1 августа в семь часов вечера посол Германской империи в Санкт-Петербурге граф Пурталес пришел в особняк министерства иностранных дел на Певческом мосту в последний раз. И он, и министр Сазонов заметно нервничали. Посол трижды повторил свой вопрос: прекратит ли Россия всеобщую мобилизацию, и трижды из уст министра услышал категорическое: «Нет». И тогда немец вручил ноту с объявлением войны.

Она гласила: «Императорское правительство старалось с начала кризиса привести его к мирному разрешению. Идя навстречу пожеланию, выраженному Его Величеством Императором Всероссийским, Его Величество Император Германский в согласии с Англией прилагал старания к осуществлению роли посредника между венским и петербургским кабинетами, когда Россия, не дожидаясь их результата, приступила к мобилизации всей совокупности своих сухопутных и морских сил. Вследствие этой угрожающей меры, не вызванной никакими военными приготовлениями Германии, Германская империя оказалась перед серьезной и непосредственной опасностью. Если бы императорское правительство не приняло мер к предотвращению этой опасности, оно подорвало бы безопасность и самое существование Германии. Германское правительство, поэтому, нашло себя вынужденным обратиться к правительству Его Величества Императора Всероссийского, настаивая на прекращении помянутых военных мер. Ввиду того, что Россия отказалась удовлетворить это пожелание и выказала этим отказом, что ее выступление направлено против Германии, я имею честь, по приказанию моего правительства, сообщить Вашему Превосходительству нижеследующее: Его Величество Император мой Августейший Повелитель от имени Империи, принимая вызов, считает себя в состоянии войны с Россией»[32].

Интересно отметить, что эта нота была составлена в Берлине в двух вариантах, более жестком и более мягком. Пурталес, испытывая нервное перенапряжение и замешательство, вручил оба. На глазах посла показались слезы, они скатились по его сморщенным щекам и бороде. Ведь он принадлежал к потомственной аристократии, тесно связанной с аристократией российской. Смутное предчувствие, что война между династиями Романовых и Гогенцоллернов не кончится добром по крайней мере для одной из них, его мучительно тревожило. Подойдя к окну, посол разрыдался; потом, взяв себя в руки, обнял Сазонова и вышел из кабинета.

Вызывает удивление то, с какой поспешностью Берлин объявил войну Российской империи. Это произошло вопреки планам военных, которые в качестве первоочередной задачи предусматривали разгром Франции на Западном фронте, и отсрочка от вступления в войну России, таким образом, им была только на руку. Сей ход, думается, диктовался особенностью внутриполитической ситуации в Германии: немецким политикам было куда выгодней заявить своим согражданам, что в Европе началась война против варварского царского самодержавия за торжество идеалов свободы и демократии, а не затеян новый передел мира в интересах Второго рейха.

В тот же самый день 1 августа 1914 года, используя совершенно надуманный предлог о провокациях со стороны французских пограничников и мнимых налетах французской авиации на спящих бюргеров, немецкий канцлер составил текст объявления войны Франции. Нота была вручена французской стороне под вечер 3 августа, вслед за этим немецкие войска начали наступление на Париж через территорию нейтральных Бельгии и Люксембурга.

После этого немцам необходимо было объяснить всему миру, почему они столь вероломно напали на Бельгию, чей нейтралитет давно был признан всеми ведущими европейскими державами, в том числе и самой Германией. Для начала канцлер Т. Бетман-Гольвег публично назвал международный договор о нейтралитете Бельгии «клочком бумаги», а затем официальные лица Германии заявили о якобы готовящемся в эту страну вторжении французской армии и ультимативно потребовали пропустить в Бельгию для отражения «агрессии» немецкие войска. На размышление бельгийским властям давались сутки.

Бельгийцы не подчинились диктату вероломного соседа и обратились за помощью к главам Антанты. «Королевское правительство твердо решило оказать сопротивление всеми средствами, имеющимися в его распоряжении, — уведомил посланников Великобритании, Франции и России министр иностранных дел Бельгии А. Давиньон. — Бельгия обращается к Англии, Франции и России, чтобы они совместно, как державы-покровительницы, защитили ее территорию. Должно согласовать и объединить действия, дабы воспротивиться насильственным мерам, принятым Германией против Бельгии, и в то же время гарантировать сохранение в будущем независимости и целости Бельгии. Бельгия счастлива заявить, что она обязуется защищать укрепления»[33].

Только самым последним 4 августа 1914 года под предлогом защиты нейтралитета маленьких и беззащитных Бельгии и Люксембурга на стороне своих союзников по Антанте выступил Лондон вместе со всеми своими доминионами — Канадой, Индией, Австралией, Южноафриканским союзом. Так война приняла подлинно мировой характер.

В последнее время российские историки и политики, обращаясь к далеким временам 1914 года, в качестве иллюстрации недальновидности внешней политики России, сделавшей ставку на союз с демократическими Францией и Англией, приводят мысли, высказанные видным российским государственным деятелем П.Н. Дурново. В своей «Записке» в феврале 1914 года этот сторонник русско-немецкого союза пророчески предвидел негативные последствия участия России в войне против Германии.

«…После войны (русско-японской. — В.Ш.) наша дипломатия совершила крутой поворот и определенно стала на путь сближения с Англией. В орбиту английской политики была втянута Франция, образовалась группа держав тройственного согласия, с преобладающим в ней влиянием Англии, и столкновение с группирующимися вокруг Германии державами сделалось рано или поздно неизбежным…

Сколько-нибудь внимательно вдумываясь и присматриваясь к происшедшим после Портсмутского договора событиям, трудно уловить какие-либо реальные выгоды, полученные нами в результате сближения с Англией, — пишет Дурново и в качестве примера приводит ситуацию на Дальнем и Ближнем Востоке, а также на Балканах.

…Итак, англо-русское сближение ничего реально-полезного для нас до сего времени не принесло. В будущем оно неизбежно сулит нам вооруженное столкновение с Германией…

При таких условиях борьба с Германией представляет для нас огромные трудности и потребует неисчислимых жертв. Война не застанет противника врасплох, и степень его готовности, вероятно, превзойдет самые преувеличенные наши ожидания. Не следует думать, чтобы эта готовность проистекала из стремления самой Германии к войне. Война ей не нужна….

Главная тяжесть войны, несомненно, выпадет на нашу долю, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики. Роль тарана, пробивающего самую толщу немецкой обороны, достанется нам, а между тем сколько факторов будет против нас и сколько на них нам придется потратить и сил, и внимания.

Готовы ли мы к столь упорной борьбе, которою, несомненно, окажется будущая война европейских народов? На этот вопрос приходится, не обинуясь, ответить отрицательно…

Жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств…

Не следует упускать из вида, что Россия и Германия являются представительницами консервативного начала в цивилизованном мире, противоположного началу демократическому, воплощаемому Англией и, в несравненно меньшей степени, Францией…

С этой точки зрения борьба между Германией и Россией, независимо от ее исхода, глубоко нежелательна для обеих сторон, как, несомненно, сводящаяся к ослаблению мирового консервативного начала, единственным надежным оплотом которого являются названные две великие державы. Более того, нельзя не предвидеть, что, при исключительных условиях надвигающейся общеевропейской войны, таковая, опять-таки независимо от ее исхода, представит смертельную опасность и для России, и для Германии. По глубокому убеждению… в побежденной стране неминуемо разразится социальная революция, которая, силою вещей, перекинется и в страну-победительницу…