— За что-о?!! — взвыл Митек.

Аксакал смотрел, разинув рот. На танцы он не ходил, и любовные подвиги напарника оказались для него неожиданностью.

— Ну, это была не жалоба, а скорее пожелание, чтобы ты танцевал с ними равномернее. Танец с одной, танец с другой.

— Савостикова целоваться лезет прямо на площадке, а сама все время жвачку жует. Я с ней вообще больше танцевать не буду! — отрезал Блинков-младший.

— Мы в ваши годы были скромнее, в парадных целовались, — заметил Петя. — Хорошо, ботанику исключаем. Сейчас туда ходят три наших девчонки, а если ты запишешься, станут ходить десять, и все будут спрашивать, где Митя Блинков… Следующий пункт — кружок зоологии.

— Это медвежонка, что ли, кормить? — влез Аксакал.

Медвежонок жил в вольере позади столовой. Рядом с ним всегда толклась малышня.

— В основном не кормить, а отгонять десятый отряд, чтобы ему конфеты не совали, — уточнил Петя. — Но там вы будете на виду, если уйдете, сразу заметят… Вот, это для вас: кружок гастроэнтерологии.

Напарники выпучили глаза.

— Чего это? — робко спросил Аксакал. Он понял одно: самой большой трудностью при занятиях в этом кружке будет выучить его название.

— Это наука о кишках, — обрадовал напарников Петя. — Вся прелесть в том, что туда за вами никто не пойдет, потому что каждого нормального человека в этом кружке тошнит. Меня, например, тошнит, хотя я прошел войну и думал, что видел все.

— Если это не военная тайна, то зачем в детском лагере кишечный кружок? — удивился Блинков-младший.

— Это не военная тайна, а военная хитрость, — ответил воспитатель-диверсант. — В лагере положено работать одному доктору, детскому, а на взрослого денег не дают. А на кружки дают. Начальник лагеря договорился с одним старичком, профессором по кишкам, и принял его руководителем кружка. У профессора все равно летом нет занятий в институте, а тут он живет, как на даче, и лечит кому желудок, кому еще что. Только он очень добросовестный и расстраивается, что к нему никто не ходит заниматься в кружке. Понавез из своего института заспиртованных кишок и ждет, когда придут кружковцы. Он хороший, этот профессор, — заверил Петя. — Сходите к нему разок, посмотрите, похвалите кишки, чтоб не обиделся. Если в отряде спросят, вы сможете рассказать, что там к чему. А потом ищите свою дачу.

И воспитатель-диверсант повел напарников к хорошему профессору.

В дальнем углу лагеря, за стадионом, стоял десяток сельских домиков с мансардами. Здесь их называли коттеджами. В них жили все взрослые, кроме воспитателей, которые не уходили из своих отрядов даже ночью. Одиннадцатый коттедж, самый маленький, стоял в стороне, отвернувшись от остальных. Он, как наказанный, глядел в угол серого лагерного забора. С двух других сторон у коттеджа имелся собственный заборчик высотой по колено. В заборчике была лилипутская калитка, а на калитке — ржавый замок.

— Кирилл Мефодьевич! — покричал Петя, не решаясь войти на участок кишечного профессора. — Кирилл Мефодьевич, я вам кружковцев привел!

— Ну так загоняй! — ответил кто-то из распахнутого оконца.

Кричавшего не было видно. Зато напарники отлично рассмотрели выставленный на подоконнике муляж: весело раскрашенного человека без кожи и брюшной стенки. Мышцы у человека были фиолетово-багровые, как свекла, сердце пурпурное, легкие розовые, а кишки желтые.

— Сейчас вырву, — шепнул Аксакал.

— Да ты что? — удивился Митек. — Он же гипсовый или из папье-маше. У нас в школе почти такой же.

— Все равно противно, — сказал Аксакал. — У нас таких не было, только плакаты.

Петя, перешагнув через калитку, шел по усыпанной битым кирпичом дорожке. Старичок-профессор уже спешил навстречу. Он был похож на Айболита: с такой же седой бородкой и всклокоченными волосами вокруг лысины.

— Неужели? Кружковцев?! Мне так не хватает лишних рук!

Напарники переглянулись. Помогать старичку, будь он хоть родным братом Айболита, вовсе не входило в их планы. Они записывались в кружок, чтобы убегать с занятий.

