— Она точь-в-точь как моя кукла, — сказала Эмме соседская девочка Лорена Спенсер; Кора Нелли и впрямь удивительно походила на хрупкую фарфоровую китайскую куколку.
Коре Нелли было семь лет, когда к домику, принадлежавшему семейству Сарпи, подъехал Янк Маркхэм с тремя своими приятелями. В Минго закон был не в чести, и по этой причине там собирались проходимцы и просто отчаявшиеся люди со всего края. Янк Маркхэм был далеко не первым человеком с дрянным характером, который останавливался на ферме Сарпи, чтобы попросить еды или свежую лошадь. Но Том радушно встречал каждого, кто к нему приходил, делился с ним последними крохами, и маленькое семейство Сарпи не обижали.
Эмма тоже обычно относилась к случайным гостям вполне доброжелательно, но Янк и его приятели сразу ей не приглянулись. Она была рада, что в этот день Том не пошел на поле и работал в амбаре. Выйдя из амбара, он добродушно улыбнулся, протянул Янку руку и сказал:
— Слезай с седла, путник, попей воды и напои коней. Колодец во дворе, на гвозде черпак для людей, на земле корыто для лошадей. Моя жена нажарила пончиков, так что, считай, тебе повезло.
— Похоже, что так, — сказал Янк, слезая с лошади.
Эмма, которая в эту минуту стояла у колодца, позвала к себе Кору Нелли — уж очень ей не понравились взгляды, которые люди Янка бросали на девочку. Когда Кора Нелли побежала к матери, один из них нагнулся и схватил ребенка за руку.
— Здравствуй, девочка, — сказал он.
Кора Нелли не испугалась. Она не знала, что такое страх, поскольку все к ней были добры, и с улыбкой посмотрела на незнакомца. Но то, что происходило во дворе, встревожило Тома.
— Эй, парень, попридержи руки! — крикнул он, бросаясь к дочери.
Не сказав ни слова, Янк вытащил револьвер и выстрелил Тому в ногу. Том упал на землю; потом поднял глаза и посмотрел на Янка — скорее с удивлением, нежели со страхом. Тогда Янк выстрелил ему в плечо. Том наконец в полной мере осознал ужас происходящего.
— Эмма! — крикнул он. — Я…
Янк не дал ему договорить. Ухмыляясь, он нажал на курок в третий раз, и револьверной пулей разнес Тому череп. Эмма слышала, как кричала Кора Нелли — возможно, впрочем, это кричала она сама; ей так и не суждено было этого узнать. Она со всех ног бросилась к девочке, чтобы вырвать ее из рук бандита и унести в дом. Если бы ей это удалось, она могла бы закрыть дверь на задвижку, вооружиться револьвером и стрелять в Янка и его людей из окна. Но Янк поймал ее за развевавшиеся по ветру волосы и намотал их на руку. Бандит, который держал Кору Нелли, соскочил с коня, одним резким движением сверху вниз разорвал на девочке платье и швырнул ее на землю.
Кора Нелли начала плакать и что-то чирикать на своем птичьем языке. Бандит, который в это минуту расстегивал штаны, повернулся к своим приятелям и сказал:
— А ведь в этой девчонке не больше разума, чем в кролике. — Потом он посмотрел на девочку и крикнул: — Затихни, куколка! Сейчас я буду изображать твоего папочку. — Желая заставить девочку замолчать, он, несильно размахнувшись, ударил ее по губам, после чего опустился на четвереньки и лег на нее сверху.
Янк завел руку Эммы за спину с такой силой, что у нее хрустнули кости.
— Посмотри на этого парня, — сказал он с усмешкой. — Он у нас любит детишек. Но мне этого не надо. Я предпочитаю взрослых баб — вроде тебя. — Эмма попыталась было ударить Янка, но он, скрутив ей за спиной руки, зажал ее лицо в ладонях и держал так, чтобы ей было видно, как один из его людей насиловал Кору Нелли. Это картина навсегда осталась в памяти Эммы и с годами нисколько не потускнела. Зерно в поле налилось и обрело золотистый оттенок. Сделанная из дерна крыша домика от избытка влаги зеленела, как лужайка, проросшие побеги устремляли к небу длинные тонкие стебли. Бурая земля во дворе после ливня превратилась в грязь; измазанное в грязи, разорванное и скомканное бледно-желтое платье Коры Нелли напоминало букет втоптанных чьей-то тяжелой ногой в землю желтых тюльпанов. На волосах и на лице Коры Нелли тоже виднелись пятна грязи. Пытаясь высвободиться из рук Янка, Эмма извернулась и заметила у него в бороде табачные крошки, а на шее — грязный, пропитанный потом красный платок. Из его толстогубого, с дурными зубами рта вырывалось зловонное дыхание. В нем чувствовался резкий запах жевательного табака и какого-то цветка — «Лилии», — почему-то решила Эмма, хотя никогда с лилиями дела не имела и даже не знала, как они пахнут. Возможно, это ощущение пришло позже и осталось от заупокойной службы в церкви, куда кто-то из прихожан принес букет этих цветов.
