Вот Панас и послал Гриньку, доложиться пану Чиниге о скором прибытии хозяина усадьбы. И ежели пан сам не прибудет, то узнать, что делать - порешить боярина, али пленить?

   - Боярин значит с дочкой едет, - подытоживает князь. - А многль с ним еще народу?

   - Баба гутаре, шо двое холопов всего осталось, - докладывает слегка осмелевший пленник.

   - Что делать будем, Петр Алексеич? - озадаченно спрашивает Федор.

   - Надо выручать боярина. Не оставлять же его на растерзание этим, - князь кивает в сторону пленников.

   - Многовато их. Может, сперва до Оскола доберемся, а там уже местный воевода отряд пошлет... - начинает было Алексашка, но его перебивает Басманов.

   - До Оскола нам дай Бог к рассвету добраться, да назад, ежели не мешкая да на санях, еще полдня. А Митрофан Жуков уже скоро должен подъехать, - говорит боярин.

   - Видел я в прошлом году его дочурку, - вставляет князь. - Она тогда уже девка хоть куда была. А нынче, небось, и вовсе красавица. Снасильничают ее, ежели вовремя не поспеем.

   - Да и если Гринька скоро не вернется, они наверняка пошлют еще кого-нибудь, - вставляю свою мысль. - Увидят, что их командиры пропали, найдут тех в сарае и сразу поймут, что что-то тут неладно. Могут и уйти из усадьбы.

   - Сколько в усадьбе лихоимцев? - спрашивает непонятно у кого Петр Алексеевич.

   - Две дюжины без меня, - с готовностью сообщает Гринька.

   - Оно понятно, что без тебя, - задумчиво говорит князь, поставив локоть на стол и опершись подбородком о кулак.

   Воцаряется тишина, нарушаемая только слабым потрескиванием лучин да еле слышимым из-за дверей хрустом снега под ногами караульного. Треска дров и гудение огня в печи не слышно. Вероятно, все давно прогорело, а растапливать заново смысла нет.

   Несмотря на то, что проспал и так значительную часть дня, глаза снова начинают слипаться. Сказывается тепло и сытость в желудке. Клюнув было носом, оглядываюсь - не заметил ли кто? А то опять насмехаться начнут. Но все смотрят на князя.

   Встаю и молча выхожу из избы. Под удивленным взором топчущегося у крыльца гвардейца зачерпываю горсть не затоптанного снега и растираю лицо.

   - У-ух, - передергиваю плечами, озябнув после теплого помещения и спешу назад, а то мокрые щеки уже довольно чувствительно щиплет морозец.

   В доме все уже тоже на ногах. Меньшиков с гвардейцем уложили Савина спиной на лавку и привязывают ноги предателя. Покончив с ногами, развязывают ему руки и, заломив их под лавку, снова связывают.

   Чинигу поднимают, и гвардеец волокет его за ворот из избы.

   - Ежели что, кто-нибудь обязательно должен вернуться и порешить этого ирода, - князь кивает на привязанного к лавке.

   - Может, сразу? - предлагает Басманов.

   - Нет, Федор Савелич, - отрицательно крутит головой Светлейший. - Очень уж я хочу живьем его в столицу доставить, чтобы с тезкой своим Петькой Голицыным лбами столкнуть.

   Понимаю, что нам предстоит ночной марш-бросок с целью не дать бандитам захватить или убить боярина Жукова с дочкой. Радости от предстоящего приключения не испытываю, особенно учитывая факт, что на каждого из нас будет по четыре врага. Но понимаю, по-другому эти люди поступить просто не могут. А я теперь с ними в одной компании. Хоть и доставалось мне от этой компании, в частности от несдержанного княжеского денщика, поболее, чем от бандитов...

   Тем временем возвращается гвардеец, уведший пана Чинигу, и по его кивку в ответ на взгляд Федора, понимаю, что бандитский атаман наверняка присоединился к своим подчиненным в сарае.

   Гриньку никто не, трогает и он продолжает стоять на коленях, поглядывая на происходящее каким-то по-детски невинным взглядом. Интересно, сколько людей довелось отправить на тот свет этому простодушному мужичку?

   - Сколько до имения? - спрашиваю Гриньку.

   - Десяток верст, - отвечает тот с заискивающей улыбкой. - Я проведу.

   - Веди давай уже! - пинком поднимает его Алексашка, и мужичек сгорбившись и втянув голову в плечи, словно ожидая крепкого подзатыльника, семенит к выходу.

