— И при этом вы осуждали Дюпена за применение этого «пустячного» метода. Зато теперь, когда вы вспомнили о Кэрролле, у нас есть повод для разговора о литературе.

Мой друг положил на стол щипцы для сахара, и, зажав между пальцами длинную трубку вишнёвого дерева, вновь заговорил о недостатках моего стиля.

— Я уже говорил вам, что вы пытаетесь приукрасить и оживить повествование, вместо того чтобы ограничиться сухим анализом причин и следствий. Как я сам когда-то сказал, вы превратили курс лекций в сборник рассказов…

— Холмс, вы сами разбираетесь в литературе? — нетерпеливо спросил я критика. — Если разбираетесь, то вы должны знать о стилях литературы.

— Конечно, знаю.

— Среди этих стилей, в частности, есть стили литературно-художественный и научный. Я пишу в литературно-художественном стиле. Конечно, от этого мои рассказы напоминают детективные сочинения Эдгара По, Габорио и других подобных. Но что здесь плохого? От этой особенности широкой публике легче воспринимать моё повествование, хотя оно и напоминает истории о тех сыщиках, которые лично вам не нравятся. Вероятно, вы забыли об «Энтомологических воспоминаниях» Фабра. Этот научный труд написан лёгким и увлекательным языком.

— Но ведь вы не Фабр! Вы пишете не о насекомых, вы пишете о раскрытии преступлений!

— Вы привели очевидный аргумент. Но всё равно, если бы мои произведения были лекциями, что пишутся в научном стиле, их нужно было бы читать в университетах.

— Читать в университетах? — оживился мой критик. — Вы, сами того не подозревая, подсказали умную мысль. В университетах можно было бы создать кафедры криминалистики. Говорят, такая идея уже была. Правда, профессор Мориарти, будь он жив, не захотел бы преподавать такой предмет.

— Профессор Мориарти, как вы мне когда-то говорили, преподавал математику, а впоследствии стал готовить будущих офицеров.

— Ватсон, вы не слышали о завещании короля динамита?

— Увы, нет.

— Разумеется, вы о нём не слышали. Я знаю об этом завещании лишь потому, что оно имеет прямое отношение к профессору Мориарти. Согласно завещанию, сумма в полтора миллиона крон должна быть отправлена в фонд, чтобы в виде премии выплачиваться людям за достижения в пяти областях: физики, химии, физиологии или медицины, литературы, а также тем, кто сделает больше для сближения между народами, ликвидации или сокращения армий и проведения мирных инициатив.

— Но причём здесь Мориарти?

— Разве вы не заметили, что математикам эта премия не обещана? Я знаю причину. Дело лишь в том, что глава лондонского преступного мира был знаменитым математиком. Ни одна наука, кроме математики, не входит в область деятельности ни одного преступного главаря! — Холмс потянулся к трубке и, подержав её в руке, добавил: — К сожалению, премию в области литературы вам не дадут.

К сожалению, истинный смысл этих слов я понял гораздо позже, когда узнал, что в завещании речь шла о литературном произведении идеалистического направления. Но тогда я решил, что Холмс в очередной раз осуждает мои мемуары и их несоответствие его вкусам. Пока он не продолжил критику, я решил перейти к другой теме.

— Вы, как естествоиспытатель, не верите в чудеса? — спросил я Холмса.

Он встал и стал расхаживать по гостиной, рассказывая с видом преподавателя естественной истории:

— Конечно. Ведь что такое чудеса? По определению они нарушают законы природы. Нарушают! Но если законы природы созданы Богом, то они созданы не для того, чтобы Он Сам их нарушал. На то они и законы, чтобы выполнятся. Я отлично знаю английские законы, и, как борец с преступностью, не хочу, чтобы их нарушали. И, как естествоиспытатель, я не желаю нарушения законов природы!

— Значит, и волшебства не существует?

— Конечно. Ведь мы живём в девятнадцатом веке, а не в каком-нибудь немытом средневековье.

