играть, только пела прилично, да строила глазки. Говорят, что после свадьбы они живут очень счастливо.

— Гейл преуспевает?

— Возможно, когда-нибудь и будет.

— Он в какой-то мере может быть заинтересован в смерти Сильвера?

— Послушайте, Красавчик! — воскликнул с негодованием Снелл, забывая, что прозвище суперинтенданта употреблялось только в его отсутствии, — он в такой же мере в этом заинтересован, как мы в том, чтобы нам прекратили платить наше жалование. Для Джона Гейла это настоящая трагедия, я заранее могу за это поручиться. Вот что скажу я вам, я тут имел разговор со своим приятелем из «Ипподрома», он знаком с тем человеком, который находится с Гейлом в Арнткотте. Поразительно, как много известно всем этим информаторам… Как мы едем, поездом или?..

— Через двадцать минут я буду внизу в своей машине.

— Хорошо… Такой уж я везучий, что еду на машине за город в такой день, когда не видно собственной руки перед самым носом. — Есть для меня особые поручения?

— Нет.

— Как посмотрю, начальство мне подарило внеочередной отпуск. Или это медовый месяц?

Он подошел к двери, поколебался, потом оглянулся через плечо:

— Скажу вам одну вещь, супер.

Роджер согнал с лица улыбку.

— Да?

— Если я прав в отношении Шустринга, то он принадлежит Лайонелу Фолею, единственному сыну покойного лорда Фолея и леди Фолей, которая до сих пор живет и здравствует. Нет никакой необходимости вдаваться в подробности довольно сложной семейной жизни покойного лорда. Одно несомненно: его жена всегда люто ненавидела скачки лошадей, и если только ее сынок надумал пойти по папиным следам, она перевернет небо и землю! Я знаю ее милость по прежним дням. Ее обычно называли «Громом и молнией». Однажды она принялась пилить своего супруга на скачках перед самой Королевской ложей. Совершенно ненормальная женщина во всех отношениях, она теряет над собой всякую власть, коль скоро дело касается лошадей. Оно и понятно: ее супруг просадил на них все, кроме своего родового особняка.

— Насколько все это серьезно?

— Серьезнее не придумаешь. Любой человек, причастный к скачкам, должен знать об этих вещах…

Немного помолчав, Снелл добавил:

— Я посмотрю, что мне удастся еще раз узнать про эти дела. Может быть, вы мне для этого найдете часок?

Роджер задумался:

— Хорошо. Тогда попросите кого-нибудь подбросить вас ко мне домой. Я приготовлю себе чемоданчик с принадлежностями для ночевки. Думаю, что и вам стоит захватить зубную щетку и пару пижам.

— На сколько времени? На неделю или же на месяц?

— Догадайтесь сами, — засмеялся Роджер.

Около одиннадцати он подъехал к своему небольшому отдельно стоящему домику на Белл-стрит в Челси. Когда он въехал в него, он был совсем новенький, как и сама улица. Теперь у него был видавший виды облик, деревья разрослись, так что небольшой садик стал тенистым. Но зато Джанет, выскочившая встретить его на крыльцо, когда заметила машину, все еще на вид была двадцатипятилетней, а не сорокалетней женщиной.

Роджер, как всегда, поразился ее привлекательности.

— Только не говори, как я хорошо сегодня выгляжу. Не сомневаюсь, ты приехал сообщить мне, что не будешь дома или что-то еще в этом духе.

— И почему бы тебе не взяться за мою работу, ты бы справилась с ней чисто интуитивно! Я не думаю, что я буду в отсутствии больше одной-двух ночей, и еду я совсем недалеко, в Арнткотт, близ Ридинга. Если же дело затянется, то я вообще смогу приезжать ночевать домой. Пойдем, поможешь уложить мне самое необходимое.

— И поставь-ка чайник, дорогой, — в тон ему подхватила Джанет, — мы сможем попить чайку. Жаль мальчиков, они рассчитывали провести ночь дома.