— Вы зачем этого ободранного в окне выставили? — Петя осуждающе ткнул пальцем в сторону муляжа. — А если забредет какой-нибудь малыш из десятого отряда?!

— Забредают, — улыбаясь, подтвердил старичок. — А после водят сюда приятелей — испытание на смелость. И рассказывают друг другу кошмарные — истории про людоеда. Немножко пугаться людям полезно, Петенька, а иначе никто бы не любил ужастики. Это тренирует нервную систему. А муляж — от ворон. У меня горошек завязался, а эти дряни летают и клюют, и клюют… А вы что стоите? — Профессор поманил напарников коротким пухлым пальчиком. — Идите сюда, ребята! Как вас зовут?

Митек с Аксакалом подошли, представились, и старичок, приобняв их за плечи, повел в свой коттедж.

Они вошли и сразу поняли, почему в кружке гастроэнтерологии тошнило даже Петю. Жилище профессора напоминало мясные ряды на рынке, только весь товар был разложен по банкам и плавал в какой-то жидкости. Аксакал икнул, вывернулся из-под руки старичка и пулей вылетел во двор.

— Там у забора компостная куча! — ничуть, не удивившись, крикнул ему вслед Кирилл Мефодьевич. — А если не донесешь, валяй на картошку!

Аксакал мчался меж грядок, зажимая рот ладонью. Завтрак просился наружу. На глаза попались знакомые листики, похожие на крапиву — мята! Он вырвал нежный росток и начал жевать. Во рту стало прохладно и горьковато. Уф, полегчало!

Сплевывая зеленую слюну, Аксакал вернулся к дому, но внутрь заходить не стал, а устроился на скамейке.

— Ну-с, один кружковец закончил курс занятий, — слышался из окна голос Кирилла Мефодьевича. — Могу точно сказать, что врача из него не получится. А вы, молодой человек, молодцом! Александр Македонский взял бы вас в свое войско.

— Почему? — спросил Блинков-младший. Голос у него был ровный. Аксакал вспомнил банки с внутренностями и передернулся.

— А он выбирал воинов, которые от всяких неприятностей краснеют, а не бледнеют. Это свидетельствует о выбросе адреналина. Не буду утомлять вас медицинскими подробностями; если коротко, то в опасных ситуациях легче тем, кто краснеет.

— Аксакал смелый, — вступился за друга Митек, — просто…

— …Просто ему немного трудно проявить свою смелость, — тактично подсказал Кирилл Мефодьевич. — Труднее, чем тебе.

Аксакал расстроился. Теперь ясно: смелые боятся совсем не так, как трусы! Несправедливо устроена жизнь! Один и так смелый, а у него еще и какой-то адреналин. А у него, Аксакала, — ни того, ни другого. По справедливости, давать бы адреналин тем, кому смелости не хватает!

— Да, но Аксакал все равно поступает как смелый человек! — заспорил Блинков-младший. — По-моему, это труднее, чем ничего не бояться.

Дурнота совсем прошла. Аксакал выплюнул изжеванную мяту, встал со скамейки и для тренировки заглянул в окно. Вблизи муляж ободранного человека оказался нестрашным. Стало видно, что краска на нем растрескалась от старости, а местами отшелушилась, обнажив белую основу. Кукла.

Осмелев, Аксакал посмотрел в глубь комнаты. Профессор и Митек разговаривали, а Петя рассеянно поглядывал на банки с кишками. Несгибаемый диверсант скорее побледнел, чем покраснел, и это немного утешило Аксакала.

— Зачем это все? — спросил Блинков-младший.

— Я профессор в медицинской академии, — объяснил Кирилл Мефодьевич. — Сейчас там нет занятий, идет ремонт. Вот я и перевез препараты сюда, чтобы не побили и не растащили.

Аксакал стал думать, кому взбрело бы в голову стащить такие препараты. Наверное, какому-нибудь сумасшедшему кинорежиссеру — снимать ужастики.

— Ладно, ты-то будешь заниматься в кружке? — спросил Кирилл Мефодьевич.

Митек покачал головой.

— Вот так всегда! — огорчился профессор. — Третий год пытаюсь найти хоть одного юного гастроэнтеролога! Все же я занимаю этот коттедж как руководитель кружка, значит, должен руководить кружком. Но наука гастроэнтерология совсем не интересует молодежь. Все хотят быть дилерами, брокерами, менеджерами и маркерами.