Как и в Англии, первыми инициаторами этих перемен в Шотландии были отдельные предприимчивые лендлорды, обладавшие небольшим капиталом и поверхностными знаниями. Их успех послужил примером, которому последовали многие. Первое, что надо было сделать, – это разрушить систему чередования участков, которая требовала общей обработки земли; эта система землепользования поддерживалась при помощи более примитивных методов, чем методы английских открытых полей, мешала индивидуальной инициативе, не давала гарантии безопасности владения и не поощряла усилий общины мелких фермеров. Шотландские держатели не имели законных прав на землю, а держали ее на условиях краткосрочной аренды или совсем ничего не имели. Но эта система, как бы она ни была плоха, имела одно преимущество – с ней легко было покончить. Здесь ничто не мешало лендлордам, склонным к улучшениям, уничтожить участки и переделить землю, создав компактные фермы, которые они затем сдавали отдельным фермерам в долгосрочную аренду на 19 лет или на больший срок. Благодаря этой крупной реформе шотландский держатель получал на первое время стимул проявить свою долго дремавшую энергию и предприимчивость.

Была, правда, очевидная опасность того, что некоторые из старых держателей будут вообще лишены земли, станут жертвами реформы. Например, там, где старая ферма с ее участками, прежде сдаваемая общине из 10-15 держателей, была огорожена и поделена заново между пятью или шестью из них, что стало с остальными? Некоторые шли в расцветающие города или колонии, в которые теперь благодаря унии получили доступ и шотландские эмигранты. Но численность населения, занятого в шотландском земледелии, скорее возросла, чем уменьшилась, благодаря постоянному увеличению площади возделываемой земли. Новые акры, отвоеванные у пустоши, часто были лучше старых земель, так как располагались в плодородных долинах, которые требовали только искусственного осушения, чтобы стать более ценными, чем прежние поля на склонах холмов, где в таком осушении не было необходимости.

И старые, и новые земли были теперь окружены каменными стенами или изгородями; высокие гребни участков были срыты; поля были осушены, удобрены известью, унавожены; одна или две хорошие лошади заняли место длинного обоза из заморенных быков, запряженных в плуг; люди могли теперь употреблять кожаную упряжь вместо упряжи из конского волоса или тростника, железные плуги вместо деревянных, двухколесные повозки вместо саней. Картофель, выращиваемый на полях, и овощи на огородах разнообразили пищу населения, в то время как корнеплодами и другими культурами кормили скот в течение всей зимы. Древесные насаждения задерживали ветер и удовлетворяли нужду поместья в лесоматериалах; на склонах холмов во многих частях Шотландии стало появляться все больше новых лесов.

Дороги были значительно улучшены, что способствовало расширению рыночной торговли фермеров и промышленников. Процветание земледелия создавало капитал, который снова вкладывался в землю. А банки, учрежденные в городах графств в начале царствования Георга III, помогали и лэрдам, и фермерам финансировать улучшения, проводимые ими совместно. Промышленный и торговый рост Клайдсайда создал рынок для продуктов земледелия. Имения покупались и расширялись «табачными лордами» из мира судовладельцев Глазго и отважными шотландцами, вернувшимися из Британской Индии, где они скопили состояния. Короче говоря, происходило одновременное развитие всех сторон экономической и социальной жизни, но не за счет друг друга, так как в эту счастливую эпоху промышленность и торговля были не врагами, а союзниками земледелия.

Таким образом, периодические голодовки, сокращавшие жизнь и губившие силы шотландского народа, уже не были столь ужасны, как прежде. В обычные годы реальная заработная плата, доход от фермы и ренты были много выше, чем в прежние времена. Картофель, овощи, сыр, а иногда и мясо добавлялись к овсянке и молоку, которые еще составляли основную пищу бедноты; в Шотландии, как и в Англии, контрабандисты способствовали проникновению чая и табака даже в наиболее бедные дома. Были достигнуты большие, хотя и не повсеместные, успехи даже там, где до сих пор было позорное отставание, – в деле модернизации и благоустройства вновь строящихся домов. В некоторых районах прочные каменные фермы и домики с одной или двумя комнатами, с печными трубами, стеклянными окнами, кроватями, мебелью и наружными уборными заменили прежние хибарки, которые крестьяне обычно делили со своим скотом. Крепкие шотландцы времени Бёрнса (1759-1796) казались племенем, отличным от своих дедов, которые из-за недостатка в пище, одежде и тепле часто выглядели изможденными, неряшливыми и вялыми.

