— Хорошо. Как только что-нибудь узнаю, немедленно сообщу вам. А вы не сердитесь, что я пошумел немного. Просто очень расстроен сегодня.

Джон Уэст пропустил мимо ушей извинения Девлина. Губы его были плотно сжаты, глаза полузакрыты.

— Так вот, не сердитесь. Я постараюсь узнать, когда они намерены нагрянуть. Думаю, что медлить они не станут. А вы будьте осторожны: как бы сюда не проникли шпики под видом клиентов. Это делается для того, чтобы потом на суде предъявить билеты как вещественное доказательство.

Джон Уэст поднял голову.

— Понимаю, — сказал он. — Ну что ж, мы сумеем принять их! Всех будем проверять у ворот, и только того пустим, за кого поручится кто-нибудь из завсегдатаев. — Он говорил с твердостью, постукивая кулаком по столу. — Я удвою караул вокруг лавки. А вы глядите в оба, не зевайте и держите язык за зубами. Остальное предоставьте мне.

После ухода Девлина Джон Уэст остался сидеть за столом, погруженный в невеселые мысли. Так. Значит, теперь придется воевать еще и с мельбурнской полицией!

Он с тревогой думал о будущем, но вместе с тем гордился своей ролью и был преисполнен решимости.

На Джексон-стрит показался запряженный парой рослых лошадей огромный воз сена. Воз проехал мимо караульных Джона Уэста, но они не обратили на него внимания, так как зорко высматривали полицейских.

Воз свернул на Силвер-стрит и остановился у въезда в переулок. Вдруг сено судорожно зашевелилось и из него выскочили двенадцать дюжих молодцов, вооруженных дубинками, а один из них даже держал в руках топор. Прежде чем карауливший на углу Трясучка успел крикнуть, шесть молодцов ринулось по переулку к задним воротам. Здесь Боров и Дик попытались задержать их, но были мигом оттеснены. Остальные шестеро беглым шагом обогнули дом, и в ту минуту, когда первая шестерка ворвалась во двор, входная дверь задрожала под сильными ударами.

Невообразимая суматоха поднялась в лавке. Джо Уэст и Ренфри, находившиеся в задней комнате, мгновенно бросили работу и, толкая друг друга, выскочили через потайную дверь в соседний двор. Мик О’Коннелл прибежал со двора лавки и уже собирался последовать за ними, но вдруг вспомнил, что если его арестуют и приговорят к трехмесячному заключению, то Джон Уэст будет выплачивать ему по пятьдесят фунтов в месяц; он с минуту подумал и вернулся во двор.

Когда полицейские ворвались в ворота, толпившиеся во дворе клиенты рассыпались, словно кегли от меткого удара. Но никто не пытался задержать их. Барни Робинсон вместе с Алеком сбежал через потайную дверь в задней стене сарая, не забыв все же крикнуть Джону Уэсту, надзиравшему во дворе за порядком:

— Берегись, Джек!

Прибежавший Трясучка стоял посреди двора и выкрикивал несколько запоздалые предостережения:

— Все вон отсюда! Ищейки здесь! Они спрятались в сене! Бегите прочь!

Боров и Дик, набив полные карманы деньгами, лежавшими в сарае на полке, кинулись через потайную калитку во двор Трясучки, а оттуда на кухню, где и уселись пить чай с его женой.

Джон Уэст побежал было за ними, но трое полицейских преградили ему путь. Он вильнул в сторону и со всех ног помчался к сараю; тут двое полицейских чуть не схватили его. Однако ему удалось увернуться и от них и добежать до задней двери; но там его ждали шестеро полицейских, взломавших топором дверь на улицу.

Мик О’Коннелл, подбоченясь, стоял посреди двора и ждал, когда его арестуют, а Трясучка бегал по двору и кричал, чтобы клиенты (которые, кстати, уже успели разбежаться) уходили через задние ворота в переулок. Трясучка тоже надеялся попасть в тюрьму этак месяца на три.

Джон Уэст внезапно остановился, беспомощно озираясь, точно карманник, загнанный в тупик; двое полицейских схватили его за руки.

— Что вам нужно? — спросил он, надеясь, что они примут его за клиента.

— Сам знаешь, что! Мы — полиция!

