– Но ведь Нил был тогда еще ребенком! – воскликнула Эйнджел. – Как мог он остановить взрослых разъяренных мужчин! И не его вина в том, что мать заставила его смотреть на эту чудовищную сцену насилия!

Каго внимательно посмотрел на нее умными, печальными глазами:

– Ребенок? Этот ребенок в тот день стал мужчиной, надругавшись над матерью Игашо.

Потрясенная до глубины души, Эйнджел была близка к обмороку. У нее внезапно закружилась голова и к горлу подступила тошнота. Неужели Нил на самом деле участвовал в групповом изнасиловании? Но ведь ему было тогда всего тринадцать лет! Значит, он был достаточно взрослым, чтобы насиловать женщину! Но раз так, то и достаточно взрослым, чтобы воспротивиться бесчеловечной затее матери, Вирджинии!

Боже милосердный! Вот где кроется истинная причина казавшейся ей «непонятной» ненависти Холта к Нилу! Теперь многое стало понятным для Эйнджел! Не зная ничего о том, что произошло с Холтом и его матерью, она смела осуждать его поведение! Эйнджел верила каждому слову Каги и не сомневалась в абсолютной правдивости его рассказа. Она тихо застонала, представив себе, через какой ад пришлось пройти Холту, особенно если учесть тот факт, что он должен был вести себя сдержанно по отношению к своему сводному брату, внезапно обратившемуся к Богу и ставшему священником.

Для нее оставалось загадкой, почему Холт не убил Нила. Может, он не был уверен в том, что Нил сказал ему правду? Возможно, ему трудно было поверить в то, что Нил мог принимать участие в чудовищном насилии и убийстве беззащитной женщины. Но и сам факт, что он не остановил свою мать, ужасен!

По щекам Эйнджел потекли слезы.

– Зачем вы рассказали мне все это? – дрожащим голосом спросила она.

Старик долго не отвечал.

– Чтобы ты запомнила одну вещь, – проговорил он, наконец. – Сын змеи навсегда останется змеей независимо от того, какую одежду он на себя напялит.

При этих словах Эйнджел вздрогнула. Когда-то Холт говорил нечто похожее.

– Значит, по-вашему, Нил такой же злодей, как и его покойная мать?

– Я думаю, надо заставить эту змею сбросить кожу. Нельзя оставлять ее прятаться до весны.

Слова Каги пробудили в ней тревогу. Взглянув в заблестевшие глаза старика, Эйнджел поняла, что он все еще безутешно горюет о своей дочери. Вполне понятно, что он жаждет мести. А что, если Нил непричастен к трагической гибели Истас? Нельзя считать всех белых людей злодеями, и Эйнджел надеялась доказать это на своем примере.

– Я должна подумать над тем, что вы мне сейчас рассказали, – тихо проговорила она. – Мне трудно поверить в это, потому что я знаю совсем другого Нила. Но обещаю отныне вести себя с ним крайне осторожно.

Выслушав Эйнджел, Каго молча кивнул. Этого пока было достаточно. Однако он опасался, что жена Игашо, может тоже пострадать, если сын белой змеи когда-нибудь пронюхает о ее визите.

Едва проснувшись, Эйнджел услышала довольный голос:

– Ну наконец-то!

Открыв глаза, она увидела встревоженное лицо тетушки Клары. Ничего не понимая, Эйнджел посмотрела вокруг и с удивлением обнаружила, что лежит в своей спальне, в доме Клары Максвелл. Но она совершенно не помнила, как попала сюда обратно! Может, ей все только приснилось? Наверное, она заснула вместо того, чтобы отправиться на прииск, как обещала Холту! Значит, Каго и все остальное были только игрой ее воображения?

Не находя ответа на свои вопросы, Эйнджел внезапно совершенно явственно вспомнила тепло вигвама, запах влажных шкур и ароматного табака, который курил Каго. Потом она вспомнила, как он начал петь какую-то монотонную песню, глядя ей в глаза...

Увидев встревоженное лицо Клары, она окончательно поняла, что ее ночные приключения вовсе не приснились ей. Сдерживая недоуменные вопросы, Клара помогла ей сесть, подложив под спину мягкие подушки.

– А где вам удалось разыскать еще одеяла? – спросила Эйнджел, помня, что накануне она забрала все теплые одеяла, которые ей удалось обнаружить в доме.

