В конце концов еда не стоила таких страданий, и Римо уронил вилку на стол. Он заметил, что машинально кивает головой в ответ на слова Линетт, не вслушиваясь в то, что она говорит. Вскоре они ехали к ней домой, и он услышал, как она предлагает ему отдохнуть в комнате для гостей наверху.

Он чувствовал себя так плохо, что больше не спрашивал, не будет ли ее муж возражать. Муж, дьявол его забери, был мертв, он повредил Римо руку, и чем скорее он сгниет, тем лучше.

Линетт помогла ему подняться наверх в большую спальню, и он позволил ей раздеть его. Она делала это медленно, проводя пальцами по телу, и уложила его в постель голым. Она действовала умело и осторожно, и Римо удивился: сегодня, даже после выпивки, она контролировала себя куда лучше, чем накануне вечером.

«Забавно, забавно, забавно, — думал Римо. — А посмотрите, какой забавный, забавный, забавный Римо».

Острая боль парализовала верхнюю часть его тела: она распространялась волнами от плеч по рукам до самых кончиков пальцев, пронизывала ребра, а малейший поворот головы приносил невыносимые страдания.

«Искалеченный, изуродованный Римо. Все смотрите на искалеченного Римо».

У него начались галлюцинации. Ему давно не приходилось испытывать боль, настоящую боль. Для обычного человека боль является предупреждением: происходит что-то неладное и потому следует принять какие-то меры. Но Римо и его тело были одним целым, единой сущностью, и ему не нужно было напоминать, что с телом что-то не в порядке, то есть и боль была не нужна. Он уже почти не помнил, что такое боль. Да, он испытал настоящую боль на электрическом стуле. Им не удалось зажарить его, только чуть подрумянить. И это было больно. Как и сейчас. А за последние десять лет он почти не вспоминал о боли.

«Посмотрите, посмотрите, посмотрите, какой забавный Римо». Он терял контроль над собой.

"Смотри, смотри, Римо, на прекрасную леди в дверях. Смотри на ее прозрачный нейлоновый пеньюар.

Посмотри на высокую колышащуюся белую грудь, на округлые очертания тела в свете, падающем из холла. Посмотри на длинные загорелые ноги. Посмотри, как она улыбается тебе, Римо.

Ты нравишься прелестной леди, Римо. Она поможет тебе. Римо нужна помощь".

Он улыбнулся.

Линетт склонилась над ним.

— Я помогу вам, — сказала она.

Римо все улыбался, боль мешала ему остановиться.

— Помогите мне. Болят руки.

— Где они болят, Римо? — спросила Линетт. — Здесь? — Она дотронулась до размозженных мышц левого плеча.

Римо застонал.

— Или здесь?

Она коснулась его правого плеча и тоже нажала. Римо вскрикнул.

— Больно! Больно, — прохрипел он.

— Тихо, тихо. Линетт поможет вам.

Римо приоткрыл глаза. Высокая белокурая женщина, которую он сделал вдовой, стояла возле него, она плавным привычным движением сняла через голову прозрачный пеньюар.

Держа его кончиками пальцев на вытянутых руках и не сводя с Римо глаз, она уронила легкий, словно облако, нейлон на пол.

Она придвинулась ближе к Римо, коснулась пальцами его щеки и шеи, а затем стянула одеяло с его голого тела.

«Нет, — хотел сказать он. — Нет, никакого секса. Мне плохо. Никакого секса».

Но когда пальцы Линетт Бардвел запорхали по его телу, ему пришло в голову, что если сосредоточить мысли на чем-то другом, а не на плечах, то боль, может быть, перестанет быть столь невыносимой. И он стал думать о той же части своего тела, что и Линетт, и не заставил себя ждать. Линетт улыбнулась, забралась на него и поглотила его.

Она стояла над ним на коленях, с улыбкой, обнажившей зубы, которые, похоже, были готовы укусить, в ее глазах появился хищный блеск, и она начала ритмично двигаться, и это помогло, стало легче, особенно если самому тоже помогать ей, и он забыл о плечах и думал о себе и Линетт и о том, чем они занимались в данный момент.

Он хотел протянуть к ней руки, дотронуться до нее, но не смог. Его руки были прижаты ее коленями к постели, но он все же мог слегка шевелить пальцами и поглаживать внутреннюю сторону ее бедер в особенно чувствительных местах.

