Из-за этой сволочной уловки не удалось его отсюда вытащить пробравшемуся в тюрьму агенту Ложи, который так и не сумел ничего поделать с кандалами, а потом набежала охрана, парня по-страшному избили и уволокли. На полу осталась кровавая полоса, ее затерли только на следующий день. После подумалось, что все это могло быть нарочно разыгранным спектаклем… А вдруг нет?

Однажды в камеру ворвались адепты Ктармы, заблокировали дверь изнутри и приготовились его пытать – за то страшное, что они с Эдмаром сотворили с Флаварьей, и за других ужасательниц Ктармы, убитых Дирвеном на боевых заданиях. С него собирались содрать кожу, но обошлось несколькими надрезами, охрана успела вовремя вынести дверь и спровадила опасных визитеров. Ферклиц после этого сказал, что только овдейские государственные службы смогут защитить Дирвена от мести Ктармы. Тоже смахивает на представление с целью его запугать – и тоже кто их знает. Убедишь себя, что оно понарошку, а потом окажется, что дело обстоит серьезней некуда.

И неужели мама в самом деле у пшоров? То-то маги Ложи так и не смогли ее разыскать…

Да еще попрекают его этой Хенгедой-Тамрилой, хотя она подло заманила его в ловушку и предала. Ферклиц говорит об этой шлюхе так, словно она Дирвену едва ли не нареченная невеста! Да еще, заводя о ней речь, смотрит этак выжидающе: чего, интересно, ждет? Неужели он считает, что Дирвен мог в нее влюбиться?

На душе невтерпеж тяжело, и в придачу никак не отделаться от ощущения, будто по ее закоулкам копошатся какие-то кусачие черви… Его околдовали – или это само по себе?

Он до сих пор держался на одном своем яростном, сквозь слезы, упрямстве, иначе сломался бы еще позавчера.

Господин Ферклиц, один из высших тайных магов-советников министерства благоденствия Овдейской державы, был вовсе не так невозмутим, как оно казалось измученному пленнику. Напротив, он пребывал почти в замешательстве, хотя страсть как не любил это словечко и это состояние. Не любил, но пребывал, чтоб демоны Хиалы побрали тех ларвезийских умников, которые обеспечили ему этакие палки в колеса.

Досаждало ему отнюдь не упрямство Дирвена: здесь-то все предсказуемо, все идет по плану, непрерывный нажим – и в конце концов избалованный своевольный поганец капитулирует, тогда можно будет приступить к дрессировке.

Вот здесь-то и затаился подвох. Первоначально главная роль на следующем этапе отводилась Хенгеде: высокий приворот – и мальчишка будет ее боготворить, сделает что угодно, лишь бы заслужить прощение и добиться взаимности. Девица от сей перспективы была не в восторге, но чувство долга и дисциплина взяли верх над ее неприязнью к Дирвену. К тому же чем не сладкая месть? Ведь тогда она сможет помыкать им, а он будет страдать из-за ее холодных взглядов и колкостей, будет сгорать на медленном огне и когда Хенгеда рядом, и когда она далеко, будет лезть из кожи вон, лишь бы завоевать ее одобрение.

Собственно говоря, это уже должно было начаться, да что-то не начиналось. Привороты Дирвена не брали – ни высокие, ни низкие, вообще никакие. Уже несколько раз ему давали любовные напитки, приготовленные лучшими зельеварами министерства благоденствия, а толку ноль.

Однажды в него влили лошадиную дозу, но единственным результатом этого эксперимента стал благоухающий ингредиентами зелья жидкий стул и печальная ругань функционера, выносившего за узником горшки.

Что-то защищало поганца от каких угодно любовных приворотов – но что это? Не амулет. Его дважды усыпляли и проверяли самым тщательным образом: никаких артефактов ни на нем, ни внедренных в плоть, ни замаскированных под естественные образования на коже. И не заклинание, тоже проверено-перепроверено. Тем не менее здесь явно присутствовал какой-то неведомый мощный фактор, не позволявший приворожить Дирвена ни к Хенгеде, ни к кому бы то ни было.

Ферклиц ощутил невольное уважение к своим противникам из Ложи: ничего не скажешь, профессиональная работа… Но, боги великие, что и как они сделали?!

