В то время как меры, предпринимаемые для начального образования масс, были недостаточными, среднее образование состоятельных классов переживало большой подъем благодаря развитию «системы общественных школ.
В начале столетия существовало три типа школ среднего образования: во-первых, фешенебельные «общественные школы» (в действительности частные), подобные школам в Итоне, Винчестере и Харроу, немногочисленные, с чисто классической программой обучения и скандально скверной дисциплиной; во-вторых, частные академии, в которых получали более серьезные и современные познания при лучшей дисциплине представители непривилегированной диссидентской средней буржуазии, и, наконец, поддерживаемые государством старые классические средние школы, многие из которых пришли в упадок из-за небрежности и продажности, характерных для общественных учреждений в XVIII веке.
С ростом силы и богатства Англии в новом столетии и возрастанием потребности во всякого рода руководителях как внутри страны, так и в ее далеких заморских владениях значительно расширение среднего образования было очень важным. Эта потребность была до некоторой степени удовлетворена, но неожиданным путем, который имел важные социальные последствия. Можно было предположить, что век реформы и приближения демократии приведет к улучшению и умножению субсидируемых государством средних школ благодаря деятельности государства; в этом случае обычное образование получали бы все способные дети из самых различных классов и с такими прекрасными результатами, как в классических школах времен Тюдоров и Стюартов. Но в Викторианскую эпоху классические школы имели меньшее значение, несмотря на некоторые поразительные исключения, как, например, в Манчестере. В то же самое время диссидентские академии, столь полезные в предыдущем столетии, пришли в упадок. Новой мерой были «общественные школы», построенные по типу старых школ в Итоне, Винчестере и Харроу; образцом их была школа в Рэгби.
Это развитие было отчасти обязано случаю – деятельности одного человека. Великим реформатором образования в тридцатых годах был Томас Арнольд, директор школы в Рэгби. Его забота о религии и отправлении церковных служб, его система, при которой старшие ученики наблюдали за поведением младших, его весьма успешные попытки уничтожить драки, пьянство, распутство и предельную недисциплинированность прежнего «зверинца», «общественной школы» подали пример, который оказался заразительным. Прежние учреждения были реформированы, другие впервые основаны. «Организованные игры и развлечения», значение которых сам Арнольд отнюдь не переоценивал, выросли самопроизвольно, господствуя сначала в жизни «общественной школы», а затем распространившись в свое время на Оксфорд и Кембридж.
«Среднее сословие общества» считало, что реформированная «общественная школа» дает возможность его сыновьям вступить в ряды правящего класса. Старое земельное дворянство, интеллигенция и новые промышленники воспитывались здесь вместе, образуя обширный слой аристократии, достаточно многочисленной, чтобы удовлетворить разнообразные потребности управления и руководства в викторианской Англии и викторианской империи.
Во многих отношениях «общественные школы» имели успех и отвечали требованиям времени. Но предметы, которые преподавались в этих школах, были слишком ограничены классикой, чтобы удовлетворить все требования новой эпохи, хотя они создали основу для высокого развития литературы в Оксфорде и Кембридже и вообще в Англии. В микрокосме жизни «общественной школы», в которой мальчикам предоставлялось формировать свое собственное общество и управлять им, характер значил больше, чем происхождение, и интеллект поощрялся меньше, чем стойкая верность школьника товарищам.
Дети из высших слоев общества, дети верхушки средних слоев и интеллигенции объединялись вместе в «общественных школах» и благодаря этому в дальнейшем отделялись от остальной нации, воспитанной при другой системе образования. Тенденция к социальной изоляции, увеличиваемая территориальным разграничением жилых кварталов жителей различных классов в больших современных городах, еще более подчеркивалась этой системой образования. Кроме того, расходы на «общественную школу», значительно более высокие, чем на обычную среднюю школу или школу для приходящих учеников, стали тяжелым бременем для мелкой буржуазии и интеллигенции. Действительно, в конце столетия это бремя стало главной причиной прискорбного сокращения количества детей в некоторых из лучших слоев общества.
