Сквайр, юрист, купец и йомен имели много общего между собой. Все они были людьми нового времени, которых не прельщали феодальные идеалы, теперь уже исчезавшие. Они стремились переходить в протестантство как из-за выгоды, так и по убеждению. Они создали своеобразную религию домашнего очага, по существу, религию «среднего класса» и совсем не средневековую.
Стремлением протестантского учения было превозносить брачное состояние, освящать религией деловую жизнь; это было реакцией на средневековое учение, что истинная «религиозная жизнь» заключается в целомудрии и удалении от мира в монастырь. Разрешение вступать в брак, полученное духовенством при Эдуарде VI и при Елизавете, было одним из симптомов этой перемены взглядов. Протестантским идеалом являлась религия семейного очага с домашним чтением Библии в дополнение к церковным службам и таинствам. Эти идеи и обычаи были распространены не только среди пуритан-диссидентов; при последних Тюдорах и в эпоху Стюартов они были приняты и в англиканских семьях, которые любили и боролись за «Книгу Общих молитв» [29]. Домашняя религия и Библия сделались социальным обычаем – общим для всех английских протестантов. Может быть, чаше всего такую картину можно было видеть в семьях сквайров, йоменов и купцов, но она была также типична и для хижин бедняков.
Английская религия нового типа идеализировала труд, посвящая Богу свои дела в торговле и сельском хозяйстве. Это была подходящая религия для страны лавочников и фермеров.
Царствование Эдуарда VI и его старшей сестры было временем зарождения этих обычаев и идей, которые в следующем поколении сделались такими общепринятыми; оно было временем, когда Кранмер создавал «Книгу Общих молитв», которая могла бы занять место рядом с Библией, и когда королева Мария снабжала английский протестантизм житиями мучеников. Антиклерикальная революция Генриха VIII с ее отнюдь не достойной подражания дракой из-за церковного имущества была лишена моральной основы, но мученики придали такую основу национальной религии, которая начала создаваться в этом хаосе. Когда Елизавета вступила на престол, Библия и «Книга Общих молитв» составляли интеллектуальную и духовную основу нового социального порядка.
Учреждения каждой страны всегда отражаются в ее военной системе. Во время Столетней войны в Англии были две военные системы: защита внутри страны от народных мятежей и набегов шотландцев была делом главным образом местной милиции, набиравшейся на основе ополчения; более трудная война с Францией, которая требовала лучше обученных воинов, велась военными дружинами, следовавшими за ведшими войну знатью и сельским дворянством, которые вербовали и оплачивали их; король договаривался с их нанимателями о поставке ему такого-то числа обученных воинов за такую-то сумму. Эта двойная система продолжалась при Генрихе VII и Генрихе VIII с тем различием, что подрыв военной мощи и земельных богатств старой знати конфискациями во время войн двух Роз лишил значения систему договоров. Действительно, система договоров с частными лигами о поставке армии для войны за границей была несовместима с внутренней политикой Тюдоров, с упразднением частных военных дружин и военных формирований, создаваемых крупными вассалами. Но так как король не имел своей регулярной армии, то в случае надобности войска спешно набирались для службы за границей. Они были недисциплинированны, мятежны и часто бесполезны, как это то и дело доказывала история тюдоровских войн на континенте. Исчезли прежние стойкие, преданные военные отряды, шедшие за крупными лордами в Креси и Азенкуре. А между тем у короля еще не было армии.
Английские лучники были по-прежнему настолько хорошими воинами, что огнестрельное оружие еще не вытеснило их. Все еще были общеприняты лук и алебарда для пехоты и копье для кавалерии. Артиллерия, на которую король имел монополию в своем королевстве, становилась необходимым оружием не только для осады, но также и для сражений с мятежниками или с шотландцами, как это имело место при Лус Коут-Филде и Пинки-Клю. В таких условиях для обеспечения безопасности короля в Англии, пока его политика не стала слишком непопулярной, было достаточно демократически вербуемой милиции. Но у короля не было достаточных военных сил, чтобы одерживать победы в Европе.
