Изготовление цветных иллюстраций в те годы было делом непростым. Печать осуществлял Эдмунд Эванс, выдающийся мастер цветной гравюры по дереву. У него печатали свои книжки такие художники, как Уолтер Крейн, Рэндольф Колдекотт, Кейт Гринуэй и другие мастера, прославившие английскую детскую книгу. Рисунки для обложки выполнила Гертруда Томсон, приятельница Кэрролла.
«Алиса для малышей» вышла в свет лишь 18 декабря 1889 года. Ее иллюстрации показались Кэрроллу слишком яркими и безвкусными. Расстроенный, он пишет Макмиллану, что «ни одна из них не должна продаваться в Англии», и поручает Эвансу напечатать иллюстрации заново. Второй завод, отпечатанный в 1890 году, удовлетворил и требовательного автора, и художника. Что до отвергнутых ранее страниц, то их переплели и пустили в продажу: четыре тысячи экземпляров были отправлены в Соединенные Штаты, а остальные шесть тысяч все-таки предложены английским покупателям всего по два шиллинга за экземпляр (серия «Народное издание»).
Открывает книгу стихотворение Кэрролла «Милая детская», написанное с глубоким чувством, навеянным воспоминаниями о матери:
Прижаться к маминой груди:
Забыть ребяческие страхи,
Ушибы, слезы, охи, ахи,
Не знать того, что впереди!
Слегка подушку смяв щекой,
Во сне выводишь ты рулады,
И слаще в мире нет отрады…
Любовь дарует нам Покой.
Пригубить мамин поцелуй:
В нем мед и нежное дыханье,
В нем скрыто тайное посланье —
«Будь счастлива!» и «Не балуй!».
Его спешишь ты разгадать
И радостью полна до края,
Сейчас ты в двух шагах от рая…
Дом нам дарует Благодать
[156].
Заглавные буквы в последней строке каждой строфы (Любовь — Покой — Дом — Благодать) подчеркивают значение этих слов. Кэрролл предпослал книжке предисловие, адресованное матерям малышей, для которых написана книжка:
«У меня есть все основания полагать, что “Приключения Алисы в Стране чудес” прочитали сотни английских Детей в возрасте от пяти до пятнадцати лет, — а также Дети от пятнадцати до двадцати пяти лет — и Дети от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Есть среди нас даже и такие Дети, что устали от мрачных насмешек Жизни с ее горестями и мишурой, здоровье и силы которых слабеют, — и всё же не дали иссякнуть источнику радости, что кроется во всех близких детству сердцах. Обойдем молчанием повесть о прошедших годах этих Детей “определенного возраста” и предадим ее почтительному забвению.
А теперь я мечтаю о том (возможно, я слишком многого хочу?), чтобы мою книжку читали дети от нуля до пяти лет. Читали?! Нет, конечно! Я хочу, чтобы ее листали, ласкали, трепали, мяли и целовали эти крошки с ямочками на щеках, которые не знают грамоты и едва научились говорить, как надо, — они так весело шумят в детской, наполняя наши сердца глубокой радостью!..»
Конечно, «Алиса для малышей» непохожа на «Приключения Алисы в Стране чудес». Там нет ни удивительных приключений, ни странных персонажей с их диковинными речами, ни нонсенса, ни стихов. Да их и не может там быть! Эту небольшую книжку с картинками, в которой Кэрролл знакомит маленьких читателей (точнее, слушателей) с некоторыми — конечно, предельно упрощенными — персонажами и событиями «большой» книги, можно назвать введением в нее; автор надеялся, что в будущем подросшие малыши ее прочитают.
Позже помимо предисловия, адресованного матерям, Кэрролл снабдил свою новую книжку «Пасхальным приветствием каждому ребенку, любящему Алису». Впервые это приветствие было издано приложением к «Алисе в Зазеркалье», но автор хотел, чтобы его прочли все — и взрослые, и дети, когда они выучатся читать. Как видим, это уже другой, новый Кэрролл, которого мы прежде не знали. Впрочем, будет, пожалуй, вернее сказать, что он повернулся к нам другой стороной. Он и впрямь был очень многообразной личностью.
