Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В начале царствования Георга III настойчивые усилия Хэнви увенчались парламентским законом, который обязывал лондонские приходы держать «приходских детей» не в работных домах, где они вскоре умирали, а в деревенских хижинах, где они жили и выходили в люди [49].

Из тех же побуждений генерал Оглеторп привлек внимание к позорному положению долговых тюрем. В 1729 году он убедил парламент осведомиться об ужасах тюрем Флит и Маршалси, где тюремщики мучили должников до смерти, пытаясь извлечь деньги у людей, которые потому и попали сюда, что у них не было денег. Английские тюрьмы оставались до конца столетия национальным позором, так как они по-прежнему сдавались местными властями на откуп подобным негодяям, поскольку власти хотели избавиться от беспокойства и расходов, связанных с содержанием специально оплачиваемых чиновников. Но Оглеторп по крайней мере привлек внимание к положению вещей и смягчил некоторые из наихудших злоупотреблений. Предшествующие поколения редко стремились узнать, что происходит в стенах этих обителей горя и страдания.

Доблестный генерал стал также основателем и первым губернатором новой колонии Джорджии, в которую он переселил многих должников и просто обедневших людей.

С начала и до конца столетия приверженцы нового пуританизма, такие пылко религиозные люди, как Роберт Нельсон, леди Элизабет Гастингс, Уэсли, Каупер, и, наконец, Уилберфорс, старались применять милосердие Нового Завета вместо более грубых наставлений Ветхого, с которыми шли в битву войска Кромвеля. Большая чуткость к нуждам и страданиям других людей, особенно бедноты, не только отражалась в литературе, но была заметна в жизни филантропов и во всей последующей деятельности века: в создании первых благотворительных школ, затем – больниц, а в последние годы столетия – воскресных школ. Она игнорировала расовые границы, смягчала суровое благоразумие государственных людей. «Бурное сострадание» вдохновляло красноречие и внушило некоторые из заблуждений в вопросе об Индии и Франции и, наконец, побудило совесть англичан к великому восстанию против работорговли.

Однако, в то время как новый дух гуманности воодушевлял частную инициативу, он оказывал еще слабое влияние на исполнительную, муниципальную и законодательную деятельность. Частные наниматели лучше обращались со своими слугами, чем правительство со своими солдатами и моряками. Флот пополнялся путем случайной и принудительной вербовки, так как количество добровольцев было недостаточным из-за пресловутых жутких условий жизни на кораблях военного флота. Жизнь рыбака и матроса на торговом судне была достаточно сурова, но лучше жизни на военном корабле, где пища была отвратительной и скудной, плата недостаточной и нерегулярной, никто не заботился о здоровье людей, а дисциплина была железной. Добрый адмирал Вернон, пострадавший при Георге II за то, что был искренним другом матросов, заявил, что «наш флот комплектуется при помощи насилия и удерживается в повиновении при помощи жестокости».

Не лучше было и положение рядового солдата в армии. Внутри страны не было казарм, и солдаты расквартировывались в кабаках, где и жили за счет населения, которое ненавидело «красные мундиры» и относилось к ним в соответствии с этими своими чувствами. Солдаты были наиболее непопулярны потому, что они представляли собой единственную государственную силу, боровшуюся с беспорядками и контрабандой. Что касается дисциплины, то во времена Георга II один солдат получил 30 тысяч плетей за 16 лет службы. И если таков был жребий солдат дома, то гарнизонная служба в Вест-Индии была равносильна смертному приговору. Так вознаграждались те люди, которые на суше и на море завоевывали Англии ее колонии, защищали ее торговлю и обеспечивали ее богатство и счастье внутри страны.

В течение всего столетия парламент продолжал добавлять статут за статутом к «кровавому кодексу» английских законов, постоянно дополняя длинный список преступлений, караемых смертью; наконец их число достигло 200.