В стране еще не было регулярной армии, но королевский военно-морской флот уже становился грозной силой. Нельзя было больше полагаться только на торговые суда, призывавшиеся для охраны узких морских проходов во время войны. Отцом английского флота называли Генриха VIII, хотя Генрих VII, быть может, мог бы оспаривать это прозвище. Флот был подчинен самостоятельному административному управлению и организован как регулярная военная сила, оплачиваемая королем. На это мероприятие Генрих VIII израсходовал много королевских и монастырских богатств. Он не только строил королевские корабли, но соорудил военно-морские базы в Вулидже и Детфорде, где устье Темзы затрудняло неожиданное вторжение; он усовершенствовал морскую базу Портсмут и укрепил много гаваней.
Создание специального военного флота было самым важным делом, потому что военная тактика после двухтысячелетнего существования вступала в новую эру. Установка пушек на борту корабля изменила характер морской войны; вместо абордажа – простого сцепления корабля с кораблем (способ, применявшийся со времен древних египтян и греков до позднего средневековья) – важнейшим элементом атаки стало маневрирование плавучих батарей, которое впервые показало свое преимущество в сражении с Армадой. Благодаря преуспеванию в этой новой игре Англия смогла достигнуть морского могущества и сделаться империей, и военно-морская политика Генриха VIII явилась первым шагом на пути к этому.
Несмотря на целый ряд экономических затруднений, уровень жизни в начале и в середине Тюдоровского периода начал медленно повышаться. Когда при Елизавете благодаря заметному повышению уровня жизни широко распространилось мнение о процветании Англии, приходский священник Гаррисон в 1572 году отметил это улучшение домашнего уклада, начавшееся еще при жизни его отца во многих местах на юге страны, «не только среди знати и дворянства, но также и среди низшего слоя».
«Да, наши отцы и даже мы сами [пишет он] частенько лежали на соломенных циновках, покрытые только простыней, под одеялами из дерюги или мешковины (я употребляю их собственные выражения) и с хорошим круглым чурбаном вместо подушки под головой. Если случалось, что какой-либо из наших отцов или хозяин дома имел матрац или тюфяк, набитый шерстью, и к тому же мешок с мякиной, чтобы положить на него голову, то он уже считал себя благоустроенным, как городской [или деревенский] лорд, который сам-то, быть может, редко лежал на постели из пуха или из чистого пера. Считалось, что подушки нужны только для женщин, да и то лишь во время родов. Что касается слуг, то было уже хорошо, если они были покрыты простыней, потому что они редко даже спали на простыне, которая защитила бы их от колючих соломинок, торчавших из их подстилок и царапавших их загрубелую кожу».
Солома на полу и солома в постелях; в ней разводились блохи, и иногда именно они были распространителями чумы.
Гаррисон отмечает также, что камины сделались обычными даже в хижинах, тогда как «в деревне, где я нахожусь», старые люди вспоминали, что в «их молодые годы» и при двух королях Генрихах в нагорных городках [деревнях] «имелось не больше двух или трех каминов, а может быть, и того меньше, не считая церковных и господских домов их лордов»; обычно каждый разводил свой огонь в жаровне в комнате, где он обедал и разделывал тушу. Возросшее потребление угля вместо дров для домашнего очага делало более неприятным отсутствие дымоходов; при все увеличивающемся применении кирпичей постройка дымоходов облегчалась, даже если стены дома были из какого-нибудь другого строительного материала.
Обычные дома и хижины по-прежнему были деревянные или «полудеревянные», с глиной и щебнем между деревянными стойками и поперечными балками. Лучшие дома были каменные, особенно в районах, богатых камнем. Но постепенно в употребление входил кирпич, прежде всего в районах, где не было камня и где было недостаточно строевого леса вследствие обезлесения, главным образом в восточных графствах.
