«Чего он хочет? — похолодело внутри Царицы Цариц. — Почему не убьет сам?»
— Еврейка? — неуверенно подошел к ней самый молодой из солдат.
— Да, — кивнула Елена.
В ее генеалогическом древе на прямой материнской линии стояли все, абсолютно все народы Ойкумены.
— Лучше не связывайся, — подошел к молодому солдату второй, постарше, — я говорю тебе, она из варваров.
Молодой испугался. То, что варвары люто мстят каждому, пролившему кровь их рода, знали все.
— Она сама призналась, что еврейка.
Старый солдат пригляделся к грубоватым чертам Царицы Цариц.
— Да, какая она, к черту, еврейка? Или из черкесов или, не приведи Господь, из гуннов. Тут людей Кубратоса, как мух.
Солдат наклонился пониже.
— Или все-таки ты из черкесов?
— Да, — признала Елена; черкесского рода была ее прапрабабушка.
— А может, амхарка? — подошел третий солдат.
— Да, амхарка, — кивнула Царица Цариц; это тоже было истиной, — смотря с какого поколения считать.
Их становилось все больше и больше: три, затем пять, затем подошли еще… но начать делать то, зачем их послал кастрат, никто не решался. И лишь когда мечущийся по краю площади Кифа послал вторую группу еще более пьяных и уже пахнущих чужой кровью погромщиков, в небесах что-то стронулось.
— Лежать! — бросили ее на утоптанную землю казнилища и решительно, со знанием дела сорвали платье, — смотрите, сопляки, как надо с ними…
Елена прикусила губу. Она чувствовала, что кричать бесполезно.
— Ноги… ноги ей разведите…
Ее прижали к земле, начали разводить в стороны руки и ноги…
— Не надо, мальчики… я же всем вам — праматерь.
Елену ударили в ухо.
— Заткнись, сука жидовская!
— Грех ведь какой… неискупимый…
Ее снова ударили.
— Вот тварь! У меня на нее не стоит!
«Симон?!»
Она почуяла, что муж рядом, всем сердцем.
— Симон!!! — заорала она и нечеловеческим усилием сбросила с себя насильника. — Я здесь, Симон!!!
И тогда ее начали топтать.
* * *
Мартина, понимая, что Валентин и Теодор все равно пройдут во дворец, приказала своим эфиопам оружия не применять. Но ответного благородства не увидела.
— Ну, вот, Мартина, я и пришел, — по-хозяйски обвел глазами тронный зал Теодор.
— Зачем?
— Судить тебя буду, — ухмыльнулся полководец.
Императрица подняла брови.
— За что Теодор? За то, что ты погубил половину войска, послав его переходить Нил, когда сам Господь был против тебя?
Полководец опешил.
— Или за то, что ты, как всегда струсил, и отдал Никею без боя? А может быть, ты будешь судить меня за то, что отправил флот в Аравию до срока, а затем бездарно потерял весь Траянский канал?
Теодор густо покраснел…
— Нет, подожди, — упреждающе подняла руку Мартина, — я все поняла. Ты хочешь осудить меня за то, что каждый раз доверял оборонять города Египта неопытным мальчишкам, а сам предпочитал укрываться в Александрии! Так?
— Я… я… действовал по согласованию с Сенатом… — выдавил багровый от ярости полководец.
— И в этом тоже виновата я? — наклонила голову Мартина.
Теодор яростно выдохнул и с усилием взял себя в руки.
— Ты виновата в отравлении своего мужа императора Ираклия и его сына императора Константина, — внятно проговорил он и вытащил помятый листок. — Твое письмо ясно доказывает это! Хочешь почитать?
Мартина покачала головой.
— Я прочла вариантов двадцать этого письма, Теодор. Думаю, тот вариант, что ты держишь в руке, ничем не лучше остальных.
В двери послышались тяжелые шаги, и в проеме появился Аршакуни. Стараясь не глядеть на Мартину, он сдержанно кивнул Теодору и отошел в сторону.
— А почему ты не приветствуешь меня, Валентин? — поинтересовалась императрица. — Или ты уже видел указ о моем смещении?
— Мы тебе приготовили кое-что получше… — усмехнулся Теодор и махнул в дверь рукой. — Затаскивайте!