   Мы выходим следом. Через десяток шагов Гринька нагибается и подхватывает с земли суконную шапку.

   - Це моя, - комментирует, натягивая ее так, что та краями смешно оттопыривает мясистые уши.

   - Прими, боярин, - один из гвардейцев протягивает мне ножны с саблей, и я только тут соображаю, что отправился на схватку с врагом с голыми руками.

   С благодарностью принимаю саблю и с сомнением беру ружье, которое снимает с плеча гвардеец.

   - Заряжено, - предупреждает он, поправляя на плече еще два ствола.

   Никаких боеприпасов к ружью не получаю, да оно и понятно - времени на перезарядку, скорее всего, не будет. Это если не принимать во внимание тот факт, что я не умею заряжать эти доисторические ружья. Зато в качестве дубинки в моих руках оно будет, пожалуй, эффективнее сабли.

   Ожидал, что снова придется пробираться по колено в снегу, но идем по хорошо утоптанной тропе.

   Интересно, десять верст это сколько километров? По любому не мало. Помнится, Евлампий Савин говорил, что усадьба находится в десяти верстах от места засады. Получается, что на полпути в обратном направлении.

   Что же все таки произошло, пока я спал? Куда девались все бандиты? Появляется мысль расспросить идущего рядом гвардейца, но из-за быстрого шага и так уже начинаю сопеть, как паровоз. Пытаюсь дышать в такт шагам, как когда-то учил дядька - на два шага вдох, на три выдох, и постепенно втягиваюсь в марш.

   Примерно через час ходьбы пыхтят уже все, но темпа не сбавляют. Еще немного такого марш-броска по вечернему, или уже ночному лесу, и спасители из нас будут, мягко выражаясь, сомнительные.

   Однако проходит еще около часа, а мои спутники как пыхтели, так и пыхтят, и не думают сбавлять шаг.

   Но вот потянуло дымком. Вскоре выходим на опушку, и останавливаемся в густом подлеске. Перед нами открытое пространство, поросшее редкими молодыми деревцами. На небольшом взгорке высокий частокол, за которым на фоне звездного неба темнеет крыша дома.

   Прислушиваемся - не доносится никаких звуков. Но в этом нет ничего странного - мороз заметно усилился, и это обстоятельство не располагает к ночным прогулкам. А может, затаились и ждут боярина? Высказываю эту мысль вслух.

   - Митрофан Игнатич давно уже приехать должен, - не соглашается Федор. -

  Ну на сколько могли холопы с нянькой его опередить? Ну, на час, не более. А сколько прошло, пока этот Гринька до пасеки добежал, да пока мы сюда добрались? Нет, ежели чего в пути не случилось, то здесь уже боярин.

   - Жив ли? - непонятно кого спрашивает князь.

   Стимулируемый Алексашкиными оплеухами, Гринька рассказывает о расположении построек внутри усадьбы. Оказывается заброшенная в последнее время дорога подходит с противоположной стороны. Соответственно с той же стороны расположены ворота. Но и с этой стороны есть небольшая калитка. К ней и ведет протоптанная в снегу тропка, по которой привел нас незадачливый проводник. С той стороны калитка выводит в длинный сарай, возможно использовавшийся ранее как хлев. На вопрос, есть ли караульный у входа, Гринька пожал плечами и сообщил, что когда он уходил, то стояли двое хлопцев. Но по такому морозу вряд ли кто будет мерзнуть в холодном сарае.

   Все же идти к усадьбе в открытую рискованно. Посовещавшись, решили, что сперва отправятся Алексашка с Гринькой и гвардейцы. Если кто окликнет, то отзовется Гринька. А чтобы у хлопца неожиданно не прорезался героизм, Меньшиков продемонстрировал невесть откуда вытащенный кинжал в локоть длины, коим упер в спину бандита, когда они пошли к усадьбе.

   Молча наблюдаем, как товарищи идут к частоколу. Хорошо что в темноте все краски превращаются в оттенки серого, и кафтаны гвардейцев не отличаются от одеяния Гриньки..

   Подойдя к деревянной стене, где вероятно находится неразличимая отсюда калитка, мужики останавливаются, и некоторое время ничего не происходит. Вот до нас доносятся глухие удары. Напрягаю зрение и кажется вижу, как узнаваемый по мохнатой шапке Алексашка стучит кулаком в запертую дверь. Проходит еще немного времени, и к нам бегом направляется один из гвардейцев.