— Он уже несколько дней не выходит из дома, — сказал один из завсегдатаев постоялого двора.

— А Фреда никого не пускает, — сообщил другой. — Говорит, что мужу нездоровится. И якобы он спит целыми днями.

— Думаю, бедная женщина не зря волнуется, — заявил третий.

Конечно же, Беатрикс не питала теплых чувств к Дунстану, но она все же чувствовала себя в ответе за благополучие людей, вверенных заботам Левенах. Поэтому она в конце концов решила: прежде чем они с Олдером снова выйдут на Охоту, она выполнит свой долг Хранительницы и Защитницы и навестит Дунстана и Фреду, чтобы справиться об их самочувствии. А уже после этого с чистой совестью она сможет отдаться своей главной страсти — Охоте на вампиров. И она чувствовала, что это занятие нравится ей все больше — ведь она охотилась вместе с загадочным красивым Олдером де Уайтом.

Но что будет, когда они выполнят свою миссию? Увы, на этот вопрос она не могла ответить.

Охота не удалась, и это тревожило. За всю ночь им не удалось убить ни одного вампира, но беспокойство стало одолевать Олдера еще до того, как они вышли на Охоту. Ему сделалось не по себе уже в тот момент, когда они с Беатрикс Левенах покидали темный и опустевший дом лимнийца Дунстана. Хозяев в доме не оказалось, но вовсе не это вызывало беспокойство. Олдер чувствовал, что от бревенчатого домика Дунстана и Фреды исходит сильнейший запах вампиров.

Беатрикс тоже встревожило загадочное исчезновение хозяев, но она, пытаясь себя успокоить, высказала предположение, что Дунстан и Фреда решили навсегда покинуть Лимнийекий лес. Олдер же придерживался иного мнения; у него крепла уверенность, что к исчезновению семейной пары приложил руку Ласло, а значит, следовало ждать беды.

Олдер прекрасно знал повадки короля вампиров. Ласло привык использовать смертных для достижения своих гнусных целей, и тот, кто вступал в сговор с королем вампиров, напрасно ждал от него обещанных благодеяний.

Во время Охоты Олдер, как ни старался, не смог учуять никаких признаков присутствия кровососов. По всей видимости, все они попрятались, и это беспокоило Олдера даже больше, чем таинственное исчезновение Дунстана. Ловушка была расставлена, и Олдер знал: потребуется вся его хитрость, все его звериное чутье, чтобы им с Беатрикс не угодить в эту ловушку.

Они вернулись на постоялый двор перед рассветом — вернулись уставшие, грязные и разочарованные. Олдер был снова голоден, но потребность в крови не была еще настолько сильной, чтобы опасаться за жизнь Левенах.

Но ее бриджам грозила опасность.

Зацепившись во время Охоты за острый сук, Беатрикс порвала штаны, так что пониже правой ягодицы образовалась прореха. Но Беатрикс, по-видимому, не очень-то из-за этого беспокоилась — вероятно, ей не приходило в голову, что Олдер, шагавший следом за ней, не сводит с нее глаз. А он временами даже забывал об Охоте; глядя на ягодицы Беатрикс, Олдер содрогался от возбуждения, и перед его мысленным взором одна за другой возникали чрезвычайно соблазнительные картины. К тому времени, когда Беатрикс вошла в дом, он уже едва сдерживался. Она тотчас же прошла на кухню, и он последовал за ней. Не успела Беатрикс взять в руки свечу, как Олдер обхватил ее сзади за талию. Она вскрикнула и схватила его за руки. А он уткнулся носом в ее волосы, вдыхая чудесный запах Беатрикс и чувствуя, как по телу его волна за волной прокатывается сладостная дрожь.

Беатрикс же деланно рассмеялась и воскликнула:

— Олдер, перестань! Я же наступлю на кошек. Отпусти меня, чтобы я могла зажечь свечу.

— Я не хочу света, — пробормотал он у самого ее уха. — Я хочу… тебя. В темноте. Я не могу больше ждать, Левенах. Ты сводишь меня с ума.

Она снова рассмеялась.

— Ты просто раздосадован из-за того, что никого сегодня не убил. Но я в этом не виновата.

Она попыталась отстранить его руки, но он крепко ее держал.

— Олдер, отпусти же!

— Почему ты не хочешь, Беатрикс? — проговорил Олдер вкрадчивым шепотом.

