Рост «компаний с ограниченной ответственностью» и муниципальных предприятий имел важные последствия. Такие обширные безличные манипуляции капитала и промышленности значительно увеличивали число и значение пайщиков как класса, как элемента в национальной жизни, представляющего безответственное богатство, отделенное от земли и обязанностей землевладения и почти в равной степени отделенное от ответственного управления делами. В течение всего XIX века Америка, Африка, Индия, Австралия и некоторые европейские страны развивались главным образом благодаря британским капиталам, и британские акционеры, таким образом, обогащались благодаря охватывающему весь мир стремлению к индустриализации. Возникали города, подобные Борнемуту и Истборну, где поселялись те обширные «приличные» слои общества, которые уединялись и там проживали свои доходы, вступая в общение с остальным обществом только для получения дивидендов и во время случайных посещений собраний пайщиков, куда они являлись, чтобы держать в страхе правление. С другой стороны, «быть пайщиком» значило иметь досуг и свободу, которые многими людьми поздневикторианской эпохи были использованы для высочайших целей цивилизации.

«Пайщик» как таковой ничего не знал о жизни, мыслях и нуждах рабочих, нанимаемых той компанией, в которой он имел пай, и его влияние на отношение капитала и труда не было положительным. Оплачиваемый управляющий, действующий в интересах компании, находился в более непосредственных отношениях с людьми и их нуждами, но даже он редко имел ту близкую личную осведомленность о положении рабочих, которую часто имел хозяин при более патриархальной системе теперь исчезающих старых фамильных предприятий. Правда, сам объем операций и количество рабочих, занятых в них, делали невозможными такие личные отношения. К счастью, однако, возрастающее влияние и организационное укрепление тред-юнионов, по крайней мере среди всех квалифицированных профессий, давали рабочим возможность встречаться с управляющими компаний, которые нанимали их на более равных условиях. Суровая дисциплина стачки и локаута научила обе стороны уважать силу друг друга и понимать ценность справедливых переговоров.

При этих условиях возрастающий национальный дивиденд скоро стал распределяться между классами более справедливо. Но различие между капиталом и трудом и личное отделение предпринимателя от рабочего в их обычной жизни продолжали увеличиваться. Сам факт, что в рабочих районах организовывались филантропические «сеттльменты», чтобы показать буржуазии, имеющей добрые намерения, как живет беднота, – сам этот факт был весьма знаменателен. Поэтому марксистские доктрины о неизбежности «классовой борьбы» стали в конце столетия распространенными, а более оппортунистический коллективизм, проповедуемый Фабианским обществом, стал еще более влиятельным.

Однако эти доктрины были слишком теоретическими для того, чтобы сильно затронуть английского рабочего. Но уже не теория, а практическая необходимость защищать права тред-юнионов против законов, выработанных на основе судебных постановлений, заставила трудящихся организовать свою собственную политическую партию. Практическая деятельность английских судов, к несчастью, обычно показывала, что свободы, которые парламент намеревался даровать тред-юнионам своими законами, на самом деле вовсе не были дарованы ими. Согласно закону 1825 года, тред-юнионы и объединения для борьбы за повышение заработка были легализованы – по крайней мере парламент, и все люди в течение сорока лет предполагали, что это так. Но в 1867 году при рассмотрении дела котельщиков судьи, возглавляемые лордом – главным судьей, решили, что профсоюзы, будучи «препятствием для производства», являются незаконными ассоциациями. К счастью, по биллю о реформе того же года трудящиеся классы получили право парламентского представительства и, следовательно, возможность добиваться удовлетворения своих требований путем конституционного давления на политических деятелей. Впоследствии проведенный Гладстоном в 1871 году закон вернул тред-юнионам право существования на очень благоприятных условиях, а закон Дизраэли (1875 года) узаконил «мирное пикетирование».

Согласно этим законам, судьи оставили тред-юнионы в покое в течение жизни следующего поколения, когда движение распространилось из квалифицированных отраслей труда и на неквалифицированные, особенно в 1889 году, во время крупной стачки лондонских докеров. В конце столетия тред-юнионизм был в большинстве отраслей промышленности и в большинстве районов Англии очень сильным оружием защиты заработной платы рабочих – оружием, употребляемым в целом весьма разумно. Затем в 1901 году судьи вновь нанесли удар своим решением по делу Таффской долины, когда работа предыдущих парламентов была вновь уничтожена и стачечные действия союзов были вновь объявлены незаконными. Это решение ускорило образование лейбористской партии как самостоятельной фракции в парламенте в начале нового столетия и привело к закону 1906 года, который обеспечил тред-юнионам весьма важный иммунитет от судебных исков. Но эти события относятся к другой главе социальной истории и находятся вне пределов и атмосферы викторианской Англии.

В конце царствования и в конце столетия еще существовало так называемое «феодальное» общество сельской местности, но оно существовало при изменившихся условиях, указывающих на прогресс демократии даже в сельской Англии и на проникновение в деревенскую жизнь сил и идей города. В следующем поколении с появлением автомобильного транспорта вторжение городской жизни в сельские области, обратившее всю Англию в пригород, было бурным, как наводнение. Но к моменту смерти Виктории (1901) процесс еще не зашел так далеко, сельские дороги и тропинки еще оставались сельскими дорогами и тропинками со всем их сонным очарованием, сохранявшимся в течение многих столетий, которое не нарушали даже многочисленные велосипедисты, пользовавшиеся этими тропинками. Еще процветали «сельские особняки», большие и маленькие, с их охотничьими компаниями и городскими гостями, приглашенными на конец недели, а система поместий еще оставалась тем методом, по которому было организовано английское земледелие.

Но «сельские особняки» и имения уже в меньшей степени поддерживались за счет снизившейся из-за американского импорта сельскохозяйственной ренты, которая к тому же не уплачивалась в срок. Развлечения, устраиваемые в «сельских особняках», и деловые мероприятия в имении финансировались теперь за счет денег, извлеченных владельцем из промышленности или из других источников или из его доходов в качестве крупного землевладельца в городских районах. Он еще оставался сельским джентльменом, но главную часть доходов получал из других источников. Британское земледелие как экономическое предприятие рушилось. При таких обстоятельствах поместная система, «феодальная» в той мере, в какой она могла еще быть феодальной, оставалась весьма популярной в сельской местности, потому что привлекала деньги из промышленного мира для поддержания приходящего в упадок земледелия и потому что сквайр и его семья вносили в деревенскую жизнь интерес к образованию и дружественное руководство.

Еще до появления автомобиля вместе с наступлением нового столетия прежняя деревенская жизнь превратилась в нечто пол у пригородное благодаря проникновению из города газет, идей, посетителей и новых обитателей. Контраст между демократическим городом и «феодальной» сельской местностью, характерный для Англии в середине царствования Виктории, стал менее заметным в последние десятилетия века. В результате закона 1870 года об образовании все сельскохозяйственные рабочие следующего поколения и женщины из их семей умели читать и писать. К несчастью, образование не было направлено на то, чтобы поощрять в батраках разумный интерес и привязанность к сельской жизни. Новое образование было задумано и находилось под контролем городских людей, склонных создавать клерков, а не крестьян. Незадолго до смерти Виктории «Дейли мейл» уже читали и на скамье деревенского трактира, и под соломенной кровлей крестьянского хижины. Своеобразный сельский склад ума подвергался урбанизации, а местные традиции стала заменять общенациональная банальность быта.