– У меня всегда имеются в запасе теплые вещи и одеяла на случай суровой зимы, – ворчливо ответила те тушка Клара, подавая ей чашку, – и, как выяснилось, не только на этот случай. А теперь выпей эту чашку до самого дна, и Дульчи приготовит для тебя вкусный обед.

– Неужели вам не хочется узнать, что я сделала со всеми одеялами и зачем мне понадобилось столько продовольствия?

Клара фыркнула:

– Конечно, нет! Если бы ты хотела, чтобы мне это было известно, то, наверное, вовлекла бы меня в это дело. Не скрою, ты всех нас перепугала до смерти, детка, когда вернулась домой ранним утром в таком состоянии, но я вполне могу довольствоваться тем, что ты цела и невредима.

Неожиданно перед глазами Эйнджел всплыло еще одно воспоминание о прошлой ночи. Несколько пар рук бережно уложили ее, совсем сонную, в фургон, и кто-то привез ее к дому тетушки Клары. Потом этот кто-то исчез среди заснеженных деревьев, слабо освещенных уже всходившим солнцем.

– Который час? – встревожено спросила она Клару.

– Уж миновал полдень. Ты проспала полдня, дорогая, так ты измучилась...

Поставив чашку с нетронутым чаем на столик рядом с кроватью, Эйнджел села и откинула одеяло.

– Мне нужно увидеться с Холтом! Клара заволновалась.

– И слышать ничего не хочу! Только, когда совсем оправишься! – Снова взяв чашку, она властно сунула ее в руки Эйнджел. – Выпей! Это поможет тебе восстановить силы.

Эйнджел нехотя взяла чашку и подозрительно понюхала пахнувшую цветами жидкость.

– Что это?

– Настойка, успокаивающая нервы и восстанавливающая силы. Обещаю, ребенку она не повредит.

Попробовав горячий напиток, Эйнджел была приятно удивлена его тонким вкусом и, под одобрительную улыбку тетушки Клары, опустошила всю чашку до самого дна. Через несколько минут она снова почувствовала, как веки ее тяжелеют, и, безуспешно борясь со сном, укоризненно посмотрела на Клару:

– Но, тетушка Клара... мне нужно... необходимо... видеть Холта, – бормотала она, широко и сладко зевая.

– Завтра, моя дорогая, – ответила Клара, ласково отводя от лица Эйнджел упавшую прядь золотистых волос. – А сегодня тебе нужно как следует отдохнуть.

Впервые за последние несколько месяцев Холт думал не об Эйнджел и своих запутанных отношениях с ней, а о предчувствии смертельной опасности и надежды на чудо, которые он испытывал сейчас, подслушивая оживленный разговор за дверью его камеры.

– Это несправедливо! – визгливо кричал помощник шерифа, толстяк, которого звали Элия Перри, обращаясь к кому-то другому по ту сторону стола шерифа. – Об этом узнает судья, и тогда посмотрим, кто повесит краснокожего!

После краткого напряженного молчания низкий голос другого мужчины властно произнес:

– Я понимаю вас, мистер Перри, но, боюсь, федеральное правительство имеет преимущественное право допросить мистера Мерфи. Сначала он должен предстать перед федеральным судом по обвинениям, перечисленным в этой бумаге, и только потом он будет возвращен в распоряжение местного суда округа Колорадо.

Холт услышал, как зашелестела бумага.

– Этот ублюдок убил нашего шерифа и не выйдет отсюда живым! – словно не слыша слов своего собеседника, проворчал Перри.

– Терпеть не могу напоминать о субординации, – хладнокровно возразил низкий голос, – но вы вынуждаете меня это сделать. Являясь полномочным представителем федерального суда Соединенных Штатов по этому округу, я должен напомнить вам, что вы обязаны безоговорочно предоставить указанного узника в мое распоряжение.

Холт услышал, как толстый кулак Перри в бессильной ярости ударил по столу.

– Тут я представляю закон! – взвизгнул помощник шерифа.

– Как, разве вы уже стали шерифом? – иронически поинтересовался обладатель низкого голоса.

– Ну... нет, пока нет. Но стану! – воинственно ответил Перри, с пренебрежением разглядывая федерального представителя. – Кроме того, мистер... Ри-нот... откуда мне знать, тот ли вы, за кого себя выдаете? И я не собираюсь просто так, за здорово живешь, отпускать этого преступника!