Мне остается лишь понятливо кивнуть.

   - Ладно, давай так поступим, - предлагаю после короткого раздумья, кивнув на исписанный им лист, - пошлем гонца к Светлейшему Князю с этой грамоткой - пусть он сам решает, что делать со своим гвардейцем. Гонцом пошлем шалопая Борьку...

   - Да разе ж можно ему такое доверить? - прерывает меня воевода.

   - Нужно! - многозначительно указываю пальцем в потолок. - В первую очередь именно доверием нужно воспитывать подрастающее поколение! Воинское умение придет со временем, а вот желание служить Отечеству можно воспитать лишь доверием. А стрелец этот, желая искупить свою вину, будут вдвое радеть за дело. Понимаешь? Тем более, что не в бой его посылаем, и не во вражеский тыл, а всего лишь с донесением, в котором нет особой государственной тайны.

   - Мудрено как-то ты изъясняешься, Дмитрий Станиславович, - крякнул воевода по завершению моей высокопарной речи. - Это что ж, этому щенку еще и лошадь дать придется?

   - И хорошую лошадь, Афанасий Егорыч. А то какой-то непорядок прослеживается в подопечном тебе воинстве.

   - Это какой же непорядок, - возмущенно краснеет собеседник, выпучив на меня глаза. На его лбу выступают крупные бисеринки пота. Вот одна капля сползает и, соединившись с другой, повисает на густой брови над правым глазом. Воевода смахивает ее и вытирает лоб рукавом, продолжая буравить меня взглядом.

   М-да, пожалуй нужно было поаккуратней наезжать на этого бородача. Но теперь-то уже отступать поздно. Потому, поумерив в голосе гонора, продолжаю более спокойно:

   - А ты сам посмотри на это дело будто бы со стороны. Что бы ты подумал о военачальнике, который не может доверить стрельцу простейшее задание по доставке донесения, но при этом доверяет ему оружие и ставит стеречь рубежи государства? А? Получается, в армию значит, можно, а водку... тьфу ты, а лошадь доверить ему нельзя? Так что ли?

   Воевода продолжает пялиться, но раздражение на его лице сменяется озадаченностью. Он явно пытается осмыслить услышанный довод. Прищурив глаз, добавляю:

   - И много ли на вверенном тебе, Афанасий Егорыч, рубеже таких воинов, к которым у тебя доверие отсутствует? - увидев, что собеседник окончательно сбит с толку, совсем уже миролюбивым тоном продолжаю: - Ты, дорогой друг, главное такую оплошность в разговоре с Петром Алексеевичем не допусти. Не поймет он, как можно допускать к охране Отечества не заслуживающих доверия воинов. Да и вообще, давай забудем об этом разговоре, будто и не было его вовсе.

   После нескольких долгих минут молчания воевода говорит:

   - Досталось ему крепко. Тяжеловато будет на лошади-то скакать.

   Я уже думал об этом моменте, однако в моих планах было послать именно этого парня. Во-первых, как я уже говорил, стараясь искупить вину, он проявит надлежащее рвение. И во-вторых, сам не знаю почему, испытываю к этому юному стрельцу доверие. Потому отвечаю:

   - На то он и воин, чтобы терпеть боль и невзгоды. В следующий раз пусть не дает себя бить какому-то холопу.

   В конце концов Афанасий поддается моему давлению отправить гонца немедленно и отдает распоряжение приготовить лошадь. На мое замечание, что неплохо бы дать парню еще и заводную, а так же снабдить его провизией, отмахивается:

   - Чай не в степь его отправляем. Отпишу грамоту - по ней в яме и лошадь сменит, и покормится.

   В очередной раз озадачиваюсь упоминанием о загадочной яме, но, помня как ухохатывался князь каждый раз, когда я про эту яму спрашивал, решаю не задавать лишних вопросов. Лишь убеждаю собеседника никого не посвящать в то, с какой целью отправлен гонец, и выражаю желание лично проводить парня.

