Копошившиеся среди них пшоры отдавали приказания, иные трапезничали: пристроившись возле кого-нибудь, оплетали шею жертвы тонкими белесыми щупальцами-бакенбардами и сосали кровь. Люди не обращали на это внимания, разве что кое-кто из новеньких вздрагивал или морщился от боли.

В дальнем конце зала несколько десятков человек, повинуясь командам, одновременно поднялись и, задрав свои лохмотья, начали усаживаться на поставленные в ряд вдоль стены осклизлые лоханки.

Ближе к выходу трое хозяев осматривали умершего, их «бакенбарды» печально колыхались, потом один обратился к людям, которые возились с орешками:

– Ты, ты, ты и ты, возьмите его и отнесите на кухню, для похлебки.

Бросив свою работу, те безропотно встали и потащили мертвеца к противоположному проему. Трое пшоров пошли следом за ними, первый заметил сухим шелестящим голосом:

– Надо присмотреть, чтобы при разделке ничего не пропало напрасно, иначе такое количество смертных не прокормишь.

Двое других умиротворенно зашептали, соглашаясь с ним: пшоры были на диво единодушным промеж себя народцем.

Клубок подкатился к группе одетых в рвань седых женщин, которые сидели на полу кружком и шили штаны и кафтаны. Ткнувшись в бедро одной из них, путеводный артефакт остановился.

Хеледика покосилась на Дирвена, пришибленно застывшего: он ведь запомнил свою маму совсем не такой…

Находившийся поблизости пшор увидел темно-красный клубок и что-то тревожно зашептал своим соседям, те забормотали, обращаясь к другим пшорам, и через несколько секунд вся пещера наполнилась рокотом шелестящих голосов. На пришельцев уставились сотни бледных глаз, воздух помутнел, как прокисший кисель: хозяева подземелья сообща плели какие-то чары, от которых к горлу подкатывала мерзкая горечь.

Похолодев от страха, песчаная ведьма приступила к контрзаклинанию. Вряд ли оно получится мощным, у нее с собой всего горсть олосохарского песка, а тварей слишком много, но это единственное, что она может сделать… И в это время Дирвен нанес удар.

По залу как будто прокатилась незримая сокрушительная волна. Пшоры, не устояв на ногах, повалились на людей и друг на друга. Часть волшебных шариков погасла, со сводов пещеры посыпались камешки.

Воцарившийся вслед за этим шум общего переполоха прорезал звонкий, со срывом на фальцет, мальчишеский вопль:

– Мама, это я за тобой пришел!

Не давая белесым тварям опомниться, Дирвен снова ударил.

Молельня Кадаха, пристроенная к давно заброшенному дворцу на окраине Гунханды, была святым местом – следовательно, достаточно надежным. Орвехт и не рассчитывал на такую удачу. Жрецы, некогда совершавшие здесь богослужения, были истинными приверженцами Радетеля, и посему их магия, впитавшаяся в стены скромной постройки, хранила ее от зла.

Когда случилась катастрофа в Мезре, Суно, находившийся там в командировке, точно так же укрывался от умертвий в часовне, благодаря светлого бога за милость.

Не всякий из волшебного народца сможет зайти в эту молельню – лишь те, кто не отягощен людоедством или другими тяжкими злодеяниями. Флирии, джубы, чворки, маленькие цветочные феи – эти смогут, а вурванам или амуши сюда путь заказан.

Внутри было прибрано: кто-то следил за порядком. Лучи солнца освещали украшенный резьбой алтарь и вышитые полотна с ликами Радетеля. В этих краях его изображали бородатым сурийцем в тюрбане, в то время как на картинах северных мастеров бог честного достатка и процветания представал бритым мужчиной с непокрытой головой, в шляпе или в бархатном берете.

Паутины на беленом потолке чуть-чуть, и та свежая. В углу чаша для пожертвований, с несколькими медяками на дне. Суно добавил к ним серебряную монету.

Кармукул не мешкая разложил на полу разрисованные доски, расставил фигуры – и они с Орвехтом, куда деваться, продолжили прерванную партию. Зомар переходил от окна к окну, наблюдая за тем, что творится вокруг.

