— Кайло, не все можно решить силой. По-моему, настало время прибегнуть к переговорам.

На лице Светлы застыло странное выражение раздражения и смущения, когда его слова достигли ее.

Истребитель запредельник «Браво» воссоединился с Группой Эхо за девяносто секунд до того момента, как корабли рашадианцев пересекли линию огня. Маккензи распределил корабли Группы в форме ромба, вершину которого венчал его корабль. Он приказал приступить к маневру максимального торможения. Эта тактика застигла нападавших врасплох, и их флотилия пронеслась мимо, сделав только два выстрела по истребителю Хара Мона фотонными торпедами, которые без труда были уничтожены защитными полями.

Когда корабли рашадианцев пролетали мимо, Маккензи приказал Шейле установить открытый канал радиосвязи на широком диапазоне и начал передавать:

«Командующему Рашадианскими силами. Говорит Ян С. Маккензи, Военный Губернатор Красного Утеса. Я уполномочен Президентом Исполнительного Комитета Конкордата обсудить с вами условия прекращения огня с целью заключения перемирия. Принимая во внимание дипломатический характер моей миссии, прошу Вас прекратить атаку».

Корабли рашадианцев изогнулись дугой, заняв исходное положение для нового нападения. Но Маккензи повторил свое послание.

В последовавшие за этим несколько бесконечных секунд корабли противника продолжали двигаться со все увеличивающейся скоростью, и Маккензи приготовился отдать приказ об использовании бомбового удара, в результате которого корабли его группы должны были выстроиться широкой петлей и лишь затем занять боевую позицию. Но неожиданно флотилия рашадианских кораблей отклонилась вправо и начала делать кругообразные движения.

На видеоэкране Маккензи несколько мгновений метались беспорядочные полосы, потом постепенно на нем вырисовалось и обрело очертания изображение рашадианского лица.

— А, так вы и есть знаменитый Ян Маккензи? — неожиданно скрипучим голосом заговорило изображение. — Теперь к тому же еще и Военный Губернатор Конкордата. И как оно, интересно, будет выглядеть, если мы захватим вас в плен живьем, а потом будем диктовать вашим свои условия?

Из-под свисающих усов рашадианца появилась садистская усмешка, но Шейла сумела тем временем подключиться к его волне и теперь перехватывала показания его системы жизнеобеспечения. Маккензи украдкой взглянул на них. Они свидетельствовали, что рашадианца переполняли сложные чувства, что было явным противоречием с показной невозмутимостью.

— К чему продолжать этот бесконечный спор, когда есть возможность решить его миром? — ответил ему Маккензи.

— Как может воин так легко обрести мир?

— Но разве доблесть воина основывается на количестве убитых им, а не на благосостоянии общества, им завоеванного?

Рашадианец засмеялся в ответ.

— Ха-ха, Маккензи! Как мудро звучат твои слова. Но мне говорили, что на станции «Пегас» ты предпочитал молчать. Неужели ты поумнел с годами… или твоя неожиданная мудрость рождена твоей слабостью?

— Какое это может иметь теперь значение, если я предлагаю настоящий мир?

Рашадианец ничего не ответил. Он посмотрел влево, словно прислушиваясь к кому-то. Потом его изображение пропало. Видеоэкран снова замигал, а потом на нем возникло другое лицо. Маккензи смотрел на изображение неверящими глазами.

— Пьета Ван Сандер? — прошептал он одними губами.

— Да, Маккензи. Ну, вот мы и снова встретились. Позвольте мне признаться, что, за исключением довольно утомительного представления перед трибуналом на Красном Утесе, вы всегда оказывали мне исключительно радушный прием…

На экране появился печатный текст. Это Шейла снабжала его информацией, которую не должна была слышать Ван Сандер. Маккензи внимательно смотрел на него. «Ван Сандер посылает сигнал одновременно со всех кораблей, поэтому мы не можем определить ее местоположение. Светла попросила меня установить дополнительный канал связи с ее бортовым компьютером, с тем, чтобы мы могли вместе просчитать все возможности».

