После того, как на дороге не осталось ни одного выжившиго русского воина, Евлампий в сопровождении присланного от Петра Голицына человека, осмотрел трупы у княжеской кареты. Не найдя того, кого искал, собрав остатки ватаги, ринулся в лес на звуки разрозненных стычек. Разослав по десятку в сторону каждой схватки, узнал-таки куда отступил Светлейший. Туда и ринулся с оставшимися тремя десятками. Остальные либо погибли в лесных стычках, либо продолжали сражаться где-то в зарослях. Ждать или искать их не было времени.
В результате устроенной гвардейцами засады, генерал потерял еще несколько человек, в том числе и присланного Голицыным,nbsp; День третий
но преследования не прекратил.
Река скрыла следы беглецов, но, разделившись на две группы и пройдя в обоих направлениях, обнаружили какие-то следы на льду вниз по течению, вероятно, оставшиеся от моего падения. Теперь уже двигались двумя группами по обоим берегам, тщательно осматриваясь в поисках следов.
Когда начало смеркаться, один из казачков, знающих здешние места, сообщил, что недалеко должен быть домишко бортника, обычно пустующий в зимнюю пору. Туда и двинулись на ночлег, отчаявшись найти беглецов.
Ночью на них неожиданно вышел Чинига с шеnbsp;стью уцелевшими хлопцами. После того, как вислоусый поведал о странном человеке, в одиночку напавшем на них, убившем троих и скрывшемся в ночи, а один из казачков сообщил, что видел того человека во время нападения на обоз рядом с княжеской каретой, Евлампий немедленно поднял всех и двинулся к месту описанного Чинигой происшествия.
М-да. Нет ну то, что мне приписали часового, упокоенного Алексашкой, понятно. Но зачем приписывать еще и застреленного Панасом?
- Эй, Дмитрий, просыпайся. Нешто не выспался еще?
Открыв глаза, непонимающе смотрю на склонившееся надо мной небритое лицо, в глазах которого пляшут отражения небольшого костерка. Признаю Федора и, оперевшись о стену сарая, сажусь.
- Что? Обед принесли? - задаю вопрос, продиктованный бурчащим желудком.
- Ага, - кивает тот, - принесли. Только не обед, а ужин. Тебе что подать,nbsp; рябчиков, али карасей в сметане?
- Рябчиков для начала, - отвечаю и оглядываюсь вокруг.
Костерок горит прямо посреди сарая. Дым поднимается вверх и выходит через дыру в разворошенной соломенной крыше. Через эту же дыру видно звездное небо. Значит снаружи уже стемнело. Когда только крышу успели разворотить? Днем-то этой дыры не было, иначе было бы светло.
Кроме меня и Федора в сарае только один гвардеец, стоящий с ружьем перед тремя сидящими у стены бандитами. Среди связанной троицы узнаю Панаса. Интересно, когда этот бедолага ухитрился присоединиться к ним? И где Чинига с генералом? Где, вообще, все?
- А где все? - спрашиваю боярина.
Тот что-то в полголоса говорит гвардейцу и на мой вопрос не обращает внимания.
Встаю и, шагнув к костерку, протягиваю к огню озябшие ладошки. Заметив, что Федор отошел от солдата, повторяю вопрос:
- Где все? Мы что, уже свободны?
- А ты, Дмитрий, еще бы поспал, глядишь, и вовсе один остался, - ухмыляется тот. - Мы уж сомневались, надо ли тебя будить, да вот приглянулся ты Светлейшему. Так что пойдешь с нами.
- Куда?
Боярин вновь оставляет вопрос без ответа и, оттолкнув дверь, выходит наружу. Следую за ним.
М-да, похоже я действительно проспал прилично - на улице совсем темно. Темно и тихо. Куда же все подевались?
В домишке, что посреди поляны, тускло светится маленькое мутное оконце. Туда и направляется Федор. Снег под нашими ногами скрипит в ночной тиши невероятно громко.
Уже ступив на невысокое крылечко, вздрагиваю от раздавшихся из сарая криков. Зыркнув в ту сторону, боярин недовольно морщится и открывает дверь. Крики резко стихают.
Заходя в избушку, оборачиваюсь и вижу выходящего из сарая гвардейца. Ружье у парня висит за спиной, а в руке сабля, которую он протирает какой-то тряпицей. М-да... Суровый век, как говорится...
- Не выстужай избу, Дмитрий! - раздается сердитый голос княжьего денщика.
Федор уже скрылся внутри, а в дверях стоит собравшийся выходить Алексашка. Поспешно отступаю в сторону, давая ему дорогу, после чего захожу, захлопывая за собой пронзительно скрипнувшую дверь.