Многие успехи и неудачи современной Англии связаны с «общественными школами». Они были одним из великих учреждений, бессознательно развиваемых английским инстинктом и характером, и успешное подражание им за границей было даже менее возможно, чем подражание парламенту.
В середине столетия среднее образование девочек было поставлено очень плохо. Они были вынуждены расплачиваться за дорогостоящее образование своих братьев. В этом и в других вопросах, касающихся женщин, великая эмансипация и улучшение положения были отложены до последнего тридцатилетия правления Виктории – действительного периода «эмансипации женщин» в Англии.
Все же, несмотря на дерзкие и спорные высказывания Мэтью Арнольда о «варварском» высшем классе и «филистерской» мелкой буржуазии, сам он был пророком и поэтом того века, который бранил, и, несмотря на его прозрение к нашей системе среднего образования как «наихудшей в мире», остается фактом, что более высокая культура Англии XIX века была разнообразной, глубокой и распространялась на значительную часть общества. Вероятно, мир не увидит вновь такой превосходной и широкой культуры в течение многих последующих столетий.
Уже в середине XIX века промышленные перемены создали ту массовую вульгарность, которой вскоре предстояло потопить эту высокую литературную культуру в болоте новой журналистики, упадка деревни и механизации жизни. Естественно-научное образование, когда оно наконец получило широкое развитие, неизбежно вытеснило гуманизм. Но в середине XIX столетия образование было еще гуманитарным, а не естественно-научным, и, хотя это причиняло серьезный практический ущерб, такое образование создало на время великую литературную цивилизацию, основанную на широкой образованности, с более широким кругом интеллигентных читателей, чем в XVIII веке, и значительно более разнообразную и всеобъемлющую в области стиля и содержания, чем в дни, когда образцами вкуса были Буало и Поуп. В области литературы и мышления, так же как к обществе и политике, это был век перехода от аристократии к демократии, от авторитета к массовому суждению; для литературы и мышления такие условия, пока они продолжались, были благоприятными.
Серьезные исторические труды предназначались для очень широкой публики и достигали своей цели. Это относится не только к одному Маколею. Атмосфера свободных религиозных споров, размышлений о морали, взволнованность и почтительные сомнения в ортодоксальных верованиях и поиски их замены возбудили интерес, дали материал писателям с большим творческим воображением, таким, как Карлейль, Раскин и Теннисон, и придали Вордсворту в старости большую популярность, чем та, которой Байрон стал пользоваться после смерти. В то же время критический анализ настоящего общества, которое считали имеющим недостатки, но исправимым, помогал воодушевлять и популяризировать произведения Диккенса, Теккерея, Э. Гаскелл и Троллопа. Джон Стюарт Милль в своих сочинениях «О свободе» (1859) и «Подчиненное положение женщин» (1869) нападает на зависимость от установившихся обычаев и провозглашает права каждого мужчины и каждой женщины на свободу жизни и мышления, что до известной степени может считаться поворотным пунктом между ранним и поздним викторианским периодом.
Та сторона науки, которая ближе всего к гуманизму, – близость и любовь к природе – была другим источником вдохновения современной литературы и другой причиной ее большой притягательной силы. В конце XVIII века путь к этому был подготовлен Уайтом Селборном, Бьюиком и другими натуралистами, профессионалами и любителями, которые научили своих земляков наблюдать и почитать мир природы, в котором человек имел счастливую возможность жить. На рубеже века эта распространившаяся привычка нашла свое дальнейшее выражение в пейзажах Гёртина, Тэрнера и Констебля и в поэзии Вордсворта и Китса. В следующем поколении, в тридцатых, сороковых и пятидесятых годах, к списку талантливых пейзажистов прибавились имена де Уинта, Дэвида Кокса, Эдуарда Лира и многих других. В поэзии царствование Теннисона продолжалось почти всю Викторианскую эпоху. Его особая привлекательность заключалась в силе, красоте и точности описания им природы.
