Он пытался мысленно дотянуться до их амулетов, уж тогда бы он устроил тут веселуху! Но похитители были в курсе, что первый амулетчик Светлейшей Ложи способен у кого угодно перехватить контроль над любым артефактом, и приняли меры: все стоящее, что было на корабле, держали вне пределов его досягаемости.

Однажды он услышал, как в коридоре кого-то распекают: какого чворка ходишь тут, не сдав на хранение эту штуку? Дирвен встрепенулся, но упомянутая штука оказалась «Глазом саламандры». Можно бы, конечно, поджечь их паскудное корыто, но тогда и сам за компанию пропадешь.

Впрочем, кое-какой урон неприятелю он все же нанес. Из коридора донесся вопль, потянуло паленым, властный голос рявкнул: «Вон отсюда, болван, живо!» Нарушитель инструкций, отделавшийся дырой в кармане и ожогом, со всех ног кинулся прочь. Дверь каюты распахнулась, Дирвена грязно обругали, обозвали угробцем и пообещали спустить на веревке за борт, на корм акулам, но бить не стали – высокое начальство не велело.

Его навестила Тамрила. И как он раньше не догадался, она же типичная северянка: ширококостная, светловолосая, белокожая. Если б не родилась амулетчицей, ходить бы ей за коровами в каком-нибудь зажиточном крестьянском хозяйстве или помогать родителям в лавке с чисто вымытой витриной.

Амулетчица – это никаких сомнений. Дирвен задним числом понял, что она сделала: воспользовалась моментом, когда он блаженно расслабился, и вырубила подлым ударом, после чего сразу же взяла под контроль его артефакты и позвала сообщников.

Почему ей, гадине, и хотелось «лицом к лицу»: не ради удовольствия, а чтобы врезать наверняка. Если «по-собачьи», она не успевала, упуская то единственное мгновение, когда он был беззащитен. К тому же, пока хоронились по каретным и дровяным пристройкам, Дирвен ни на секунду не терял бдительности, а то еще не хватало, чтобы какие-нибудь придурки застукали их у себя в сарае! То-то эта дрянь так настаивала снять комнату, «чтобы все по-людски».

Шлюха. Еще хуже шлюхи.

Когда предательница вошла в каюту, Дирвен презрительно сощурился и ничего не сказал.

На ней было глухое темное платье с воротничком-стойкой, волосы зачесаны, зализаны, туго заплетены в косу, никаких легкомысленных кудряшек. Девица-службистка. Тьфу.

После того как он наглядно изобразил это «тьфу», в ее застывшем, как будто одеревеневшем лице что-то дрогнуло, и она процедила:

– Я к тебе отношусь с полной взаимностью. Думаешь, ты пуп мира, а на самом деле ты просто надутый зазнайка! Смотри, не лопни от самомнения, чтобы кишки по всей каюте собирать не пришлось.

– Что ж ты не явилась сюда со своими амулетами, если я просто зазнайка? – скривился Дирвен.

К злопыхательству тех, кому выше него не прыгнуть, он давно привык.

– Подумаешь, амулеты! Зато во всех остальных отношениях тебе грош цена.

– То-то ты под меня стелилась!

Тамрила кинулась вперед, влепила ему звонкую пощечину и тут же отскочила к порогу. Дирвену буквально пяди не хватило, чтобы дотянуться до этой дряни – не пустила цепь, соединенная замком с железным браслетом на лодыжке.

– Предательница! Все вы такие…

– Это ты предатель! Я служу своей родине – великой и счастливой Овдейской державе, а ты даже слов таких не знаешь. Сбежал в Ларвезу, словно нашкодивший мальчишка. И как мужчина ты пустое место, тебе об этом ни одна из твоих алендийских девок не говорила? Ну да, им же твоя гнилая Ложа деньги платила, чтоб они тебя ублажали и не болтали вслух, что думают.

– То-то ты подо мной стонала!

В этот раз он был начеку, чтобы вмазать ей, гадине, если опять замахнется, но она это учла и не полезла. Ни шагу от двери. Только изобразила брезгливую мину, сделавшую ее строгое лицо неприглядно гротескным.

– Стонать – дело нехитрое. Я выполняла задание для своей родины, а то б на дюжину шагов к такому, как ты, не подошла.

