Эмма подумала, что он всегда был чрезвычайно покладистым компаньоном, и благодарно сжала ему руку, чувствуя, как напряжение дня начинает постепенно ее покидать.

— А вот я бы не отказалась от черепахового мяса с зеленым горошком, хотя, признаться, поначалу была так голодна, что съела бы даже жареную бычью голову. — При мысли о таком ужасном угощении она содрогнулась.

Джон достал купленную Эммой фланелевую рубашку и протянул ей.

— Надень, не то промерзнешь до костей. Ночи в горах холодные. — Словно в ответ на его слова поднялся ветер, зашуршал среди ветвей росших на склоне деревьев и принес с собой запах хвои.

Эмма надела новую рубашку поверх старой и застегнулась на все пуговицы. Эмма знала, что по утрам в горах бывают заморозки, но все равно горный край нравился ей больше выжженных солнцем прерий. Почему-то она подумала, так ли прохладно по утрам на ранчо в Теллуриде, о котором рассказывал Нед. Хотя ей нравилось жить на равнине, она иногда бросала работу и, устремив тоскующий взор на запад, спрашивала себя, каково бы им с Томом жилось, если бы они не осели в окрестностях Минго, а поехали дальше, добрались до отрогов гор и обзавелись фермой там. Во всяком случае, тогда бандиты Янка Маркхэма не нашли бы их с Томом. Эмма помотала головой, пытаясь отогнать от себя мысли о Томе и Неде; она была благодарна судьбе, что Джон в эту минуту снова занялся костром и ее не видел.

Удостоверившись, что костер, пусть и слабо, будет гореть большую часть ночи, Джон поднялся на ноги и принес свернутое в скатку одеяло Эммы.

— Жаль, что одеяла такие тонкие. Но ничего не поделаешь, еще ночь или две придется поспать в них, — сказал он, после чего расстелил одеяло Эммы у костра. Свое он постелил рядом с Эммой; таким образом, ночью ее должны были согревать с одной стороны — костер, а с другой — крепкое, мускулистое тело Джона. — Глотнешь виски, чтобы не замерзнуть? — спросил он.

— Нет, — сказала Эмма. — Я лягу спать на трезвую голову, пусть даже засыпать мне придется в холоде.

— А в Налгитасе ты виски не брезговала, — сказал Джон, заворачиваясь в одеяло. Это была скорее констатация факта, нежели вопрос, и Эмма промолчала. — Это все дурное влияние Эдди. Такие дамочки и сами пьют, и других споить норовят.

— Если я и пила в Налгитасе, то немного. У меня в «Чили-Квин» было полно работы, так что распивать виски было особенно некогда. Кроме того, Уэлкам постоянно наставляла меня на путь истинный. Придет, бывало, и скажет: «Жить надо праведно — так, чтобы дьявол к тебе не мог прицепиться» — или что-нибудь в этом роде. Интересно, что Уэлкам, хотя и толкует все время о грехах и дьяволе, отлично при этом ладит с Эдди. Как-то странно все это.

В ответ Джон пробурчал нечто невразумительное: судя по всему, не хотел развивать эту тему. Когда через несколько минут Эмма на него посмотрела, он уже крепко спал. Эмма заботливо подоткнула одеяло ему под бока, потом присела и стала смотреть в огонь, наслаждаясь покоем и одиночеством. Снова задул ветер, пронесся, завывая, над вершинами гор и принес с собой несколько дождевых капель. Эмма зябко повела плечами, вслушиваясь в стенания ветра, и неожиданно подумала, что это самая мрачная ночь из всех, какие ей только доводилось проводить под открытым небом. Но она слишком устала, чтобы раздумывать над тем, почему ее мысли приобрели вдруг такое мрачное направление. Она завернулась в одеяло и так близко подкатилась к костру, что к утру край ее одеяла совсем обуглился.

Они проснулись на рассвете, когда небо стало приобретать стальной оттенок. Утро было неприветливое — серое и промозглое. Дул холодный ветер, а тучи ходили так низко, что, казалось, задевали за вершины гор. Эмма поднялась со своего убогого ложа и поняла, что настроение у нее — хуже некуда. Это не говоря уже о том, что она чувствовала себя такой же усталой и разбитой, как и вчера вечером. Сворачивая одеяло, она попыталась усилием воли стряхнуть овладевшее ею уныние, но это получилось у нее далеко не сразу. Ночью прошел дождь, и земля вокруг основательно напиталась влагой. Костер потух. Эмма взяла несколько веточек из охапки собранного вчера вечером хвороста и не без труда снова разожгла огонь. Джон поднялся на ноги и стал доставать из седельных сумок купленные Эммой в Каньон-Сити припасы.