А Ван Сандер между тем говорила:

— Очнитесь же, Маккензи! Неужели вы потеряли дар речи? Возможно, вы уже смогли сообразить, что рашадианцы заключили договор с куда более сильным союзником? Как всегда, вы опоздали со своими предложениями.

Маккензи допускал такую вероятность, но все равно чувствовал себя обязанным предложить рашадианцам мирные переговоры. В попытке выиграть время он проговорил:

— Надеюсь, вы мне простите мою глупость.

— А это мы еще увидим. Таким образом, проблема заключается в следующем: вы добровольно сдадите свои корабли или будете настаивать на том, чтобы погибнуть, как подобает истинному запредельнику?

— Возьмите меня, но дайте другим кораблям уйти, — предложил Маккензи.

— Это неприемлемо, — ответила Ван Сандер. — Моим доблестным рашадианцам нужны все корабли, которые они только могут захватить. Мы рассматриваем вероятность нападения на Красный Утес. Тогда вашей патрульной эскадрилье придется отойти, и мы развяжем руки армаде для маневра.

Маккензи был абсолютно уверен, что Ван Сандер никогда не сказала бы этих слов, если бы ей по каким-то причинам не было нужно, чтобы это сообщение достигло Конкордата. Его план все еще действовал.

— Хорошо. Похоже, что у вас, Ван Сандер, действительно на руках все козыри в этой игре. Каковы условия нашей сдачи?

Ван Сандер изучала его лицо со смешанным выражением облегчения и настороженности. Она уже собиралась ему ответить, как вдруг встревоженно посмотрела влево. Когда она снова повернулась к видеомонитору, ее лицо было перекошено от ярости.

— Так ты, Маккензи, в который раз врал мне! Мы обнаружили приближающиеся к кольцу астероидов корабли поддержки. Очень мудро с твоей стороны, но слишком поздно. Тебя это уже не спасет. Всем кораблям продолжать атаку. Цель: Маккензи. Огонь! Огонь! Огонь!

На экране главного монитора Маккензи увидел, как все корабли рашадианцев развернулись в сторону его запредельника. У него было мало времени. Он перекрыл установленный с рашадианцами канал связи на широком диапазоне волн и прокричал:

— Браво передает всем кораблям Группы Эхо! Немедленно осуществляйте бомбовый удар!

Он начал натягивать на голову шлем, ожидая, что Шейла начнет выводить корабль из-под удара, но истребитель не двигался. Когда он застегивал шлем, завыли сирены тревоги.

Сквозь наушники раздался голос Шейлы:

— Прости, Мак. Я была занята работой с бортовым компьютером Светлы…

Он почувствовал, как его тело вдавливала в кресло сила ускорения. Это Шейла начала маневр уклонения. Потом корабль сильно толкнуло влево, и стена рубки взорвалась ослепительной вспышкой света.

Разрушительная сила вдавила Маккензи в кресло, и соединительные узлы скафандра затрещали под ее давлением. Перед глазами поплыли темные круги. Он терял сознание. Истребитель снова яростно тряхнуло. Затем рубку окутал плотный кокон катапульты экстренной эвакуации, и Шейла проговорила:

— Мак, существует реальная угроза для жизни. Я катапультирую тебя, как только поблизости разорвется следующий снаряд. Его вспышка прикроет выброс.

Маккензи открыл глаза, пытаясь приподнять голову, но всю правую половину обожгла острая боль, и он бессильно упал на кресло. Он дрейфовал в спасательной капсуле, окутавшей рубку корабля, но она непрерывно вращалась, приблизительно со скоростью одного витка каждые шесть секунд, поэтому открывавшаяся ему картина была ужасной.

Рашадианские корабли преследования атаковали истребитель Хара Мона, некоторые из них были уже подбиты и горели. Во время одного из витков Маккензи показалось, что он увидел, как прямым выстрелом был поражен сторожевой корабль.

Потом он увидел Шейлу, или точнее запредельник «Браво». Она ввела корабль в штопор и неслась теперь к рашадианским кораблям, атаковавшим Хара Мона, стреляя из грейзера и всех орудий по любой попадавшейся на пути цели. Ему показалось, что он насчитал по крайней мере три прямых попадания в корабли противника, но он не мог знать этого наверняка, потому что его вращение продолжалось и продолжалось.