Но Хрущев неосмотрительно проговорился. Из сказанного им неизбежен вывод, что если в присутствии Хрущева с Игнатьевым якобы «не раз» были разговоры по телефону относительно расследования дела, то это не случайность, а прямое свидетельство того, что Хрущев играл в деле врачей не последнюю роль.

Тогда какую? Да самую прямую. Напомним, что назначение Игнатьева 9 августа 1951 года на пост министра было инициировано именно Хрущевым, как секретарем ЦК по кадрам и куратором МГБ. И покровитель дает Игнатьеву характеристику: «Это был крайне больной, мягкого характера, вдумчивый, располагающий к себе человек… Я к нему относился очень хорошо…»

На момент ареста первого врача — Егорова (18 октября 1952 года) креатура Хрущева Игнатьев руководил карательным ведомством уже более 14 месяцев. Возможно, что министр был действительно «мягкого характера, вдумчивый человек». Поскольку сразу после вступления в должность на совещании в МГБ Игнатьев довольно сдержанно сформулировал свое кредо.

Сотрудник следственной части подполковник Федоров писал 24 марта 1953 года в рапорте, направленном Берии: «бывший министр госбезопасности Игнатьев… сказал, что «нужно снять белые перчатки» и «с соблюдением осторожности» прибегнуть к избиениям арестованных… Товарищ Игнатьев дал понять, что по этому поводу имеются указания свыше. Вскоре во внутренней тюрьме было оборудовано отдельное помещение для избиения…»

То есть при Абакумове такие методы следствия не применялись, ими начали пользоваться только с появлением в МГБ Игнатьева. Причем бить в первую очередь стали именно арестованных людей Абакумова. Напомним, Сталин дать такого указания Игнатьеву не мог физически. Как указано выше, на следующий день после назначения министра МГБ Вождь на полгода уехал в отпуск в Абхазию.

«Снять белые перчатки» своему ставленнику предложил не кто иной, как сам Хрущев. Конечно, не следует обвинять Хрущева в садистских комплексах. Все значительно проще. Для подтверждения действенности его кадровой политики и эффективности кураторства им органов безопасности Хрущеву нужны были реальные результаты. Поэтому именно он требовал от своего выдвиженца и послушного исполнителя: «бить, лупить нещадно, заковывать… в кандалы» подследственных.

Давно известно, что, объясняя поступки других людей, человек прежде всего основывается на личном опыте. И, выступая на июльском Пленуме ЦК в 1953 году, Хрущев так объяснял логику работников МВД: «Конечно, если деньги платят, то нужно что-то делать. А если проступков нет, а начальство спрашивает: ты, сукин сын, работаешь? Если нет, так надо сделать».

Такая импульсивная агрессивность карьериста была характерной чертой именно самого Хрущева. Стенограмма сохранила свидетельство, что еще в январе 1936 года (еще за год до 37-го!) он с «неудовольствием констатировал: «Арестовано только 308 человек… 308 для нашей Московской организации — это мало».

И 14 августа 1937 года он требовал: «Нужно уничтожать этих негодяев… нужно, чтобы не дрогнула рука, нужно переступить через трупы врага на благо народа». Результатом стало то, что в Москве «…к началу 1938 г… были репрессированы фактически все секретари МК и МГК (38 из 41), большинство секретарей райкомов и горкомов (136 из 146)…»

В воспоминаниях современника отмечается, что, когда подобную практику Хрущев стал позже осуществлять на Украине, Сталин гневно написал ему: «Остановись, дурак!» Впрочем, напомним и то, что именно Хрущев не убоялся пообещать на заседании Организации Объединенных Наций «показать кузькину мать» самим американцам — и для усиления веса своих угроз, сняв обувь, принялся лупить подошвой по трибуне!

Итак, повторим: «делом врачей» Сталин в 1952-1953 гг. напрямую не занимался! Более того, в 1951-1952 гг. был резко сокращен поток рапортов, поступавший из МГБ и МВД в ЦК. Они шли Хрущеву, Маленкову, Берии и Булганину. Так, последний доклад «О рассмотрении Особым Совещанием при МВД следственных дел на 112 человек 14 июля 1950 года» поступил Сталину летом этого же года.