Кроме того, шотландцы были теперь свободными людьми. Последнее зло умирающего феодализма, которое еще сохранялось в Шотландии несколько столетий, после того как оно было уничтожено в Англии, устранили в 1748 году специальным законом, положившим конец наследственной юрисдикции. И в Южной, и Северной Шотландии барон или вождь, имевший частную курию для суда над своими вассалами и держателями, мог по своему желанию или капризу заключить непокорного в зловонную темницу, и заключенный не имел права апеллировать к королевским трибуналам. Именно эта власть была уничтожена.

В Горной области исчезло и многое другое, кроме наследственной юрисдикции. Вся картина материально-бытовых условий и общественной жизни страны, сохранявшаяся (с небольшими изменениями) в горных районах Шотландии с доисторических времен, сразу коренным образом изменилась. Клановая система, воины в шотландских юбочках с широкими мечами и щитами, патриархальная власть вождя – все это исчезло навсегда. Горная область впервые в своей истории стала единым целым с остальной Шотландией, унифицировалась настолько, насколько закон, землевладение, воспитание и религия могли сделать одинаковыми горца и жителя Южной Шотландии. Сооружение первых дорог через Горную область, осуществленное генералом Вейдом незадолго до 1745 года, уже распространило влияние Южной Шотландии на гористый северо-запад и подготовило там почву для больших перемен. Эти изменения должны были и так вскоре произойти, но они происходили бы более постепенно, если бы якобитское вторжение не спровоцировало долготерпеливый юг покончить раз и навсегда с тем злом, которое уже тысячелетиями причиняли вторжения племен.

Население, которое всегда жило войной и для войны, было наконец действительно разоружено, а его воинственные инстинкты использованы в сформированных из шотландцев горных полках британской армии, сослуживших за границей хорошую службу той империи, которая была теперь общей для англичан и шотландцев, кельтов и саксов. Вожди были превращены в лендлордов, подобных лэрдам юга. Отныне правосудие и управление стали королевскими и национальными, перестав быть личными и клановыми. Осуществление этих огромных перемен в структуре общества указывало на то, что время для них уже настало. В течение нескольких лет длился период тирании и репрессий, описанный в «Похищенном» Стивенсона, когда трогательно проявлялась личная преданность членов клана к своим изгнанным вождям. Но не возникло никакого народного движения с целью восстановить прежнее положение общества, и когда экс-якобитским вождям разрешили вернуться из-за границы и возвратили им их имения на условиях новой системы владения, то вопрос о том, кому население должно быть преданно: вождю или правительству – был окончательно решен. Снова было разрешено запрещенное раньше ношение каждым кланом шотландской ткани своей особой расцветки, так как гордые чувства, связанные с ним, не были уже больше опасны для общества и закона.

Тем временем в Горной области действовали пресвитерианские миссионеры и школьные учителя, проявившие с самого начала больше такта и больше симпатии к кельтам, чем эмиссары гражданской власти. Воображение и интеллект горцев, до этого времени невежественных и поэтических, приобрели новые возможности для своего развития благодаря созданию здесь школ. Чтение и письмо были принесены в Горную область главным образом шотландским «Обществом распространения христианских знаний», которое начало свою деятельность в этом диком районе в царствование Анны, но смогло добиться здесь больших успехов только тогда, когда страна стала доступной благодаря разрушению кланов. Единство шотландского общества было достигнуто в области религии и образования прежде, чем окончилось столетие, хотя Горная область все еще оставалась двуязычной. В долинах, где преобладала римско-католическая религия, ее власть держалась непоколебимо, но старое язычество исчезло.