Он больше не внимал никаким доводам рассудка. И наплевать ему на Ласло! Наплевать на свою бессмертную душу! Беатрикс Левенах околдовала его, и его плоть требовала ее плоти — изнывала от голода. Он никогда еще не чувствовал себя таким сильным и в то же время таким беспомощным, как сейчас.

— Беатрикс, ты ведь хочешь того же, что и я. У тебя нет мужчины, не так ли? И мы с тобой оба будем одиноки, когда я уйду.

Она невольно вздрогнула.

— Ты уже собрался уходить? Но мы ведь еще не нашли Ласло…

— Скоро найдем. Очень скоро. Или он найдет нас. — Олдер услышал досаду в ее голосе, и это несколько остудило его пыл. — Левенах, я говорил правду, когда сказал, что опасен для тебя. После того как Ласло умрет, я не смогу тут остаться. Ты бы и не захотела, чтобы я остался, если бы ты только знала…

— Что ты меня используешь? — перебила его Беатрикс, и Олдер почувствовал, как страх холодной струей пробежал у него по спине.

А Беатрикс с усмешкой добавила:

— У Левенах с мозгами все в порядке, Олдер де Уайт. Я догадываюсь, что ты пришел сюда не по доброте сердечной, если даже оно, это сердце, у тебя имеется.

Олдер затаил дыхание, а Беатрикс продолжала:

— Конечно, я очень мало о тебе знаю, однако нисколько не сомневаюсь в том, что наши с тобой судьбы связаны… Если кто-то из нас умрет до того, как будет уничтожен Ласло, то и другой умрет. Я нужна тебе так же, как ты нужен мне. И поэтому я тебя не боюсь.

— Но если ты не боишься меня, то почему бы тебе не лечь сегодня со мной?

Она чуть повернула голову, словно пытаясь заглянуть ему в лицо.

— Чтобы я зачала от тебя ребенка, у которого не будет отца?

Он покачал головой.

— Поверь, этого не случится.

И Олдер не лгал; он прекрасно знал, что такого действительно не могло случиться.

— Так как же, Беатрикс?

Она не отвечала, и Олдер развернул ее лицом к себе.

— Решайся, Беатрикс Левенах. Знаешь, если я скажу тебе, как долго я не был с женщиной, ты мне не поверишь. Но дело вовсе не в том, что мне не предоставлялась возможность — просто у меня не было желания. А вот сейчас… мне кажется, что желание разрушает меня, убивает… Оно заставляет меня думать о насилии.

— Ты не причинишь мне боли, Олдер, — тихо сказала Беатрикс.

— Не будь в этом так уверена, — пробормотал Олдер.

Он чувствовал, как бьется ее сердце, прогоняя по жилам густую и теплую кровь. Кровь пульсировала под кремовой кожей ее груди, вздымавшейся как бурное море. Прижавшись губами к ее шее, он прошептал:

— Я хочу почувствовать, как твоя сила сольется с моей, когда я возьму тебя. Я хочу услышать твои стоны и твои крики, Беатрикс.

Она чуть покачнулась. Колени ее подгибались, а голова запрокинулась.

— Ты околдовываешь меня, Олдер.

— Возможно, — согласился он. — Но я не мог бы тебя околдовать, если бы ты сама этого не хотела. Ты… ты слишком сильная, Левенах. И ты желаешь меня, разве нет?

— Да, Олдер, конечно, — пробормотала Беатрикс жарким шепотом.

Он почувствовал, как пальцы ее пробираются к его животу и как ногти ее впиваются в его кожу, оставляя полукруглые вмятины, словно она оставляла на нем свое клеймо. Обнимая его, она скользнула ладонью по вздувшемуся шраму, а затем прижала его губы к пульсирующей жилке у себя на шее. Олдер вонзил клыки… в свои же губы. Было так, словно она знала… Словно она знала, что он хотел испить ее крови. И она дразнила его, бросала ему вызов!

— Да, Олдер, я действительно хочу того же, что и ты.

Он вдруг услышал громкий стон и тут же понял, что сам его издал. Беатрикс же еще крепче к нему прижалась, и Олдер, не удержавшись, снова застонал.

— Я должен тебя взять, — прохрипел он, проведя языком по ее шее. Должно быть, клыки его царапнули ей кожу, но ему было все равно. — Беатрикс, о, Беатрикс…

Внезапно она чуть отстранилась и резким движением расстегнула его бриджи. Олдер вздрогнул и заставил себя спрятать клыки.

И тотчас же приподнял Беатрикс и усадил ее на край разделочного стола.