Литмир - Электронная Библиотека
На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят,
На высоких берегах Амура
Часовые Родины стоят…

Далеко отсюда Амур, да и Россия не близко. Чужая земля и горы, к которым надо привыкать. А песню привез капитан Журавлев, который долго служил на Дальнем Востоке:

Июньский день походил к концу. Спокойный хороший день.

Глава 2

Что будет завтра?

Об этом старались не думать. Вторую неделю застава рыла полевые укрепления. Не просто окопы, а траншеи с отсечными ходами, щели для укрытия. Оборудовали пулеметные гнезда, на правом фланге саперы сооружали дзот с двумя амбразурами, перекрытый шпалами и сосновыми бревнами.

В помощь пограничникам, которые кроме строительных работ несли усиленные наряды, прислали саперный взвод под командой лейтенанта Кондратьева. Прораб Федор Кондратьев был призван из запаса в тридцать семь лет, прошел краткие курсы саперов и получил «лейтенанта».

Отделение Мальцева, работавшее с шести утра, устало. Хоть и привычные к труду, ребята набили мозоли от кирок и ломов. Кроме рытья земли, приходилось выворачивать тяжелые камни, порой в половину человеческого роста.

– Перекур, – объявил сержант.

Пошел к недостроенному дзоту, где сидели Михаил Колчин и снайпер Василь Грицевич. Белорус из-под Ковеля пришел в прошлом году, закончив школу Ворошиловских стрелков, что-то вроде краткосрочных снайперских курсов.

С возвышения, где располагалась застава, хорошо просматривалась граница, река, польский (а точнее, немецкий) берег. После ночного дождя воздух был прозрачен и чист. Виднелась небольшая деревенька верстах в четырех, по дороге пылили военные грузовики.

Сюда же поднялся командир саперов, лейтенант Кондратьев. «Кубари» на петлицах лейтенанта гляделись странно. Да и сам он, в мятой гимнастерке и облепленных землей сапогах, мало напоминал строевого командира. Хотя добросовестно носил на широком ремне кирзовую кобуру с наганом.

– Через денек – другой дзот закончим, – сказал Кондратьев, усаживаясь рядом. – Замаскируем как следует, и будет хорошая огневая точка.

– Покурите, Федор Прокофьевич, – отозвался Колчин. – Ребята за полдня выдохлись, да еще земля размокла.

Лейтенант вытянул ноги, зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам. Василь Грицевич попросил у него бинокль и долго всматривался вдаль.

– Глянь, немец на нас вылупился, – толкнул он локтем Мальцева. – Тоже с биноклем.

Не отрывая окуляры от глаз, Василь помахал рукой крохотной фигуре на другом берегу реки Сан. Немец тоже поднял руку в знак приветствия.

– О, бля, союзник, – сплюнул Грицевич. – В Бресте маршировали вместе, парад непонятно в какую честь. А что завтра будет, никто не знает.

Лейтенанта Кондратьева занесло сюда аж из-под Вологды. Сначала обещали, что командировка продлится три месяца. В конце июня заканчивался срок. Но Федор Кондратьев уже видел, что обстановка такая, что дай бог, если к осени домой отправят.

Он скучал по детям. Старшая дочь внезапно объявила матери, что собирается замуж. Уже приходили родители жениха. Жена ничего определенного им не обещала, дочери только семнадцать исполнилось. Просила подождать до возвращения отца, но дочь психанула и пригрозила уйти из дома.

Сын, кое-как заканчивая семилетку, настроился работать, хотя Федор хотел, чтобы он продолжил учебу в строительном техникуме. Уже договорился со старыми приятелями, что они помогут.

Но решать семейные дела его никто не отпустит. Политруку заставы не разрешили отлучиться даже на три дня, чтобы отвезти беременную жену. Кондратьев много чего повидал за свои годы, хватил краем войну с басмачами в Средней Азии и сейчас старался не задумываться о будущем. От него ничего не зависит. Что будет, то будет.