— Прекрати это, прошу тебя. Возьми что хочешь, только вели своим людям оставить девочку в покое. Она всего лишь несмышленый ребенок, — взмолилась Эмма.
— Мы и так все у тебя заберем — без твоего разрешения, — сказал Янк и рассмеялся.
Кора Нелли заверещала, как попавший в капкан зверек; глаза у нее закатились, и скоро между веками можно было рассмотреть только узкую полоску белков. Когда бандит накрыл ее своей тяжелой тушей, она обмякла и лежала, как мертвая. Закончив дело, бандит неторопливо поднялся на ноги, после чего раздавил подошвой сапога ребенку рот. Эмме показалось, что она слышала, как у ее дочери затрещали кости. Потом он стал пинать девочку сапогами и пинал до тех пор, пока не перевернул ее на живот и она не уткнулась лицом в грязь. Подняв на Эмму свои желтые волчьи глаза, он сказал:
— По-моему, я поступил с ней по справедливости.
Потом все четверо бандитов с интересом наблюдали за агонией Коры Нелли, а когда она затихла, переключили внимание на Эмму.
— Ну-ка, покажи мне свою лохматую дырку, — сказал Янк, у которого по углам рта текла смешанная с табачной жвачкой слюна. Поскольку Эмма не двигалась, он с такой силой дернул ее за подол юбки, что она упала.
После того, как Янк над ней потешился, у нее началось кровотечение; а еще он сломал ей руку, и она повисла как плеть. Потом Эммой занялись другие бандиты, причем к ним присоединился даже тот человек, который только что изнасиловал и убил Кору Нелли. Когда они завершили свои труды, Эмма была без сознания. Вероятно, бандиты решили, что она умерла, поскольку стрелять в нее не стали. Переворошив весь дом, забрав ценности и съев пончики, они вскочили на лошадей и поехали прочь, запалив напоследок амбар.
Сосед семейства Сарпи, старый индеец по имени Бен Бондуран, увидел дым и приехал разузнать, что случилось. Увидев лежавшую в грязи Эмму, он поначалу счел ее умершей, но потом услышал ее тихие стоны и отвез на близлежащую ферму. По его словам, он в жизни не видел, чтобы «белую женщину так искалечили». «Искалеченных индейцев видел. Но чему тут удивляться, коли белые колотят их почем зря — просто ради развлечения?» — заметил он, внося бездыханное тело Эммы в дом, принадлежавший семейству Спенсер.
— Мы их догоним. Нам не впервой иметь дело с убийцами, — мрачно сказал мистер Спенсер, но Эмма, которая к тому времени уже пришла в себя, умолила его оставить мысль о погоне, поскольку, по ее словам, Янк и его банда успели уже уйти так далеко, что гнаться за ними было бы напрасной тратой времени. На самом деле она была против погони совсем по другой причине. Ее соседи были фермерами, а не убийцами, и даже если бы им удалось догнать Янка и его людей, бандитам не составило бы труда их перестрелять.
Друзья Эммы похоронили Тома и Кору Нелли, потом занялись восстановлением ее фермы; пока мужчины работали на ферме, женщины ухаживали за Эммой.
Эмма поправилась, но рана в душе не заживала. Она приняла смерть родителей, но принять неожиданную смерть мужа и дочери ей было куда труднее. Она попыталась найти утешение в религии, но и это не помогло. А помогла ей воспрянуть духом мечта о мщении. Продав свою ферму Спенсерам, она отправилась в Денвер, где, по слухам, часто обретался Янк Маркхэм. В Денвере она нашла себе работу в игорном доме Палас, где пела и исполняла простенькие эстрадные номера; Палас был тем самым местом, где возможность встретить Янка и его людей представлялась наиболее вероятной. Она не знала имен других членов его банды, но узнала бы их в лицо в любое время дня и ночи. А узнавши, убила бы их одного за другим. По ночам, когда ее донимали кошмары и заснуть было невозможно, она думала о том, что было бы неплохо продлить страдания этих людей, сообщив им, почему и за какие грехи они умирают. Но потом она отвергла эту мысль, понимая, что малейшая проволочка или отсрочка в исполнении приговора, который она им вынесла, может позволить им ускользнуть от ее мщения. Поэтому она решила, что в ту же минуту, как увидит кого-нибудь из них, достанет револьвер и будет стрелять. Пусть ее потом за это повесят. На душе у нее было так пусто и холодно, что смерть стала бы для нее лишь избавлением от мук.
