– Простите, сударыня, – виновато произнес гвардеец. – Не желаете ли пообедать? Вам, я слыхал, после призыва силы надобно досыта кушать, и я дерзнул заказать обед. Хозяин, прохвост, уже все приготовил.

Пообедать она желала. Ее слегка пошатывало от слабости, словно сутки не ела. Весь запас собственных сил перегорел без остатка: проще залечить несколько ран и переломов за раз, чем провести одну штопку мелких внутримозговых сосудов.

Пока она уминала обед, бравый королевский солдат, чинно сидевший на стуле напротив, рассказал, что они с побитым доской пожилым господином играли в рыночную сандалу, и тот, каналья, исподтишка передвинул две фигуры, обеспечив себе нечестное преимущество.

– Я, сударыня, изволите видеть, игрок, если мне бросили вызов, удержаться не могу, и проигрывать я никак не согласен, – объяснял он уже не покаянно, а проникновенно. – Ставка – это, сударыня, для меня пустяк, деньги пришли, деньги ушли, но ради победы я буду бороться до конца. Хотя с доской, ваша правда, погорячился, надо было метким словцом старую каналью пристыдить.

«За полдня столько разного от людей наслушалась, что иному сочинителю хватило бы на три романа, и как же я теперь в этом ворохе всячины буду подсказку Госпожи Развилок искать?» – сокрушенно подумала Зинта, допивая на десерт густой шоколад с ореховым привкусом.

Челинса, прозванная Атаманшей, ходила за лекаркой с самого утра. Улучить момент, чтобы подойти к ней, когда никого не будет рядом, до сих пор не удалось: сперва та стояла в толпе, потом была с магом, потом с другим магом, потом и вовсе куда-то умчалась – видно, свой зов услышала. Пришлось смириться с тем, что сегодня ее не поймать, разве что вечером. А пелерину Челинса признала на ней свою – из тех кружев, что сплела еще зимой для лавки на улице Соломенных Птиц.

– Мама, не продавай меня, – подавленно пробормотала девочка за соседним столиком, аккуратный невзрачный мышонок с туго заплетенными косичками.

Словно в глубине души понимала, что это не поможет, все равно ее продадут. Хотя ерунда же чворкам на смех, Ларвеза – не Суринань, в просвещенном мире, хвала богам, людьми не торгуют. Но это взрослому ясно, а дети верят, если их напугать.

– Мамочка, я хочу остаться с тобой, пожалуйста…

– Ешь, – велела мать, видная собой женщина с таким лицом, точно недавно овдовела или все нажитое потеряла.

– Сударыня, – вежливо обратилась она к Челинсе, заметив ее взгляд, – не знаете ли вы, где остановился этот господин маг?

Осторожный кивок в сторону веранды «Истинного сиянского чая», где виднелось за потемневшей деревянной решеткой яркое синее с красным пятно, обозначил, о каком маге идет речь.

– Сдается мне, где-то в центре Салубы, в резерве для почетных гостей, – Челинса старалась быть в курсе любых дел и все про всех знать. – Если там порасспросите, люди подскажут.

Господин Тейзург между тем расплатился и вышел на улицу, он выглядел точно актер перед выступлением – прямо на лице нарисована причудливая полумаска. Челинса никогда раньше не видела ничего подобного, запомнить бы узор, чтобы потом похожее кружево сплести. Его одеяние выделялось в толпе, среди мантий, камзолов, платьев и кафтанов, густой сумеречной синевой с россыпью темно-красных бутонов цветущей вишни.

– Ох, не нравится мне этот красавчик, – тоскливо вздохнула приезжая женщина, будто разговаривала сама с собой.

– Мама, мне он тоже не нравится, – прошептала девочка.

– А ты молчи да ешь, – прикрикнула мать. – Чтоб до конца все съела!

Она отвернулась к своему столику, строгая, чересчур бледная, с горьким и решительным выражением на лице. Челинсу разбирало любопытство, что у нее за дело к господину Тейзургу, о котором болтали, что он древний маг-возвратник, хотя жить в Накопителе отчего-то не захотел, и что он может по-страшному заколдовать, если его чем-нибудь рассердишь. Возможно, он заколдовал кого-то из близких этой женщины, и та пришла просить за несчастного? Не похоже было, что ее удастся разговорить, поэтому Челинса расплатилась и, скрепя сердце, отправилась выслеживать лекарку.