Это заставило ее шире открыть глаза, и она задвигалась быстрее и резче, а ему стало лучше и отвлекло от боли в плечах. Боль причинили те двое, что пытались искалечить его перед тем, как убить, и следующий удар будет нанесен в ногу, но сейчас это не важно.

Линетт резко выпрямила спину, откинула голову назад и расхохоталась, а потом взглянула на него, и Римо впервые встретился с ее взглядом и понял, что он означает. И тут она рухнула на него, ударив кулаками в плечи Римо.

Боль пронзила все тело, и Римо закричал. Она еще раз с силой надавила кулаками на сгустки боли в плечах Римо, снова расхохоталась и приблизила к нему свое лицо.

Римо почувствовал слезы на своем лице. Слезы? Она плакала? Нет, это он плакал от боли.

— Ты убил моего мужа, — сказала она.

И это не был вопрос.

— И ты убил Уэтерби, — сказала она и снова надавила на плечи.

«Больно, больно. Как прекратить боль?»

— Но и они покалечили тебя. А я продолжу. То, что останется, получит Нуич. В мешке!

Нуич? Она знала. Линетт и была третьим камикадзе. Третий удар принадлежал ей. Догадывалась ли она, что Нуич посылал и ее на смерть? Что Римо должен убить и ее? Но не мог, не мог даже пошевелиться.

— Ты знаешь Нуича? — выдохнул он.

— Я служу ему, — уточнила она. — Холи был просто дурак, а Уэтерби — животное. Но Нуич — настоящий мужчина. Он любит меня. Он сказал, что тогда, в Шотландии, мой удар был лучшим. Я была лучше всех.

Она продолжала движение нижней части тела, используя Римо как инструмент, приносящий ей удовольствие, а ему — боль. Единственное, что ему оставалось, — ласкать пальцами ее бедра.

— Мистер Нуич — настоящий мужчина, — произнесла она.

Он заметил, как смягчился ее голос, а мышцы ритмично напрягались и расслаблялись помимо ее воли.

— Таким мог бы стать и ты. О-о-о!

Она запрыгала на Римо, точно ковбой на спине норовистой лошади. Он был обездвижен, обессилен, испытывал страшную боль в плечах. Она судорожно вскрикнула от удовлетворения:

— О, Нуич, Нуич! — А потом добавила: — Ты тоже мог бы стать настоящим мужчиной, если бы остался жить.

Ее смуглое влажное тело приподнялось, и он почувствовал огромное облегчение, когда ее маленькие кулаки перестали давить на его горящие плечи, и он смог открыть глаза. Она стояла у него в ногах на постели, гладя на него сверху вниз. Затем она поджала левую ногу, точно фламинго, быстро подтянула к ней правую и с силой бросила тело вниз, нацелив удар на пучок мышц на передней части его правого бедра. Еще до удара Римо понял, какая боль его ожидала. Последовал удар. Ему казалось, что все происходит в замедленном темпе. Сначала было легкое прикосновение, потом — давление, потом — боль, когда тяжесть ее тела и умелый удар разорвали мышечные волокна его правого бедра.

— Сначала ты, — выкрикнула она, — а после тебя старик!

Чисто рефлекторно, подчиняясь инстинкту, зная, что это уже не поможет, так как он умирает, Римо развернул левую ногу коленом наружу, собрал последние силы и ударил коленом Линетт Бардвел, сидевшую верхом на его правой ноге с сияющим торжеством лицом. Громко хрустнула ее височная кость.

Улыбка сменилась гримасой боли, и Римо понял: до нее дошло, что Нуич, который, как она считала, любит ее, не рассчитывал, что ей удастся выжить. А дальше ей уже стало все равно, так как осколки височной кости вонзились ей в мозг. И улыбка, и гримаса боли погасли на ее лице, как на кинопленке, ускоренно воссоздающей рождение, жизнь и увядание цветка. Линетт упала на грудь Римо и умерла.

Он чувствовал, как теплая липкая жидкость стекает ему на грудь. Она была теплой-теплой. Хорошо. Он хотел согреться, чтобы его не бил озноб. Боль в плечах и правом бедре терзала его. Он закрыл глаза. Хорошо бы уснуть...

И умереть — тоже неплохо, потому что тогда наступит вечное тепло. И исчезнет боль.

Римо проснулся.