   - Коль охота тебе ноги бить, воля твоя, - не возражает воевода, вероятно стремясь поскорей уже отделаться от этого нудного дела, а заодно и от меня, принесшего столько хлопот на его седую голову. Как следует вдохнув, орет в сторону двери: - Петруха!

   Вбегает писарь и застывает перед столом, ожидая распоряжения. Видя, что воевода свернул в трубочку грамоту, соображает немедля растопить над свечей сургуч и заливает им края бумаги. Афанасий тут же припечатывает невесть откуда взявшейся в руке печатью, безжалостно сплющив свиток, после чего небрежным пассом руки дает понять писарю, чтобы тот отвалил.

   Я зову Борьку, а воевода тем временем пишет еще одну бумагу и заверяет ее печатью - это та самая грамота для загадочной ямы.

   Задачу стрельцу по праву ставит сам военачальник. Я лишь киваю, когда он посматривает на меня, будто вопрошая, правильно ли говорит?

   Емская слобода, где Борька должен получить лошадь, находится по другую сторону крепости. Не желая нечаянной встречи с Залесским, наказываю стрельцу идти по стене, поднявшись на которую минуем несколько башен. Наконец покидаем крепость и по крутому склону спускаемся к покрытой льдом речушке. В моем мире здесь проходит Комсомольский проспект, а на вал поднимается один из путепроводов. Речушка естественно Осколец. А вот храма Александра Невского нет. Возможно, еще не построили, а может, в этом мире его и не будет вовсе.

   Если я правильно помню расположение оскольских слобод, то Ямская слобода находится слева от спускающейся от крепостных ворот дороги, справа Гуменская, а вон те прилепившиеся на крутом склоне домишки по эту сторону Оскольца - слобода Казацкая.

   Возле большой рубленой избы, находящей примерно на месте "Детского Мира", Борька получает лошадку и собирается уж отправиться в путь, но я не даю ему запрыгнуть в седло.

   - Давай-ка, братец, пройдемся немного, - говорю вопросительно смотрящему на меня парню. - Хочу кое-что передать Светлейшему Князю на словах. Кое что такое, что нельзя доверить бумаге. Надеюсь на тебя положиться можно?

   - Дык, я ж... Да я... - стрелец от волнения из-за оказанного доверия не может подобрать слова, чтобы в полной мере выразить насколько надежным человеком он является.

   - Ладно, ладно, верю. Я в людях разбираюсь, и сразу вижу - кому можно доверять, кому нельзя. Тебе, несмотря на то, что ты попутал меня с вороной, доверять можно. Иначе и разговора никакого не было бы. Тем более, что ты и сам оказался втянут в эту историю в качестве несостоявшегося убийцы.

   - Да я...

   - Молчи уже! И слушай.

   За разговором выходим на заледеневшую после вчерашней оттепели дорогу. Где-то здесь в том Осколе находится улица Ватутина, и где-то здесь же проходил Екатериниский тракт, напоминанием о коротором остались вытянувшиеся в линию старинные вязы пересекающие заболоченный луг на полпути между городом и селом Незнамово.

   - Запоминай, Борис, что необходимо передать Светлейшему Князю, - останавливаюсь и кладу руку на плечо парнишки. - Скажешь, боярин Залесский имеет прямое отношение к покушению на князя. Понял? Действует он в сговоре с Бельскими. Запомнил? Подозревая, что я знаю о предательстве, Залесский хочет меня устранить. Потому оклеветали гвардейского старшину, которого князь оставил при мне. И расскажешь, как холоп Залесского толкнул твое ружье в мою сторону. Понял? Повтори.

   Борька повторил все верно, хоть и заикаясь и спотыкаясь от волнения на каждом слове.

   - Да, и вот еще что, - говорю, когда стрелец уже запрыгнул в седло. - Ты, если ребра болят, перетяни их чем-нибудь потуже - ремнем или тряпкой какой. Понял? Ну давай, скачи.