Немного поговорили с ребятами о разных мелочах. Лейтенант еще раз осмотрел выдолбленные бойцами окопы для станковых пулеметов. Посоветовал:

– Углубите гнезда, а сверху плахи – пятидесяти в два слоя настелем. Добрые укрытия и для расчетов и для «максимов» получатся. Особенно от мин. У «максимов» водяные кожухи очень уязвимы. Один-другой осколок кожух пробьет, и все. Отстрелялись. А у немцев в каждой роте минометы имеются.

– Слыхали, видели на плакатах, – сказал Колчин, – а с чем их едят, пока не знаем.

– Нам на учебе в Ярославле специальный курс читали. По возведению укреплений для защиты от навесного огня. Мины под углом девяносто градусов падают. Опасная штука.

– Ну, не опасней, чем артиллерия, – спорил Колчин. – Нас тут пушками не очень-то достанешь. Ближе, чем на семьсот метров, мы никого не подпустим, а с такого расстояния прицельного огня у них не получится.

– Минометам большой прицельности не требуется. Они количеством берут. Трубы и мины к ним дешевые. Вложат сотню штук за десяток минут, тяжко придется. Не первая, так двадцатая в цель попадет.

– А что же тогда делать? – спросил Николай Мальцев.

– Узкие щели неплохо защищают, перекрытия кое-где поставим. Блиндажей у нас не предусмотрено, в бою действовать согласно обстановке и во время обстрела не высовываться.

Колчин возразил, что немецким минометам разгуляться не дадут. Танки и авиация у нас сильная, сметут все живое, если полезут.

– Разве не так, товарищ лейтенант?

– Так, конечно…

Кондратьев, кряхтя, поднялся и направился к своему взводу. За ним последовал Николай. Самоуверенность товарища выглядела несерьезно. Да и вообще многое, по мнению Мальцева, не учитывалось. А сержант Колчин говорил Грицевичу:

– Все же тонковата кишка у этих землекопов. Всего опасаются, роют щели да ямы. Я больше на пулеметы надеюсь. Если правильно огонь вести, все подходы под обстрелом держать будем.

Белорус ничего не ответил, подхватил кирку и пошел к месту, которое готовил для снайперской точки.

* * *

Разговоры о возможности нападения Германии не приветствовались. Думать человеку не запретишь, но распускать язык не по делу командиры, а особенно политработники, не позволяли.

Политрук Зелинский, узнав о разговоре, вызвал к себе Кондратьева и довольно резко отчитал его. Напомнил, что саперный взвод временно прикомандирован к шестой заставе и его задача проведение фортификационных работ. Любая застава в любое время должна быть укреплена, и такие работы еще не повод вести пустые разговоры о вражеском нападении, минометном обстреле.

– Вы хоть понимаете, товарищ лейтенант, что мы относимся к ведомству НКВД? Что это такое, объяснять не надо. К чему эти ненужные разговоры о летящих сверху минах? Вам что, война снится?

Кондратьев сидел молча. Что такое НКВД, он хорошо знал. Но никогда не думал, что политрук прицепится к его чисто рабочим советам по оборудованию позиций.

– Ладно, учту, – выдавил взводный. – Возможно, я действительно обронил что-то лишнее. Разрешите идти?

Но безропотность лейтенанта, который был на десяток лет старше политрука, еще сильнее распалила Илью Борисовича. Зелинского задевало, что с ним, выпускником высшего погранично-политического училища в Петергофе, не слишком считается начальник заставы Журавлев, снисходительно посматривает старшина Будько.

– Вы знаете, что я обязан постоянно докладывать в политотдел отряда о моральном состоянии личного состава? Так вот, ваши неграмотные рассуждения в кругу пограничников попахивают паникерством и безответственностью. И своими «ладно» вы так просто не отделаетесь.

В какой-то момент, не заметив этого, Зелинский переступил черту служебной беседы. От слов о паникерстве Кондратьева передернуло. Он поднял морщинистое, усталое лицо и тихо спросил:

– Вы только службу начинаете, а уже нахватались выражений. Как по-газетному чешете. Докладывайте куда хотите, раз приспичило. Другого занятия у вас, кажется, нет.

Илья Борисович сделал еще одну глупость. Подражая кому-то из своих начальников в политотделе, стукнул кулаком по столу.

7
{"b":"184562","o":1}