Он сел обратно за стол и пододвинул Джорджа Мередита[51]. Холмс стал листать книгу с сосредоточенным выражением лица. При этом острые черты гладко выбритого лица, чёрные волосы, тонкий орлиный нос и лежащая на столе трубка делали моего друга похожим на североамериканского индейца. Разница была в том, что, в отличие от индейца, у него нет скво.

Здесь я подхожу к описанию событий, в которые литературные критики ни за что не поверят. Ведь они привыкли, что я описываю расследование преступлений. Произведения в сказочном жанре я не пишу. А эту историю можно посчитать литературным вымыслом, подходящим для самых несерьёзных сочинителей. Холмс, как говорилось выше, тоже иногда критикует мои записки, но в данном случае нет того повода для критики, ведь тема здесь совсем другая.

— Что это за шум? — спросил я, услышав, как невдалеке распахнулось окно.

— Кажется, это в моей спальне. Но откуда эта птица?

Мы увидели в окно, как от нашего дома отлетела белоснежная сова. Или филин?

— Кто это? Сова или филин? Или орёл?[52] Да ещё из моей спальни!

Холмс схватил охотничий хлыст, а я достал свой верный револьвер. Мы побежали в его спальню.

Окно в спальне было распахнуто. Перед ним спиной к нам стоял незнакомый парень. Его чёрные волосы были лохматыми, на спине был длинный плащ.

— Эй, ты куда? — крикнул он птице.

— Кто вы такой? — строго спросил Холмс. — Как вы здесь оказались?

Молодой человек повернулся к нам. Мы увидели ярко-зелёные глаза, смотревшие из-за больших очков. В руке была длинная тонкая палочка, несколько напоминавшая учительскую указку.

— Это что ещё за фокусник! — воскликнул мой друг, имея в виду сходство палочки в руке незнакомца с волшебной палочкой.

— Я не фокусник, — ответил незнакомец. — Я волшебник. Из конца параллельного двадцатого века.

Мы дружно засмеялись над столь effronté[53] ответом. Ведь мы только что говорили о том, что волшебников не существует.

— Чему вы смеётесь, маглы? — спросил он. В этот миг я заметил, что у него на лбу присутствует шрам не то в форме молнии, не то в форме буквы N.

— Волшебник! Из конца двадцатого века! Параллельного двадцатого века!

— Посторонитесь, пожалуйста!

Когда мы отошли в сторону, незнакомец направил волшебную палочку на дверь, которую мы только что закрыли, войдя, и произнёс: «Алахомора!». Дверь неожиданно распахнулась. Мы шарахнулись в стороны. Холмс выронил хлыст. Я выронил револьвер, который ударился о пол, и чуть было не выстрелил.

— Что это? Как вы это сделали? — спросил Холмс.

— Я сделал это с помощью заклинания. Понятно?

— Понятно, — растерянно пробормотал Холмс. — Это не укладывается в рамки моих знаний…

Это высказывание было довольно неудачным, так как, например, гелиоцентрическая система тоже не укладывается в рамки его знаний.

— А зачем вам сова? — спросил я.

— Волшебники используют сов как почтальонов. При этом мы не используем марки. Теперь перейдём к делу. Я решил узнать, смогу ли я побывать в гостях у рационалистов Шерлока Холмса и доктора Ватсона и узнать их взгляды на волшебство. Отправиться сюда мне пришлось тайком, ведь я не знаю, как моя жена Джинни отнесётся к недозволенной встрече с маглами. Обратите внимание, что я прибыл к вам не просто из будущего, а из параллельной реальности. У нас отсутствует Шерлок Холмс и многое из вашего мира, а у вас отсутствуют я и все остальные волшебники.

— Значит, вы решили побывать в гостях у Холмса, — строго заметил я. — А что мы скажем миссис Хадсон? Ведь вы пришли не с парадного входа.

— Ничего не скажем. Кстати, меня зовут Гарри Поттер. А маглами мы называем неволшебников.

Наше скромное обиталище на Бейкер-стрит знало множество неожиданных событий, множество визитов разных людей, от самых простых и скромных до аристократов и короля Богемии. Но чтобы посреди спальни объявился волшебник, да ещё из «параллельного» будущего, никто из нас не мог себе представить. Мы не поверили бы в такую возможность, если бы не увидели собственными глазами.