От размышлений его оторвал секретарь:

– Ваша светлость, прошу прощения, вас спрашивают четверо отморозков. Они ожидают в приемной для посетителей.

– Что?.. – тайный советник ошеломленно откинулся на спинку кресла. – Что еще за отморозки, кто пустил их в министерство?

– Сами так представились. Говорят, что они отмороженные древние маги, и просят аудиенции у высшего руководства.

– Ну так подскажите им дорогу до ближайшего Накопителя! – раздраженно бросил Ферклиц, однако привычка ничего не выпускать из-под контроля и все доводить до конца взяла верх. – Научитесь докладывать по существу, ваш предшественник должен был вас проинструктировать. Кто это такие?

– Похожи на студентов из Суринани, ваша светлость. Маги. Одеты скверно и неопрятно, по-овдейски говорят плохо. Возможно, перебрали грибочков.

– Что ж, тогда в кутузку их, – сдержав невеселый вздох, распорядился советник. – Кураторы завтра разберутся, чьи это отморозки.

Скорее всего, мерзавцы-первокурсники. Верные сыны Ктармы, определенные в Овдейский Магический университет, со временем худо-бедно приучаются к просвещенной жизни, но поначалу и впрямь ведут себя, как последние отморозки. Приходится терпеть. Китонские дурманные грибочки, продаваемые из-под полы в злачных местах столицы, – это для них все равно что ловушка с медовой приманкой.

По учению Ктармы, мир переполнен скверной, которую надо искоренять вместе с ее носителями, но с точки зрения ктармийской молодежи зло злу рознь. Театры, балы, декольтированные платья и обтягивающие лосины, иллюстрированные книжки фривольного содержания, женщины и юнцы, которые ходят по улицам, не пряча лиц под матхавами, – это все плохая скверна, а грибочки, уносящие в дурманные дали, – хорошая скверна, побольше бы ее было! Очевидно, так они рассуждают? Или не рассуждают, а просто следуют своим побуждениям и вовсю куролесят, подвергая испытанию прославленную терпимость овдейских обывателей. Без них в стране было бы спокойнее, но никуда не денешься – ценные союзники, козырь в игре.

Ферклиц уже собирался домой, когда пришла мыслевесть из лаборатории: там наконец-то разобрались, что защищает Дирвена от приворотов. Оказалось, он уже приворожен – и этот непостижимо искусный приворот, который не представляется возможным снять, защищает его от всякой прочей любовной ворожбы. Воистину час от часу не легче.

Несмотря на позднее время, Ферклиц послал экипаж за Хенгедой.

– К Тейзургу, ваша светлость, – подумав, предположила девушка. – В последний раз он спросил, почему я не Эдмар.

Судя по тому, как у нее засияли глаза, она явно обрадовалась, что дальше ей не придется иметь дело с Дирвеном, хотя и силилась скрыть от руководителя свои чувства.

А господину Ферклицу теперь предстояло разрабатывать новый план ломки и перевербовки этого окаянного жабьего выкормыша – лучшего амулетчика мира Сонхи.

Над пологими склонами Маюнских гор плыл горячий полынный дух и жужжали насекомые. Тропа то тянулась среди сизоватой поросли, то исчезала на каменистых проплешинах. Кое-где вспыхивали на солнце лживые драгоценности, которые при ближайшем рассмотрении оказывались крылатыми и членистоногими.

Однажды попалась заброшенная мазанка, побурелая, с гнилой плетенкой в прорехах и подвешенной к притолоке зияющего проема пустой кружкой. Сурийское поверье: если в оставленный дом повадятся демоны, нужно повесить в дверях кружку из необожженной глины, с выцарапанным заклинанием, плеснув на донышко чуть-чуть вина. Тогда те напьются – понарошке, но они будут думать, что на самом деле, – да уйдут восвояси в Хиалу.

Орвехт мог бы сказать, что это не подтвержденное практикой суеверие, ибо демону нет никакого резона селиться в пыльной развалюхе вдали от всего интересного, и посудиной с почти выветрившимся запахом вина его не обманешь. Зато для сурийских ведьм это недурная доходная статья.

За поворотом сверкнул ручей, на берегу стояло одинокое кряжистое дерево с густой кроной – такая тень, что на всех хватит.