Пэдди Каммина, который оказал ожесточенное сопротивление, втащили во двор, а Мика О'Коннелла с Трясучкой взяли за шиворот и выбросили в переулок. Мик поднялся на ноги, стряхнул с себя пыль и проговорил с обидой:

— Ну и страна! Даже под арест попасть, и то не дадут!

В лавке зазвонил телефон, и один из полицейских снял трубку.

Джон Уэст услышал, как он спросил:

— Кого? Джека? Какого Джека? A-а, вы хотите поставить два шиллинга на Киркби в скачке с препятствиями? Так вот — говорит полиция. Больше вы здесь играть не будете!

— Я тут совершенно ни при чем. За что вы меня арестовали? — испуганно бормотал Джон Уэст. — Я только клиент.

Несмотря на его протесты, Джона обыскали и вместе с Пэдди повели через лавку на улицу; там стояла двуколка, в которой уныло сидели мистер Рэйен и мистер Коэн. По дороге в участок они рассказали, что и у них побывал воз с сеном.

В участке на Рассел-стрит дежурный сержант отказался выпустить их на поруки до утра.

В эту ночь Джону Уэсту не спалось. Он лежал в темной, пахнувшей плесенью камере и чувствовал, что рухнули все защитные барьеры, которыми он оградил себя. Душа его была в смятении. Сначала он мучительно живо вспоминал тот день, когда полиция явилась к ним в дом и забрала Арти. Потом стал думать о матери, о ее скромном мужестве, о стойкости, с какой она переносила полную лишений жизнь, о позоре, о горьких разочарованиях, постигших ее. Он хотел бы зачеркнуть прошлое — и позор, выпавший на долю старшего брата, и свои ссоры с матерью, но упрямо гнал от себя мысль, что ради нее он должен закрыть тотализатор. Он думал о Нелли Моран и рвался к ней всем своим существом. Боится она его, что ли? Должно быть, он внушает подозрение и ей, и ее матери. Они переехали в другой дом — разумеется, для того, чтобы не жить рядом с его лавкой. Ну, погодите! Все равно он женится на Нелли, и даже очень скоро!

Перед рассветом он уснул тяжелым, беспокойным сном, и ему приснилось, что он стоит в судебной камере, окруженный толпой судей. Все они указывают на него пальцем и говорят хором: «Ты сядешь в тюрьму вместе с братом, и твоя мать умрет со стыда!»

А потом он увидел во сне, что за ним по длинной-длинной улице гонятся полицейские; они стреляют в него; бежать больше нет сил, и он знает, что его сейчас схватят. Ноги отказываются служить, а впереди стоят Нелли и его мать; обе плачут и просят его бежать скорей, скорей. Но чем отчаянней он пытается бежать, тем более отдаляется от них, и тем ближе надвигаются полицейские; их сотни, и все они стреляют в него. Потом его хватают чьи-то руки и волокут к столбу, а к столбу привязан его брат Арти. Огромный страшный человек опускает плеть на костлявую спину Арти, и на ней выступают багровые полосы. Арти выкрикивает ругательства, проклинает своих мучителей. Кровь течет по его спине и собирается лужицами на каменном полу вокруг ног Джона. Он кричит: «Стойте! Я Джон Уэст! Я миллионер! У меня власть! Я не позволю вам сечь моего брата!»

Но кошмар продолжается: Джона схватили, и он, вырываясь, слышал голос, считающий удары: «Тридцать девять, сорок, сорок один…» А другой голос сказал: «Когда он получит свои пятьдесят, мы и тебе дадим столько же. Какой ты миллионер? Ты всего-навсего хулиган из Керрингбуша, и к тому же трус! Сейчас получишь пятьдесят ударов!»

Его потащили к столбу, и он увидел свою мать и Джо; они плакали, а голос считал: «Сорок семь, сорок восемь, сорок девять…»

Тут Джон Уэст закричал и проснулся; он был весь в поту и дрожал как в лихорадке, волосы на голове встали дыбом.

Тусклый рассвет вползал в камеру. Джон быстро пришел в себя. Дурной сон словно освободил его от всех страхов и угрызений совести. Он стал думать о том, что ему предстояло сделать. Прежде всего но должен сохранить спокойствие, должен составить план действий. Как-нибудь он отвертится от обвинения, а потом превратит свой тотализатор в неприступную крепость. Разработкой этого плана он и был занят, когда пришли Джо и Ренфри и внесли за него залог.