Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Апатия студентов смущала Чарлза, который любил математику и занимался ею с увлечением. Мешало ему и заикание, правда, легкое, а иногда и вовсе незаметное; впрочем, он никогда не знал, где запнется, и нервничал, что было вполне естественно. Он тщательно отрабатывал и репетировал лекции. Прошло около года, и он признался в дневнике: «Я устал от лекций, у меня опускаются руки… Принуждать равнодушных к учению, к которому у них нет никакого вкуса, — это тяжелый и неблагодарный труд». Впрочем, когда к нему попадали студенты, для которых математика что-то значила, он воодушевлялся.

Вообще говоря, ставшее расхожим мнение о том, что он якобы не любил студентов, документами не подтверждается. В его дневнике находим такие записи: «Обедал с Бейном и познакомился с шестью студентами — очень приятный вечер»; «Пригласил к обеду сына доктора Хука; он мне чрезвычайно понравился». Среди воспоминаний о Кэрролле, вышедших после его смерти, есть и рассказ одного из бывших студентов колледжа, назвавшегося «Последним из уцелевших». Он пишет о «врожденной доброте» мистера Доджсона и вспоминает, как в один из своих первых дней в колледже получил от него записку с просьбой зайти к нему. Когда студент явился к нему, Чарлз сказал: «Мистер ***, если вы собираетесь заниматься математикой, я буду рад в случае необходимости всячески вам помогать».

Другой студент, Уолтер Риз, страдавший заиканием, рассказывает, как Кэрролл устроил его к своему врачу Генри Риверсу и настоял на лечении за скромную плату, ибо Риз находился в стесненных обстоятельствах. Несмотря на большую разницу в возрасте, Кэрролл и Риз занимались вместе упражнениями, помогавшими избавиться от заикания.

Отметим, что в ту пору между преподавателями и студентами в колледже, как правило, никакого общения, кроме занятий, не предполагалось; первые держались с подчеркнутой холодностью и отчужденностью. Скажем тут же, что Чарлз и в эти годы, и впоследствии неизменно выступал в защиту студентов, если у них возникали конфликты с руководством или, что случалось нередко, им грозило отчисление за драки, пьянство и всяческие бесчинства.

Бывшие студенты вспоминают мистера Доджсона, который читал им лекции, по-разному. Некоторые считали, что преподавал он «сухо»; один из слушателей написал, что он был «скучен, как стоячая лужа». Однако были и другие отзывы. Джон Г. Пирсон, впоследствии один из «патронов» колледжа, вспоминает, что «его объяснения элементов Евклида отличались такой необычайной ясностью», что понять их мог «даже самый неспособный из студентов». С годами Чарлз начал делать попытки всячески оживить занятия — так возникли многие его задачи, впоследствии ставшие знаменитыми.

Помимо лекций, частных уроков и работы над книгой, немало времени занимала у Чарлза и библиотека Крайст Чёрч. Хранителем библиотеки в то время был весьма уважаемый член колледжа преклонного возраста, так что основная работа выпала на долю Чарлза. Прежде всего ему предстояло ознакомиться с собранием книг и различных материалов. Желая как-то систематизировать и собственное чтение, Чарлз по ходу дела составлял тематический список для чтения, дав разделам названия: «Классические языки», «Богословие», «История», «Современные языки», «Поэзия», «Романы» и пр. Он подготовил также список «Богословское чтение для подготовки к принятию сана» и обсудил его с отцом. К концу семестра он закончил обзор основного раздела библиотеки, добавив к своему списку 24 названия.

Несмотря на занятость и напряженный труд, зачастую не дававший ему удовлетворения, Чарлз был полон сил и оптимизма. Молодой, энергичный, веселый и остроумный, он разительно отличался от того анахорета, каким его обычно представляют (правда, с годами он изменился). Он встречался с друзьями, старыми и новыми, и, конечно, поддерживал связь с многочисленными родственниками. Одним из любимых родственников Чарлза был брат его матери Скеффингтон Латвидж, адвокат, занимавшийся опекой над душевнобольными. Он жил холостяком и всегда был рад принять племянника. Чарлз часто его навещал и нередко оставался ночевать. Дядюшка всегда был в курсе всяческих открытий и технических новинок, которые интересовали и Чарлза. Приведем отрывок из письма Чарлза сестре от 24 июня 1852 года, в котором он описывал один из своих визитов к Скеффингтону:

