Более въедливый автор Борис Соколов в книге «Наркомы страха» все-таки приводит цитату, убого поясняющую, в чем обвиняли ленинградцев. Он пишет, что обвинительное заключение, в частности, гласило: «Кузнецов, Попков, Вознесенский, Капустин, Лазутин, Родионов, Турко, Закржевская, Михеев признаны виновными в том, что, объединившись в 1938 году в антисоветскую группу, проводили подрывную деятельность в партии, направленную на отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б) с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК…

Для этого пытались возбуждать недовольство среди коммунистов Ленинградской организации мероприятиями ЦК ВКП(б), распространяя клеветнические утверждения, высказывали изменнические замыслы… А также разбазаривали государственные средства».

Конечно, эта урезанная информация не дает возможности осознать масштабов и глубины заговора в Ленинграде. Поэтому Соколов поясняет: «Родионов предлагал создать не только Компартию Российской Федерации, но и учредить собственный российский гимн, флаг — традиционный триколор, но с серпом и молотом».

Однако не станем клевать и на этот простенький пассаж. Бывшего председателя Совмина РСФСР не могли расстрелять лишь из-за такой дешевой идеи, и уж тем более Хрущев не стал бы уничтожать материалы процесса. Впрочем, чем закончились игры «с флагом и гимном» в конце столетия, читателю известно. Но согласись, читатель, что за эти «игры» — и расстрелять мало!…

Между тем, возглавив кадровую работу в ЦК, Хрущев был посвящен не только в секреты «ленинградской команды». Поскольку в связи с арестами «ленинградцев» лишились своих постов еще около двух тысяч «начальников», то естественно, что секретарь, курировавший МГБ, не мог быть не посвящен в обстоятельства такого разгона аппаратчиков. Наоборот, решение судеб этих людей входило в его непосредственную компетенцию.

Опытный интриган Хрущев умело использовал благоприятную ситуацию и для расстановки своих людей в министерстве госбезопасности. Профессионально осведомленный П.А. Судоплатов пишет: «Во время последних лет сталинского правления Хрущев… умудрился… внедрить четырех своих ставленников в руководство МГБ-МВД: заместителями министра стали Серов, Савченко, Рясной и Епишев. Первые трое работали с ним на Украине, четвертый служил под его началом секретарем обкома в Одессе и Харькове».

Именно пост секретаря ЦК по кадрам, и особенно кураторство МГБ, дали Хрущеву возможность продолжить свое карабканье по ступеням власти. Постепенно он становился всё более и более влиятельным лицом, и хотя это льстило его провинциальному самолюбию, он добивался гораздо большего. И здесь важную роль в осуществлении иезуитских планов Хрущева сыграл партаппаратчик С.Д. Игнатьев.

Нельзя не заметить, что в судьбах этих людей было много общего. Сын крестьянина-украинца с Херсонщины, Семен Игнатьев, как и Никита Хрущев, образование получил в Промакадемии, правда, на пять лет позже, чем его будущий покровитель. Выпускники одной «альма-матер» познакомились в 1935 году. Тогда Хрущев уже работал 1-м секретарем московской областной и городской парторганизаций, а молодой выходец из «комсомольцев Туркменистана» был переведен в промышленный отдел ЦК.

Снова Игнатьев оказался в поле зрения будущего разоблачителя «культа личности» в 1947 году. Тогда «бесноватый Никита» вторично занял кабинет первого секретаря Компартии Украины, а Семен Игнатьев стал секретарем ЦК Белоруссии по сельскому хозяйству.

К этому времени Хрущев прочно усвоил неписаное правило номенклатуры всех времен и народов — опираться в работе только на своих, проверенных людей. Оказавшись вновь в Москве и заняв должность секретаря по кадрам, он вспомнил про Игнатьева. И с его подачи секретарь Среднеазиатского бюро ЦК Игнатьев был назначен в 1950 году заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК. Находясь в непосредственном контакте с Хрущевым, он стал осуществлять контроль за всей партийной номенклатурой.