Уголовным преступлением являлась не только кража лошади или овцы и чеканка фальшивых монет, но и кража в лавке предмета стоимостью в 5 шиллингов и кража чего-нибудь у отдельного лица, даже хотя бы только носового платка. Нелогичный хаос законов был, однако, таков, что покушение на убийство наказывалось очень легко, хотя разбивший нос человеку карался как уголовный преступник. Следствием возрастающей строгости законов в этом постепенно становившемся более гуманным веке было то, что присяжные часто отказывались признавать людей виновными в небольших преступлениях, которые привели бы их на эшафот. Более того, для уголовных преступников было легко с помощью мудрых законодателей ускользнуть на основе чисто формальных юридических ухищрений из сетей старинной и хорошо разработанной процедуры. Из шести воров, приведенных в суд, пять могли тем или иным путем спастись, тогда как одного несчастного вешали. Но, пожалуй, всех шестерых можно было удержать от преступления, если бы все они были твердо убеждены, что им неизбежно придется отбывать за него определенный срок заключения.

В довершение несчастья случаи арестов были редки, так как на острове не было настоящей полиции, за исключением «полицейских» из той конторы, которую братья Филдинг основали в середине столетия в своем доме на Боу-стрит.

Кроме солдат, не было другой силы, способной рассеять беспорядочную толпу. Отсюда позорный случай мятеж Гордона (1780), когда уличными толпами в Лондоне был сожжено 70 домов и 4 тюрьмы. Действительно является чудом, что наши предки вообще могли охранять общественный порядок и частную собственность. Они должны были быть по крайней мере столь же моральным и законопослушным народом, как наше собственное поколение. Каков был бы эффект от уничтожения полиции в наших современных больших городах?

Однако возможно, что до тех пор, пока на континенте не был принят кодекс Наполеона, английское правосудие, каким бы плохим оно ни было, являлось лучшим в мире. Оно имело по крайней мере два преимущества перед европейскими кодексами «старого режима». Во-первых, оно давало заключенным по политическому делу действительную возможность защищаться против правительства – улучшение, явившееся результатом закона 1695 года об измене и общей тенденции политической и судебной практики со времени революции. Во-вторых, ни в каких судебных делах, ни в политических, ни в каких-либо других, не разрешалось применять пытку, чтобы исторгнуть показания или признание. Но нельзя сказать, что английское правительство избегало пытки как средства наказания, так как хотя колесование и не было известно на нашем острове, но порка, особенно в армии и во флоте, часто превращалась в пытку.

Англичане все еще любили присутствовать при наказании тех, чьи действия они не одобряли. Два отрывка могут быть процитированы из «Дневников» священника Вудфорда, человека мягкосердечного, необычайно доброго к людям и животным:

«1777 год. 22 июля, Роберт Бигген, привязанный к тележке, подвергся сегодня днем бичеванию палача на улицах Кэри (Сомерсет) за кражу картофеля. Его бичевали на всем пути от Джордж Инн до Энгел, оттуда вели обратно вдоль улицы к королевскому дубу в Южном Кэри и назад к Джордж Инн. Так как он был рецидивистом, то здесь собрали 17 шиллингов 6 пенсов для палача, чтобы он воздал ему должное. Но это нельзя считать дорогой оплатой – палач был старик и весьма гнусный малый. Со своей стороны я не внес на это ни единого фартинга.

1781 год. 7 апреля. Позволил моему слуге Вилли пойти сегодня утром в Норидж, за 10 миль, посмотреть на трех разбойников, повешенных там сегодня. Вилли вернулся около 7 часов вечера. Они были все трое повешены и казались раскаявшимися».

Независимо от того, что английское правосудие в целом было менее скверным, чем континентальная практика тех времен, философы Европы и Англии уже тогда начали свои знаменитые атаки на существующую систему закона и наказания. Эта большая чувствительность к порокам, которые все предыдущие века принимали как естественное дело, была частью общего движения гуманности, связанного на континенте с Вольтером и «философами», а в Англии – с «философией» и с религией. За нападками на уголовный кодекс Европы итальянского реформатора Беккариа последовал показ Говардом скандального положения тюрем в Англии и за границей и анализ Бентамом бесполезных и запутанных нелепостей английского закона, «законных интересов», дорогих сердцу людей наиболее консервативной из профессий.

вернуться

[49] Хэнви (1712-1786) известен также введением в Англии зонтика. В течение многих лет он носил его один, вопреки насмешкам простонародья и раздражению корыстно заинтересованных носильщиков портшезов и извозчиков, пока наконец в последние годы его жизни его примеру не стали подражать все. – Прим. авт.

90
{"b":"184641","o":1}