«Как всегда, у него множество занятного, в том числе токарный станок, подзорная труба на штативе, гербовая печатка (смотри наверху страницы), прелестный карманный инструмент для измерения расстояний на карте, холодильная камера и прочее, и прочее. Вчера вечером мы наблюдали Луну и Юпитер, а потом рассматривали в сильный микроскоп всякую живность — это очень интересное зрелище, поскольку существа эти почти совсем прозрачны, так что видно, как их органы пульсируют, словно части сложного механизма; видна даже циркуляция крови. Жизнь суетится со скоростью паровоза, и я подумал, что это, верно, те букашки, которым назначено жить день-другой, и они торопятся всё успеть».

Посещал Чарлз и всяческие собрания и развлекательные мероприятия, которых было немало в Крайст Чёрч. Он играл в крикет и занимался греблей, но не принимал участия в состязаниях, хотя с удовольствием присутствовал на них, где бы они ни происходили, когда выступала команда его колледжа. Регулярно совершал — в одиночку или с кем-то из друзей — дальние прогулки, нередко проходя до 17–20 миль в день. Он даже учился кататься на коньках! Правда, однажды при падении Чарлз сильно ушибся и, судя по записям в дневнике, на лед уже больше не выходил. Впрочем, морозы в Оксфорде случались нечасто и лед держался недолго.

В Долгие каникулы Чарлз часто ездил в Лондон, останавливаясь то в гостинице, то у кого-то из родных. Вместе со своими друзьями Бейном и Рэнкином он энергично «осваивал».

Лондон. Казалось, он стремится наверстать упущенное в студенческие годы, посвященные напряженным занятиям.

Обратимся к дневниковым записям, сделанным в течение одной недели, проведенной в Лондоне в июне 1855 года. 20 июня Чарлз вместе с Рэнкином «торопливо осматривает» выставку Королевской академии художеств, где отмечает лишь картину Джона Эверетта Миллеса «Спасение» (Rescue). Затем отправляется в знаменитый Ботанический сад, одну из достопримечательностей Лондона, а вечером — в Народную оперу (People's Opera) на улице Друри-Лейн, где слушает модную в то время «Норму» Беллини со знаменитой мадам Арга, пение которой Чарлз нашел «очень воодушевленным». Музыка показалась ему «восхитительной», однако остальные певцы не произвели впечатления; декорации и костюмы, по его мнению, были просто «плохи». После «Нормы» давали балет. Рэнкин отправился домой, Чарлз же, никогда прежде не видевший балета, остался — «из любопытства». «Я был совершенно разочарован, — записывает он в дневнике. — Нарочитое безобразие поз поразило меня более всего остального. А еще говорят о поэзии движения! Естественная грация детей, танцующих на сельской лужайке, намного прекраснее. Не надо мне никаких балетов!»

Следующий день Чарлз провел не менее напряженно: утром вернулся в Королевскую академию (в июне там открывались традиционные выставки), днем был на стадионе «Лорде», где команды Кембриджа и Оксфорда состязались в крикете, а вечером отправился в Ковент-Гарден, где шла та же «Норма», в которой блистала примадонна Джульетта Гризи. Зал был переполнен, многие стояли, но Чарлзу удалось найти место в одном из задних рядов партера. Впрочем, он тут же уступил его даме, после чего ему «пришлось простоять полтора часа на ногах, пока не освободилось другое место». Сначала был исполнен первый акт «Нормы», в котором пела Гризи. «Ее пение и игра были великолепны, — записал Чарлз в дневнике, — но внешность груба, лицо красное; впрочем, она выглядит на удивление молодой для своих пятидесяти лет». Затем давали «Севильского цирюльника», который показался Чарлзу «скучным», — возможно, потому, что музыка была ему практически незнакома. Впрочем, «Mille grazie»[36] хор пропел «необычайно красиво», а солисты были очень хороши и забавны.

вернуться

36

Хор из интродукции «Тысяча благодарностей, мои господа» (исп. Mille grazie, mio signore).

23
{"b":"184741","o":1}