Ярким показателем этого сближения стало то, что именно в кабинете Игнатьева 2 июля 1951 года старший следователь Следственной части МГБ по особо важным делам Виктор Семенович Рюмин написал известное заявление на своего начальника B.C. Абакумова. Вероятно, что инициатива такого заявления принадлежала не самому Рюмину. Он, как следователь, был не такой крупной фигурой, чтобы замахнуться на министра госбезопасности. Да и сам Игнатьев не мог решиться на такой шаг без твердой поддержки сверху.

Предполагаю, что организатором этого доноса являлся Хрущев. Всю жизнь делавший карьеру на обличении врагов и умевший до поры оставаться в тени, он тонко провел интригу, закончившуюся смещением Абакумова. Впрочем, глава московской парторганизации Хрущев был не единственным, кого интересовало падение министра госбезопасности.

Абакумов имел немало врагов, и в первую очередь в конкурирующем ведомстве. Против него давно и активно интриговал первый заместитель министра внутренних дел И.А. Серов. Абакумов жаловался Берии: «Серов известен своими провокационными выходками и склоками… пора положить конец этому».

Абакумов знал, о чем говорит. В связи с его попытками привлечь к ответственности за присвоение трофейных вещей и ценностей Серова и ряд генералов и офицеров МВД, работавших в Берлине, 8 февраля 1948 года Серов послал Сталину пространное объяснение. Оправдываясь, он писал: «Несомненно, что Абакумов пытается свести счеты не только со мной, а также с остальными врагами — это с тт. Федотовым, Кругловым, Мешиком, Рапава, Мильштейном и другими».

В этом многостраничном документе, выгораживая себя, Серов пытался задеть самолюбие Сталина и морально опорочить Абакумова, приводя многочисленные мелкие факты из различных периодов — от войны «до последнего времени».

«Во внутренних войсках, — доносил Серов, — переданных из МВД в МГБ, офицерам запрещено вспоминать о проведенных операциях во время войны (по переселению немцев, карачаевцев, чечено-ингушей, калмыков и др.). Можно только ругать эти операции… Не так давно Абакумов вызвал одного из начальников Управления и ругал за то, что тот не резко выступал на собрании против старых методов работы МГБ».

Если бы Сталин действительно был подозрителен и мнителен, то после такой, полной очернения «телеги» Серова он немедленно сместил бы Абакумова. Однако Вождь отреагировал на многочисленные наговоры своеобразно. В значении наоборот.

Он отверг грязь мелочей, но учел жалобу Серова на передачу в ведение МГБ московских регулировщиков. В дополнение он подчинил министру госбезопасности практически все органы, занимавшиеся как борьбой с политической, так и с уголовной преступностью. В октябре 1949 года в МГБ было переведено Главное управление милиции, а 21 июля 1950 года туда перешло Главное управление по оперативному розыску — борьба с бандитизмом.

Итак, в 1948 году Серов не сумел дискредитировать министра госбезопасности, но в лице Хрущева, с которым был знаком по совместной работе на Украине, он нашел сообщника. Можно даже предположить, что первоначально именно Серов оказал определенное влияние на Хрущева, настраивая его против Абакумова.

Как бы то ни было, но донос Рюмина, написанный в кабинете Семена Игнатьева, имел свои последствия. «Рюмин утверждал, — пишет В. Соколов, — что по вине Абакумова не расследуются «террористические замыслы» вражеской агентуры. При этом грубо нарушается постановление ЦК от 17 ноября 1938 года, требующее в обязательном порядке протоколировать все допросы свидетелей и подследственных. Следователи делали лишь черновые заметки по ходу работы с арестованными, а потом уже составляли обобщающие протоколы…»

Донос старшего следователя получил ход. Используя существовавшую практику, Хрущев обернул дело так, что 5 июля 1951 года Абакумов, его заместитель Огольцов и Рюмин ночью были вызваны в кабинет Сталина для объяснений. На следующий день была создана комиссия ЦК ВКП(б) для проверки деятельности МГБ. Ее возглавил тот же С.Д. Игнатьев, а в состав вошли Маленков, Берия и председатель комиссии партконтроля (КПК) Шкирятов.