— Они меня простят. Объясни им, что это дело о слишком требовательной мамаше, они сразу поймут характер моего поручения.

— А какое, действительно, дело? — поинтересовалась Джанет, но тут же ее лицо побледнело, и она негромко добавила: — Арнткотт, о, господи. Убита скаковая лошадь и конюх — или как они называются? Про это говорили в одиннадцать часов по радио. Кажется, он был сильно изувечен, дорогой. Прошу тебя не…

— …не рисковать. Все знаю, — ответил с глупым смешком Роджер.

Его поразила реакция Джанет:

— Не будь таким самонадеянным! Полицейских очень часто убивают, да и ты сам бывал ранен бесконечное число раз!

— Но, дорогая, я буду олл-райт! — принялся успокаивать ее Роджер, удивленно наблюдая за тем, как она повернулась к нему спиной и поспешила вверх по лестнице. Он понимал, что на глаза ей навернулись слезы.

Он не переставал поражаться, что она не могла привыкнуть к его отлучкам и постоянно боялась какого-то несчастья.

А вот он практически никогда не боялся, отправляясь на самую опасную операцию.

Когда она через некоторое время помахала им со Снеллом со ступенек крыльца, то выглядела спокойной и даже веселой, так что «дядюшка Перси» вряд ли догадался об ее переживаниях.

Снелл оказался просто находкой.

— Я сумел кое-что раскопать. Мой приятель из «Ипподрома» намекает на это в своей статье в рубрике «По конюшням страны». Вне всякого сомнения, что леди Ф. действительно угрожала убить Шустринга, а Шустринг находился через одно стойло от Сильвера. Сведения поступили от полковника Мэддена, родного брата леди Фолей. Он — старый пропойца, потративший решительно все, что у него было, на лошадей и женщин, так что теперь он готов на все, лишь бы заработать какие-нибудь пять фунтов.

— Он сам слышал эти угрозы в отношении Шустринга?

— Да. И не он один, а десятка полтора-два гостей, собравшихся на коктейль-партию. Так что, Красавчик, вам не потребуется там оставаться даже на одну ночь, могу поспорить, что мы со всем прикончим к вечеру. Это одно из тех преступлений, которые тебе преподносят готовенькими, на блюдечке, только что без бантика.

— Хотите и правда поспорить со мной? — спросил Роджер.

— На каких условиях?

— На равных.

Наступило молчание. Затем Снелл сказал:

— Зная, как долго вы умеете допрашивать одного свидетеля, меня это не устраивает… Впрочем, можно рискнуть. Знаете ли вы, что всегда говорил покойник Фолей своей супруге? Что она не умеет даже отличить отдельных лошадей. Так что дело — яснее ясного, можно сказать, оно уже решено.

— Есть одна небольшая деталь, которую вы просмотрели. Или же, возможно, вам о ней никто не сказал. Молодой конюх, Сид, говорит, что он видел мужчину, когда тот уходил со двора.

— Из его же показаний явствует, — возразил Снелл, — что свет был очень тусклый, парнишка находился в противоположном конце двора, то есть в ярдах 70-80 от калитки. Я прекрасно знаю эти места, когда-то там бывал в связи с делом о допингах. Парнишка перепугался, естественно, он не мог как следует разглядеть, был ли то мужчина или — женщина, особенно потому, что в наши дни многие женщины носят брюки. Так что женщина любого возраста, одетая в костюм, могла легко сойти за мужчину на таком большом расстоянии. Мне кажется, что вы просто усложняете себе задачу, неизвестно ради чего.

— У меня нет привычки делать преждевременные выводы, Снелл. Вот когда я поговорю с этим парнишкой, Сидом Картрайтом, тогда картина более или менее прояснится… Насколько я понимаю, он — наша единственная надежда. Пистолет не нашли, но пуля была извлечена.