Оконные проемы были прикрыты решетчатыми деревянными ставнями, запиравшимися на крючки. С одной стороны одичалый сад, с другой обшарпанная глухая стена дворца, на которой сохранилось несколько островков мозаики: там обрывок разноцветного узора, тут загадочные миндалевидные глаза и украшение на лбу, выше фрагмент занесенного клинка на фоне блестящей лазури.

– Сударь, гости, – окликнул амулетчик, тревожно сощурившись. – Онсур и с ним старуха.

Маг поднялся и шагнул к окну.

– Погоди, не доиграли! – заворчал позади джуб.

– Потом доиграем, – успокоил его Орвехт, хотя вовсе не был уверен, что это «потом» наступит.

Онсур выглядел угнетенным и покорным. На его руку опиралась женщина в златотканом одеянии, с лицом сморщенным, ссохшимся, как у мумии. На таких же высохших пальцах, видневшихся из-под шелковых рукавов, неряшливо желтели длинные загнутые когти, волосы были спрятаны под расшитым жемчугом покрывалом. Несмотря на свой дряхлый облик, держалась она прямо и двигалась с царственной грацией.

«Какой чести удостоились», – хмыкнул про себя Орвехт.

Ясно, что боя не миновать, а он-то надеялся отсидеться за доской сандалу… Одно радует, Фроклет скоро подоспеет.

– А ну, вернись! – с нажимом прогундосил джуб. – Играем дальше!

– Ты в окошко погляди. Тут сейчас совсем другая игра начнется.

– Маг, ты меня слышишь? – голос у вурваны был сильный, властный и мелодичный, перемены облика на него не влияли. – Отдай мне украденное, и вы уйдете отсюда живыми.

– Отсюда? – уточнил Суно, знавший уловки волшебного народца. – И когда мы отсюда уйдем, ты не пошлешь за нами убийц?

– Нет, не пошлю.

– И через восьмицу после этого тоже не пошлешь?

– Через восьмицу тоже не пошлю.

– А через полгода?

– Если сам вернешь ожерелье, я никогда не подошлю к тебе мстителей.

– Я как раз и собираюсь вернуть ожерелье туда, откуда вы с Мулмонгом его стащили. Кстати, где Чавдо, вы его еще не съели?

– Ты должен отдать «Морскую кровь» мне, потому что мне она нужнее, – прошипела вурвана, сверкнув запавшими глазами.

Движение за деревьями.

– Сама понимаешь, почтенная, у моего руководства на сей счет другое мнение.

– Даю тебе, маг, четверть часа на раздумья.

Полуденная тишина, только птицы на деревьях щебечут и слабо шелестит листва, да еще кто-то пробирается через запущенный сад, звякая колокольчиками и визгливо хихикая, словно с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

Колокольчики звенели на закрытом паланкине, который несли двое ухмыляющихся амуши с торчащими, словно буйные сорняки, травяными патлами. Оба в роскошных одеждах, как будто спятивший оформитель нарядил огородные пугала в золотую парчу. Их сопровождало несколько стигов, среди зелени и цветов эти сахарно-белые скелеты выглядели едва ли не декоративными изысками. У одного вытянутая костяная морда была перемазана кровью: что-то урвал по дороге.

– Варийма? – с недоверчивым облегчением пробормотал Онсур.

– Я же обещала, что, когда мы доберемся до них, я верну твою жену живой. Варийма, ты меня слышишь?

– Да, госпожа Лорма, – донесся из паланкина, украшенного коричневыми кистями, тихий женский голос, почему-то совсем не счастливый.

– Можешь забрать ее, Онсур. Как договаривались.

Носильщики поставили паланкин на землю. Парень бросился к нему, распахнул дверцу – и сперва замер, потом отшатнулся. Отполз по траве в сторону с невнятным возгласом, перешедшим в подобие отчаянного звериного воя.

– Нет, нет, зачем! Я же вам помог, я же все выполнил…

– Я тоже сдержала свое слово, – древняя вурвана улыбнулась, показав полон рот острых клыков. – Твоя Варийма жива, и я ее тебе возвращаю.

– Не знаю, что они с ней сделали, но я так и думал, – процедил Зомар, его черные глаза ненавидяще сверкнули на худом небритом лице.

– Лучше бы вы меня убили, будьте вы прокляты! – выкрикнул Онсур.

– Иди же ко мне, я тебя убью. – Лорма, которая, возможно, только этого и дожидалась, оплела его тонкими руками, похожими на высохшие лианы, и впилась клыками в горло.