– Ага, у вас у всех только выгода на уме – или за деньги, или за безопасность, или еще за что, а любовь ради любви – так у вас не бывает, и все вы последние девки, даже самые гордые. Иногда исключения подтверждают правила, ну там святые женщины бывают, а кроме этого все вы только и делаете, что продаетесь, каждая за свою цену!

– Ах ты, прыщ на ровном месте… – ее прозрачно-серые глаза негодующе сверкнули.

– Хенгеда, выходи уже, – донесся из-за двери рассудительный и слегка недовольный бас. – Нашла с кем спорить – с этим ларвезийским поросенком-попрыгунчиком! Дала по роже – и молодец, хватит лясы точить.

– Погоди, Нейвурт, – бросила девушка.

– Чего годить-то? Ты ж от него теперь отделалась, поблагодари за это богов.

– Да если б отделалась. – Тамрила, которую, как выяснилось, звали Хенгедой, прожгла Дирвена таким обреченно-яростным взглядом, словно ей предстояло с ним жизнь прожить, и это ее вовсе не радовало. – Выслушай меня, ты, прыщ самовлюбленный! Ты меня в самый интересный момент спросил, почему я не Эдмар – не забыл об этом?

За дверью изумленно и негодующе выругались, потом смачно харкнули, а у Дирвена вспыхнули уши и щеки. Он же не виноват, он не такой, это же все приворот – и ничего больше, а они что вообразили?!

– Это совсем не то, что ты подумала!

– Да неужто? – Хенгеда злорадно ухмыльнулась, опять став такой отвратительной, что был бы у него «Каменный молот» – на месте бы ее прихлопнул, словно гадкую лягушку ботинком. – А правильный ответ на твой вопрос – потому что. И такие, вроде тебя, еще хают женскую логику! Зато у самих логика – просто светоч во тьме! Ага, спрашивать у девушки, почему у нее талия не как у песчаной ведьмы, или почему грудь не такая, как у статуи Зерл-во-Славе на площади Генералов, или почему твоя девушка не Эдмар – куда как логично!

– Я же про талию и грудь ничего не сказал… – Дирвен был так обескуражен этой неожиданной вспышкой, что сам не заметил, как начал оправдываться.

– Не важно, другие индивиды говорили другим девушкам, – она хмыкнула, явно чувствуя себя победительницей.

Он только собрался объяснить, что насчет Эдмара у него вырвалось, потому что Эдмар маг, и он имел в виду, что, если б Тамрила тоже была магичкой, они могли бы не опасаться, что их выследят, – в общем, наплести чего-нибудь в этом роде, чтобы не считала его таким, – но дверь за ней уже захлопнулась.

Хвала Зерл и Хитроумному, причудливая зубчатая тень, темная на фоне меркнущего шафранного неба, оказалась не руиной, от которой добра не жди, а еще одним Зубом Ланки. Обливаясь потом и откашливаясь от пыли, шестеро странников успели туда раньше, чем солнце село, а прозрачная вечерняя луна налилась угрожающей желтизной.

Суно заканчивал защитный круг – в этот раз тройной, потому и ушло на него больше времени, вдобавок окропленный зельем, полученным от коллег через кладовку, – когда бескрайнюю сумеречную тишину нарушили далекие звуки: шелест, стоны, выкрики… С юга.

Сабил и Онсур безропотно позволили себя связать. Начелдон пытался возражать – мол-де у него сильная воля и есть оберег, но Орвехт отправил его в беспамятство коротким ударом-касанием, усиленным магическим импульсом, и отставной капитан разделил участь попутчиков.

Надо заметить, раньше он не производил впечатления дурака. Сила воли и самолюбие – оно, конечно, ларвезийскому офицеру приличествует, но не когда речь идет о рое флирий в ночь гона. Человек рассудительный и солидный, хотя и плут, а вот же уперся, как заносчивый юнец. Суно рассеянно вертел в руках его свалившуюся в пыль шляпу, которую тот не пожелал сменить на тюрбан, – выгоревшую, порыжелую, впитавшую запах давно не мытых волос. За ремешком пара оберегов – от солнечного удара и от волшебного народца, да еще что-то мелкое, то ли бусина, то ли застрявший камешек… Бывалый человек, а свалял дурака.

Положив головной убор рядом с Начелдоном, который уже начал приходить в себя, Орвехт присоединился к амулетчикам. Их защищали артефакты, его – заклинание. Остальных троих, теоретически, тоже можно было оградить от чар с помощью магии, и это, опять же теоретически, вполне могло оказаться эффективным, но он решил не рисковать.