В коридоре послышался такой шорох, словно что-то волокли, и Мартина привстала. Прямо по каменному полу тронного зала протащили и бросили у ее ног два ярко-красных тела — с только что снятой кожей. И они еще жили.
— Кто это? — глотнула императрица.
— Сама посмотри.
Мартина собралась с силами, сделала несколько шагов и склонилась над тем, что был ближе. В уголку бессильно сипящего рта виднелся крохотный кусочек черной кожи.
— Захария?! — Мартина осела на колени. — Господи Боже… Захария.
Ее преданный гвардеец-эфиоп уже отходил. А едва он содрогнулся и замер, от настежь распахнутых дверей послышался тоненький детский голос.
— Мама…
Мартина подняла голову.
В дверях, под охраной рослых гвардейцев Теодора стояли все ее дети.
* * *
Симон рванулся к Царице Цариц всем существом, и наемники разлетались в стороны, словно мальчишки под ударами никем не опоенного медведя.
— Елена!!! Не-ет!!!
Он уже чувствовал, что не успевает. И ровно в тот миг, когда все, кто хищно шевелился вокруг Нее, отвалились и остались где-то за спиной, он увидел, что опоздал.
— Елена… — упал он на колени.
Его жена, его Царица Цариц, перепачканная кровью, как в тот день, когда он развернул еще теплую, пахнущую свежениной шкуру красного быка, теперь, с так и не выношенным сыном внутри, уже отходила.
— Елена… — приподнял и уложил ее голову на свои колени Симон.
Ее сияние задрожало, а затем, словно зарница, вспыхнуло, на мгновение озарив площадь, и погасло.
Симон поднял голову и обвел мир вокруг непонимающим взглядом. Здесь же, в трех-четырех шагах от него армяне спиной к спине с аравитянами рубили заморских убийц, и мелкие брызги крови летели ему в лицо. Чуть дальше тянулись залитые оранжевым светом пожаров улицы, и он чуял и запах сгорающего домашнего скарба, и запах горелой человечины. В сиреневом утреннем небе, прямо над горизонтом в очередной раз восходила похожая на лампаду звезда. Но чувства реальности не было — так, словно все это было неживым.
— Вы убили мать всего человечества… — внятно обвинил Симон.
Человечество молчало.
— Вы убили — внутри Нее — вашего Спасителя…
Спасаемые рубились — каждый за то, во что верил.
— Бог так и не родился. Пророчества не сбылись. Это конец.
И в тот же миг небеса озарились пронзительно ярким оранжевым светом, и горизонт на севере вспыхнул.
Симон поднял голову и за мгновение до того, как далекий удар дошел да Кархедона, увидел, что все небо вокруг звезды-лампады покрыто огненными нитями «божьих стрел».
* * *
Сыновей Мартины начали кастрировать здесь же, при ней.
— Валентин! — билась она в руках гвардейцев, — ты же Аршакуни! Где ты потерял свою честь?!
Полководец резко развернулся и выбежал, а Ираклонаса, императора Византии и любимого сына первого правителя всей Ойкумены Ираклия уже схватили со всех сторон четверо или пятеро человек. Теодор не собирался оставлять законных наследников на их законном месте.
— Не-ет!
И почти сразу же пришла очередь совсем еще маленьких Давида и Маринуса.
— Будь ты проклят, Теодор! — прорыдала Мартина, — будь проклята…
— Язык!!! — заорал Теодор, — язык режьте!..
Он хорошо понимал силу и неотвратимость материнского проклятия. И Мартину тут же повалили на каменный пол и кинжалом разжали зубы.
— Будь проклята… — задергала она головой, — вся эта… Визан… ти… я…
И в тот же миг в окнах полыхнуло оранжевым, а цветные дворцовые витражи ухнули и осыпали пол сверкающей крошкой.
* * *
Гонцов от халифа было двое, и Амр уже видел, как трудно им сказать хоть что-нибудь.
— Давайте документы, — протянул руку Амр, — я знаю, что там…
Вид у посланников был крайне смущенный.
— Ты больше не правитель Египта, Амр, — отважился один из них и протянул бумаги.
— Тоже мне — владыки судеб… — недобро хохотнул Зубайр в адрес тех, кто выслал этот указ. — Уж если кто и правитель, так это Амр!