Глава восемнадцатая
Поздние годы
Кэрролл по-прежнему любил театр. Но порой случались эпизоды, которые смущали его. Конечно, он всегда подчеркивал, что не ему предъявлять пуританские требования к театру, однако настаивал на том, что на сцене не должно происходить ничего, что могло бы оскорбить глаза и уши «настоящей леди». Еще в середине 1870-х годов он обидел своей щепетильностью актрису, пригласившую его с двумя друзьями в «Лицеум» на «Гамлета» в постановке прославленного Ирвинга и предоставившую в их распоряжение королевскую ложу. В фарсе, который давали после Шекспира, прозвучало слово «Проклятье!». Кэрролл написал своей знакомой письмо, в котором решительно возражал против употребления этого слова. (Заметим, подобные слова в «Гамлете» такой реакции у него не вызывали!) Актриса не ответила, и всякие отношения с ней и ее супругом были прерваны.
Кэрролл особенно возражал против использования в шутках библейских цитат, на что были горазды не только театральные люди, но даже порой и оксфордские священники. В этих случаях он обычно писал виновникам или, если представлялась возможность, выражал свое мнение устно.
Однако позднее в высказываниях Кэрролла о театре начинают звучать и иные ноты. В июне 1888 года он опубликовал в журнале «Театр» статью «Подмостки сцены и дух пиетета», изложив в ней мысли, которые давно занимали его. Он начинает с обещания, что эта статья не является, как часто бывает, замаскированной проповедью:
«Я хочу поговорить с читателем, который посещает театр или сам пишет для театра и, возможно, удостоит меня своим вниманием как человека — не как церковнослужителя, не как христианина, даже не как верующего в Бога, но просто как человека, который признает (это действительно очень важно), что существует различие между добром и злом, который понимает, что от злых людей и злых поступков происходит большая часть бед в жизни, если не все беды. И разве не может также слово “добро” иметь более широкое значение, нежели то, которое обычно используется? Разве не может оно по справедливости включать в себя всё, что есть смелого, мужественного и истинного в человеческой природе? Несомненно, человек может почитать эти качества, даже если он не принадлежит ни к какому из религиозных вероисповеданий».
После столь смелого и неожиданного для священнослужителя вступления он, ссылаясь на лекцию историка Робертсона, приводит поразительный пример признания мужества врага у разбойничьих племен Верхнего Синда (на территории современного Пакистана): одержав победу в одной из битв, те почтили память павших врагов, повязав им на кисти рук красные шнурки — знак мужества, которым они отмечали своих убитых. Подобное почитание нередко увидишь на сцене. Кэрролл пишет:
«Я подразумеваю под почитанием просто веру в некое доброе и невидимое создание, находящееся вне пределов человеческой жизни, как мы ее понимаем, и над ними; создание, перед которым мы чувствуем себя ответственным. И я считаю, что “почитания” заслуживают самые деградированные виды “религии” как воплощение в конкретной форме принципа, который самый ярый атеист не боится почитать теоретически. Эти предметы можно классифицировать под двумя заголовками, в соответствии с тем, как они связаны с принципом добра и с принципом зла. Под первым заголовком мы можем назвать Божество и добрых духов, акт молитвы, места поклонения и священнослужителей; под вторым — злых духов и грядущее наказание».
Он тут же спешит пояснить: «Непочтительность, с которой иногда обращаются с такими темами как в театре, так и вне его стен, отчасти может быть объяснена тем, что ни одно слово не имеет неразделимо закрепленного за ним значения; слово означает то, что подразумевает под ним говорящий, и то, что понимает под ним слушающий, и это всё». Подобные идеи Кэрролл уже развивал в работах, опубликованных ранее. Интересно добавление, сделанное автором: «Эта мысль может послужить для того, чтобы уменьшить ужасное впечатление от некоторых слов, используемых низшими классами, которые (и это утешает) представляют собой набор бессмысленных звуков»[157].