- Садись, Дмитрий Станиславович, пожуй чего бог послал, - сидящий за столом Светлейший кивает на ломти хлеба и крупно нарезанные куски белоснежного сала с толстыми мясными прослойками.
Сглотнув наполнившую рот слюну, поспешно направляюсь к столу.
- Да он такое не будет, - насмешливо кидает Басманов. - Он как проснулся, сразу рябчиков да карасей в сметане затребовал.
Князь деланно изумляется, и они с боярином продолжают подначивать меня, весело хохоча. Я же, пережевывая жестковатое, но ужасно вкусное сало, пытаюсь запихать в рот еще и кусочек подсохшего хлеба. От напряжения в челюстях заложило уши, потому толком не слышу, о чем они мне говорят, лишь глупо улыбаюсь и на всякий случай киваю.
Кроме нас в комнате находится второй гвардеец, почему-то держащий в руках ружье. За ним в темном углу замечаю две фигуры, сидящие на лавке. Лиц не разглядеть, но по фигурам и по одежке догадываюсь, что это наши недавние пленители - пан Чинига и иудушка Евлампий Савин. Вот ведь как удачно мы поменялись ролями. Что же все-таки произошло? Куда подевались все бандиты? Неужели пока я спал, их всех того...
Донесшиеся с улицы крики прерывают мои размышления. Князь и Федор встревожено вскакивают и обнажают клинки. Гвардеец, переводя взгляд то на пленников, то на дверь, берет ружье на изготовку.
Начинаю с большей скоростью работать челюстями, заглатывая почти не пережеванные куски. Обшариваю взглядом помещение в поисках какого-нибудь оружия, но, увидев деревянное ведро с чистой водицей, начинаю вдруг испытывать невероятную жажду, заглушающую все остальные чувства. Шагаю к лавке, на которой стоит ведро и, опустившись на одно колено, припадаю губами к воде. С наслаждением шумно втягиваю живительную влагу.
Слышатся шаги на крыльце, дверь резко распахивается, и в избу входит разгорячено дышащий Алексашка. Отойдя в сторону, он машет рукой, приглашая кого-то следовать за ним. Слышу хэканье, и в помещение кубарем влетает человек, судя по одежке из банды наших пленников. Последним заходит тот гвардеец, что оставался в сарае, и закрывает дверь. Значит, снаружи больше никого нет. По крайней мере, живых нет.
- А ты во дворе покарауль, - говорит ему княжеский денщик. - Чай не замерзнешь. А то мало ли кого еще принесет.
Гвардеец безропотно подчиняется приказу и выходит. Заброшенный им мужик поднимается, но, получив от Меньшикова хорошую затрещину, вновь падает на колени и больше не делает попыток встать. Лишь затравлено зыркает по сторонам.
- Кто таков? Откуда взялся? - грозно вопрошает Светлейший.
- Ды, я вотета... Гринька ж я, - мямлит мужик. - Я о це... Я пана Чинигу шукав...
Меньшиков пинком отбрасывает лопочущего пленника к стене и возмущенно произносит:
- Я только за кусточками пристроился, а этот как заорет из леса: "Пан Чинига, пан Чинига!" - и он вновь пинает бедолагу. - Убью, тварь!
- Охолони, Алексашка, - улыбаясь в бороденку, произносит князь и, уже обращаясь к пленнику, говорит: - Так ты, Гринька, к пану Чиниге? А-а, ну тогда ладно. Вон он, твой пан. Иди, докладывай, зачем пожаловал.
Мужик недоверчиво смотрит на Князя, который уже уселся на лавку и, будто бы потеряв интерес к нежданному гостю, что-то вполголоса говорит Федору. Продолжая недоумевать, Гринька находит взглядом Пана Чинигу и, опасливо покосившись на Алексашку, не поднимаясь с колен, семенит в угол с пленниками.
- Да погромче докладывай! - неожиданно кричит ему в спину Светлейший. - Чтобы нам тут хорошо слышно было.
Заикаясь и поминутно косясь на нависших над ним денщика и гвардейца, мужик поведал пану Чиниге, а заодно и всем присутствующим о том, как в заброшенную усадьбу, где они расположились, приехала повозка с какими-то людьми. Видя окруживших их хлопцев, двое мужиков схватились за самли и были тут же застрелены. Разоравшуюся бабу успокоили несколькими оплеухами и с пристрастием допросили. Оказалось, что хозяин усадьбы, направляясь по каким-то делам в Оскол, решил заглянуть в свое заброшенное имение, а заодно и переночевать в нем. Потому и были посланы вперед холопы с дочкиной нянькой, чтобы растопить печь, да навести порядок в паре комнат.