– Грисойм, отгадай загадку: что сделает Дирвен, если он забыл дома все амулеты, а на него напали враги?

– Убежит, наверное, – поразмыслив, отозвался Грисойм. – Спрячется, как велено по инструкции, и постарается не привлекать к себе внимание неприятеля. Или воспользуется для самообороны неволшебным оружием. Пошлет мыслевесть магам-кураторам.

– Не угадал, – с торжеством объявил спросивший. – Дирвен их забодает!

Заливистое коллективное ржание.

Придурки, кто же еще. То ли не знают, что первый амулетчик Ложи находится рядом, за полотняной стенкой, то ли, наоборот, заметили его издали, вычислили, когда он поравняется с их шатром, и нарочно это сказали. Придурки. Дирвен с независимым видом прошел мимо, Три Веселых Чижика потащились за ним.

Казармы Ложи всех не вместили, для студентов Академии и приезжих амулетчиков поставили шатры на рыночной площади Пергамона, освобожденной по такому случаю от налепившихся за пять лет дощатых прилавков. Дирвена с его охраной перевели сюда из Журавлиного дома, чтобы не посылать за ним в Салубу, если он вдруг понадобится.

Каждый шатер был украшен разноцветными волшебными фонариками и гирляндами флажков, да еще девизом, начертанным краской на длинном куске полотна, вывешенном над входом.

У Дирвена с Чижиками девиза пока не было. Надзиратели со своим подопечным не разговаривали: обиделись, что он их околдовал и подвел под неприятности. А он же не из вредности, он просто очень хотел посмотреть на куджарха и на другие диковины Выставки.

Почему всем можно, а ему нельзя? Ладно бы он был каким-нибудь последним задохликом, но ведь он лучший амулетчик Ложи, первый из первых – неужели не заслужил такой малости?

Душу разъедало едкое ощущение непомерной несправедливости: он хочет посмотреть на куджарха, а его ни с того ни с сего не пускают посмотреть на куджарха! Из чистого самодурства. Ага, мальчишку нашли… По своим делам он давно уже взрослый мужчина. И если он чего-то хочет, неужели он не имеет права это получить – после всего, что Дирвен Кориц сделал для Светлейшей Ложи?

Ага, хороши они будут без него… Как топить пиратов в Сиянском море или спасать подвалы Королевского банка – так «Дирвен, для тебя есть работа», а как ему захотелось всего на пару минут зайти в приземистый павильон с нарисованными на стенах символами, перекрывающими дорогу волшебному народцу и демонам Хиалы, и поглядеть на пойманную в Олосохаре тварь – так «марш отсюда»?!

В душе клокотало, и казалось, будто злые слезы выкипают раньше, чем успевают пролиться. Он хочет, а его туда не пускают. Не ожидал он от Ложи такой чудовищной несправедливости!

Веселые Чижики – сейчас они выглядели скорее Понурыми Чижиками – решили, что он тоже переживает из-за встречи с Троглехтом и грядущего наказания. Это их до некоторой степени с ним примирило. Даже попытались втянуть его в дискуссию, какое бы изречение написать каллиграфическим почерком на приготовленной тряпке, а то они уже схлопотали замечание, что над входом в шатер нет подобающего девиза.

– Победа или смерть! – угрюмо глянув на них из-под шляпы, буркнул Дирвен.

Чижики решили, что это не подойдет, и принялись дальше перебирать варианты. Придурки. Ему бы их заботы.

Зинта допоздна просидела в мезонине салубского домика над своей тетрадкой, при свете волшебной лампы в виде вазочки с хрустальной грушей. Почерк у нее был округлый и аккуратный, если она писала медленно, и коряво-невнятный, когда торопилась. Вряд ли кто разберет эти каракули – ну и к лучшему.

Лишь бы ей самой догадаться: что из этого – подсказка Госпожи Вероятностей, а что просто так?

Раз речь идет об Эдмаре, не стоит ли в первую очередь обратить внимание на его же собственные слова?.. Вовсе не обязательно. В таких делах то, что лежит на поверхности, вполне может оказаться обманкой. Пойдешь, да не туда. Зинта решила, что не попадет в эту ловушку. То, что ей нужно найти, затеряно среди всего остального, словно один-единственный особенный камешек в россыпях обкатанной морем гальки.