Иной тип женского поведения дворянок, также сложившийся в XVIII — начале XIX в., характеризовался повышенной экзальтированностью, большей раскованностью публичного поведения (кокетством, игривостью), следованием моде и презрением прежних «условностей». Такие женщины жили, как правило, в крупных городах и принадлежали к дворянскому сословию. Их «modus vivendi» был мало связан с материнством. На него влияли образцы поведения столичной публики, «высшего света», а также круг чтения и уровень образования.

Инициатором приобщения женщины к просвещению в начале ХVIII в. было государство. Необходимость женского образования и характер его стали предметом споров и были связаны с общим пересмотром типа жизни и быта. Однако благие помыслы «птенцов гнезда Петрова» оставались примитивным бумаготворчеством, пока за дело их осуществления в середине 60-х гг. ХVIII в. не взялась энергичная «матушка-императрица» Екатерина П и известный деятель культуры И. И. Бецкой. Благодаря им в педагогических представлениях русского общества произошел подлинный переворот была признана необходимость женского образования, определена его специфика [1].

В 1764 г. при Воскресенском Смольном женском монастыре было основано Воспитательное общество благородных девиц (Смольный институт). Программа обучения в нем охватывала два языка, помимо русского (немецкий и французский), литературу, математику и даже физику [2]. Принимали туда поначалу совсем маленьких девочек 6–9 лет из небогатых, но знатных фамилий [3] (таков был первый набор, рассчитанный на 12 лет и «выпущенный» в 1777 г.) [4]. Позднее в Смольный набирали 9 — 11-летних, а иногда и 13–14-летних (тогда их образование оканчивалось через 5 лет) [5]. Воспитывались смольнянки в полном отрыве от семьи. Родители позже писали в воспоминаниях, что постороннему трудно было даже представить «сердечную тоску при прощании» дочерей с матерями [6]. С. Н. Глинка, «испытав, как тяжело было на седьмом году расстаться» с родными, впоследствии убеждал своего родственника, Г. Б. Глинку, приехавшего для помещения тринадцатилетней дочери в Екатерининский институт, отменить намерение, тем более что он имел очень хорошее состояние и мог дать воспитание «девочке под своим надзором» [7]. Конечно, родители имели возможность навещать дочерей в определенные дни и даже забирать на каникулы летом — но все же институты не заменяли материнского тепла.

Знания смольнянок — а среди них преобладали девочки из знатных, но обедневших семей, сохранивших широкие связи [8], — были неглубоки и поверхностны. Между тем от них ожидалась ни больше, ни меньше как закладка основ образования в будущих семьях:

Смольный институт положил начало женскому образованию в России. С 1789 г. юные дворянки могли также учиться в так называемых Екатерининских институтах в Петербурге и Москве, где был более высокий, чем в Смольном, приемный возраст. С 1812 г. открыл двери для воспитанниц Институт благородных девиц в Харькове [10]. К помощи Смольного и других подобных заведений прибегали родители барышень из малообеспеченных дворянских семей, видевшие в обучении светским манерам («и танцам, и пенью, и нежности, и вздохам» — А. С. Грибоедов) залог счастья своих детей, удачного замужества.

С 1749 г. вначале в столице, а затем и в других городах стали возникать частные пансионы [11], ставшие альтернативной институтам формой женского образования. На рубеже столетий их было несколько десятков в Петербурге, десять с лишним в Москве и ряд — в провинции [12]. Пансионы, как правило, открывались иностранцами и иностранками (иногда это были муж и жена) [13]. Девочек обучали в них «по-немецки и по-французски, шитью и домостроительству», а также — «домосодержанию и что к тому принадлежит», «шитью и мытью кружев», «шить и вязать» [14], «показывая при том благородные поступки, пристойные к их (девиц. — Н. П.) природе» — чтобы сделать из них «добропорядочных жен и матерей семейств» [15]. Эти цели преследовали в особенности учебные заведения для мещан, в частности, Мещанское отделение Смольного института, где главным учебником служило переводное сочинение И. Г. Капме «Отеческие советы моей дочери». Автор полагал, что «назначение женщины быть совершеннейшей швеей, ткачихой, чулочницей и кухаркой», что она должна «разделить свое существование между детской и кухней, погребом, амбаром, двором и садом», а «умственное образование» может в этом случае оказаться излишним [16].

За представительницами непривилегированных социальных слоев в течение всего рассматриваемого периода не признавалось права на образование. Рассчитывать на него могли лишь дворовые девушки. «Учреждения и уставы, касающиеся до воспитания и обучения в России юношества обоего пола», изданные в 1774 г., предусматривали обучение дворовых, чтобы «они умели нянчить барских детей», не портить их «своею грубостью и пороками» [17]. Правда, с 1786 г. специальный указ позволил принимать девочек в так называемые народные училища [18], но исполнялось это изредка. Посылать девочек в школы — согласно традиции и консервативным обычаям — считалось «непристойным» [19].

Третьим видом женского образования — и самым распространенным — было семейное, домашнее. Даже в крестьянской среде в XVIII в. попадались грамотеи, обучавшие дома детей чтению и письму, в том числе девочек. Мемуаристы XIX в. привели примеры того, что женщины иной раз были готовы отказаться «от сарафана к Рождеству», лишь бы «были деньги на псалтырь» [20]. Однако каких-либо сведений о том, как обучались грамоте девочки из среды непривилегированных сословий, найти не удалось [21].

Источники личного происхождения, исходящие из среды российского дворянства, напротив, дают богатейший материал по истории домашнего женского образования в России XVIII в. Они позволяют проследить, как изменились за две трети столетия образовательно-воспитательные воззрения, как трансформировались ценностные ориентации матерей в семьях привилегированного сословия и как эти ориентации, в свою очередь, повлияли на жизненные модели самих матерей и их детей.

Прежде всего, обращает на себя внимание обнаружившееся примерно во второй трети XVIII в. стремление родителей из среды привилегированного сословия не просто «поднять» ребенка, вырастить его (уберечь от болезней, сохранить здоровье, «напитать» — как то было характерно для крестьян) [22], но и дать образование. Забота об образовании детей — и мальчиков и девочек — стала быстро превращаться в веление времени. «Надобно отдать справедливость здешним родителям, — полагал камер-юнкер петровского времени Ф. В. Берхгольц. — Они не щадят ничего для образования детей своих. Вот почему и смотришь с удивлением на большие перемены, совершившиеся в России в столь короткое время…» [23].

В первую очередь это суждение касалось, разумеется, мальчиков. В их воспитании велика была роль отца, чей безграничный авторитет «без дальнего чадолюбия и неги» [24] благоприятствовал успеху [25]. Однако зачастую не меньшее участие в деле образования сына принимала и мать [26], а уж уровень первоначального обучения в дворянской семье прямо зависел именно от женщины.

В зависимости от средств семьи [27] — образование в то время стоило немало [28] — маленьким дворянкам старались дать более или менее «приличное» образование. Девочек сызмальства, с 5–6 лет, учили грамоте — «сажали за букварь» [29]. Делали это сами родители — отец или, чаще, мать [30] («Мне уж было семь лет, и грамоте уже была выучена, и мать моя учила писать»; [31] «если бы не мать их, женщина простая и вовсе необразованная, то едва ли он и сестры его научились бы грамоте») [32]. Очень часто образованием младших детей в доме занимались старшие сестры, уже выучившиеся, особенно когда на образование младших средств не хватало [33].