— Когда поедем, по дороге можно будет поискать дикую малину или смородину. Они как раз созревают в это время года. Возможно, впрочем, до них уже добрались медведи, так что можно заодно выследить и медведя, — сказала Эмма. Поскольку Джон не рассмеялся и никак на ее попытку пошутить не отреагировал, она подняла глаза, подумав, что он, вероятно, отошел куда-нибудь, а потому ее и не услышал. Но Джон был рядом — сидел на корточках на расстоянии каких-нибудь нескольких футов и всматривался в пространство у нее над головой. Эмма заговорила снова:

— Что же касается завтрака, то тебе придется поесть холодной пищи, поскольку сковородку я не купила. Но если тебе так уж хочется горячего, можно поджарить на прутике немного хлеба. — Тут она рассмеялась, а потом подумала, что за последнее время они с Джоном почти не смеялись. — Я лично ничего против холодного завтрака не имею, но вот от чашки горячего кофе сейчас бы не отказалась. — Поскольку Джон и на этот раз промолчал, она перевела на него взгляд и внимательно на него посмотрела. Выяснилось, что, пока она говорила, он все так же продолжал сидеть на корточках и не шевелился. Эмме стало не по себе. Она вздрогнула, но тут же попыталась успокоиться, говоря себе, что ничего страшного не происходит и что Джон сейчас укажет ей на прячущегося в кустах кролика или на облако с забавными очертаниями и рассмеется.

Но Джон не засмеялся и продолжал напряженно всматриваться в пространство позади нее; глаза у него при этом приобрели белесый оттенок, так что Эмма, даже не повернув головы, чтобы выяснить, на что именно он смотрит, стала лихорадочно шарить вокруг себя рукой в поисках револьвера. Потом, правда, она вспомнила, что они легли спать, спрятав оружие в седельные мешки.

Потом послышалось громкое звяканье, которое так напугало Эмму, что она вскрикнула. Желто-белый кофейник — тот самый, который Нед купил для нее в Джаспере, упал перед ней на землю, раз или два подпрыгнул на камнях и замер у ее ног. Там, где он соприкоснулся с острыми камнями, остались крохотные чешуйки отбитой желтой эмали. Эмма, уронив одеяло, резко крутанулась вокруг своей оси и оказалась лицом к лицу с Недом.

— Кофе захотела? Вот тебе кофейник. Подойдет? — сказал Нед таким зловещим голосом, что у нее кровь застыла в жилах. — Для двух жуликов, успешно закончивших дело, пикник на природе — это именно то, что требуется.

Нед стоял на выступавшем из горы куске сланцевой породы, нависавшем над местом их ночевки. Неизвестно, сколько он там простоял, наблюдая за ними, — может быть, даже всю ночь. «Интересно, спал ли он хоть немного с тех пор, как покинул Налгитас», — непонятно почему подумала Эмма, окидывая его взглядом. Одежда его была измята и заляпана грязью, а шляпа, которую Эмма прежде на нем не видела, потемнела от пота и запылилась. На лбу у него виднелись потеки грязи, на щеках проступила густая щетина. Его зеленые глаза казались сейчас почти черными, а лицо было искажено бушующими эмоциями так, что почти невозможно было понять, что именно оно выражало — ярость, ненависть, страх, отвращение… «Но нет», — подумала Эмма, — «только не страх». Она не знала, что можно было прочитать на ее лице, но в душе у нее преобладали два чувства: ужас и болезненно-радостное волнение от того, что ей снова довелось увидеть Неда. Но на груди у нее лежала такая непомерная тяжесть, что ей оставалось только удивляться, почему она до сих пор не пригнула ее к земле.

— Зря беспокоился. Кофе-то у нас все равно нет, — сказала Эмма, стараясь говорить таким же ледяным, как у Неда, тоном. — Кстати, выглядишь ты совсем неплохо.

Нед долго на нее смотрел, не произнося ни слова. Одновременно он не упускал из своего поля зрения и Джона; поэтому, когда тот сделал попытку выпрямиться, ствол револьвера Неда мгновенно повернулся в его сторону. Джон пожал плечами и остался сидеть на корточках. Тогда Нед снова сосредоточил внимание на Эмме.