Тогда кто контролировал информации МГБ и МВД? Вся информация этих министерств концентрировалась в канцелярии секретаря ЦК по кадрам Хрущева, курировавшего как раз эти министерства. Именно «бесноватый Никита» контролировал и санкционировал действия Игнатьева. Для этого в декабре 1949 года его и отозвали в Москву из Киева.

Но обратимся к свидетельству самого Абакумова. Сразу после его ареста на одном из первых допросов заместитель Генерального прокурора СССР К. Мокичев предъявил бывшему министру обвинение, что он дал указание поместить подследственного Этингера «в сырую и холодную камеру».

На что Виктор Семенович резко отрезал: «Ничего особенного здесь нет, потому что он наш враг». И уже без обиняков разъяснил прокурору: «Мы можем и (даже) бить арестованных — в ЦК ВКП(б) меня и моего первого заместителя Огольцова неоднократно (по выражению Хрущева: «не раз». — К.Р.) предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к шпионам и другим государственным преступникам, когда это нужно… Арестованный есть арестованный, а тюрьма есть тюрьма. Холодных и теплых камер там нет… пол везде каменный».

То есть Абакумов вполне определенно указывает, что инициатива применения физических мер воздействия исходила из ЦК.

Но кто призывал «переступать через трупы врага»? Кто еще до ареста Абакумова, кроме секретаря ЦК по кадрам Хрущева (курировавшего МГБ уже 14 месяцев), мог дать такие рекомендации министру?

Правда, в отличие от Игнатьева Виктор Семенович ими не воспользовался. На суде 14 декабря 1953 года, когда Хрущев уже полностью контролировал власть, Абакумову не предъявили обвинений в применении насилия к подследственным. Наоборот, это он потребовал от суда «рассмотреть факты применения к нему и другим подсудимым мер физического воздействия» со стороны следователей Игнатьева. На что исполнявший политический заказ Хрущева прокурор Руденко никак не отреагировал.

Это вынужденное возвращение к делу врачей и заострение внимания на действительной роли в нем Хрущева необходимо потому, что оно помогает понять последовавшие через неполные полтора месяца после появления публикации ТАСС события.

Конечно, это сообщение произвело тревожное впечатление на еврейскую интеллигенцию столицы, породив множество слухов. И еврейская общественность не могла не отреагировать на такую ситуацию. Между 20 и 23 января был организован сбор подписей для коллективного письма в редакцию «Правды», в котором общественность хотела отмежеваться от преступных действий врачей-вредителей.

Организацию сбора подписей возглавили академик Исаак Израильевич Минц, Марк Борисович Митин и Я.С. Хавинсон-Марин — главный редактор журнала «Мировая экономика и международные отношения». Письмо подписали 50 человек: известные писатели, поэты, композиторы, артисты и другие представители творческой интеллигенции.

Содержание письма обосновывало «различие между небольшой группой врачей-евреев, которые оказались завербованы иностранной разведкой, и всем еврейским народом СССР, который считает Советский Союз своей родиной и верен интересам социализма»[62].

29 января проект был направлен, возможно, через Маленкова Сталину. Однако Вождю это письмо не понравилось, и не столько резкостью тона. Подписавшие его лица требовали «самого беспощадного наказания преступников», то есть смертной казни. В числе подписавших письмо были A.M. Каганович, И.М. Эренбург, Л.Д. Ландау, С.И. Вольфкович, М.И. Ромм, Д.Ф. Ойстрах, Э.Г. Ги-лельс и другие известные евреи.

Между тем текст письма уже был набран в макет газеты, но 1 февраля поступило запрещение публиковать письмо, и все копии, верстки и корректуры из редакции были изъяты. Конечно, Сталин понимал, что такое письмо вызовет резкую негативную реакцию не только евреев за границей, но и внутри страны.